Он покачивая головой отправляется в закрома и через некоторое время выносит две бутылки.
— Могу только две. За тридцать отдам обе.
Вот алчный жук. Ладно, не буду же я из-за двух бутылок весь город на уши ставить. В магазине она появляется крайне редко, практически никогда. Хрен с ним, не обеднею. Выкладываю три чирика.
— Премного благодарен, — киваю я. — Как бизнес? С такими наценками, наверное, уже миллионером стали?
Он делает кислое лицо и поджимает губы. Понятно.
— Нет у вас сумки какой или бумаги хотя бы? — спрашиваю я.
— Сумку могу дать, — хмурится он. — Но только занеси потом. С возвратом, да?
— Конечно с возвратом, спасибо.
Он протягивает мне болоньевый самошитый шоппер, и я осторожно ставлю туда бутылки.
— Ну что же, благодарю вас, — киваю я. — Выручили.
Водка мне нужна для Рыбкина. Он её очень уважает, относится, как настоящему деликатесу. В продаже её днём с огнём, да и станет он выбрасывать лишних несколько рублей. Обычно он берёт только «Русскую», самую жёсткую и брутальную из всего, что есть. А я хочу его побаловать. В знак благодарности, так сказать.
Взяв водку, иду домой. На физиотерапию решаю сегодня не ходить — подустал уже. Лучше сейчас заскочу к Геннадию, а потом уже к себе. Позвоню на работу, поговорю с директором, да в комитет брякну, узнаю, как они там без меня справляются. Пора уже втягиваться, там ведь тоже нужно дела делать…
Подхожу к подъезду дяди Гены, размышляя о своих планах. На улице жарко и подъездная дверь распахнута настежь. Вхожу внутрь и начинаю подниматься. Наверху кто-то говорит. Ну, мало ли…
— Ну, я тебя, по-моему сразу предупреждала, — говорит женский голос и я узнаю Наташку.
Останавливаюсь.
— Натали, — отвечает ей парень, Денис, наверное. — Нет, ну а зачем я вообще тогда пёрся сюда? Ты сама подумай, какого хрена? Мне больше делать было нечего что ли? Чё ты, как…
— Как кто? — с вызовом спрашивает Рыбкина. — Как кто? Нет, ты скажи, скажи!
— Как целка! — бросает он после короткой паузы.
— Что?! — возмущённо выдыхает она.
— Не, ну а чё, не так что ли? — продолжает он уже совсем неуверенно и даже будто испуганно. — Строишь из себя, я не знаю… Подумаешь, тоже мне. Чё? Можно подумать, я тебя не…
— Да пошёл ты! — обрывает она его. — Пошёл вон, я тебе сказала!
— Ну чё ты, чё я такого сказал-то? Пошёл вон сразу. Я же тебе объясняю… Ну, блин, ну ладно… Ну, Наташ, Натали… Ну хорош, ну чё ты дуешься сразу?
Высокие, высокие отношения… Мне делается противно, от того что случайно услышал этот… разговор. Блин, будто подсмотрел, как кто-то в носу ковыряется. Ну зачем они здесь-то… Тьфу… Вроде парень не агрессивный, а она девушка взрослая и самостоятельная, так что пусть сами свои шуры-муры и амуры разруливают. Они замолкают. Целуются, наверное…
Я потихонечку, чтобы не выдать своё присутствие, спускаюсь по лестнице и выхожу из подъезда. Ладно, водку потом отдам, не пропадёт.
Захожу домой. Навстречу выходит сонный Раджа.
— Дрых бродяга?
Я хлопаю его по холке и прохожу в комнату. Сажусь в кресло рядом с тумбочкой и задумчиво смотрю на телефон. Хороший мальчик Дениска… Тьфу… Качаю головой, как дед старый. Ладно… Цвет должен был ещё вчера позвонить, но не позвонил. Почему?
И, будто отвечая на мой вопрос, телефон начинает звонить. Может, я телепат?
— Алло, — снимаю я трубку.
— Егор, здорово, — раздаётся на том конце провода, только это не Цвет, это Трыня.
Голос у него тревожный и взволнованный.
— Андрюха, привет. У тебя всё нормально?
— Не совсем… — говорит он. — Короче, я тут не могу долго… Мне бы помощь пригодилась… Меня… блин, короче… м… Ну, сегодня ночью… старшие пацаны хотят, значит…
— Терентьев! — раздаётся вдалеке строгий женский голос. — Это что ещё за фокусы! Кто разрешил?!
— Не могу больше… — шепчет Трыня и бросает трубку.
13. Антон Семенович Макаренко
Я вмиг подскакиваю и начинаю названивать во Дворец пионеров. Ну, туда вообще хрен дозвонишься. Ёлки… так…
Зачем нужны эти телефоны, если дозвониться по ним никогда не возможно. Это, как моя дочь… Не смотри, что у всех мобильники, но дозвониться до неё нельзя в принципе. Звонок постоянно выключен. Она всегда страшно занята и не может говорить. Ну или что-нибудь типа, ой я забыла включить после семинара.
Ладно. Добегаю я до Дворца за десять минут. Пазик стоит у гаража, но Тимурыча не видать. Я поднимаюсь по лестнице, перескакивая через две ступеньки. Все кабинеты закрыты, Скачкова нигде нет. Блин-блин-блин. Ладно, ещё раз попробую позвонить Большаку и если он ещё не приехал, поеду в Берёзовский сам. Буду импровизировать… А, можно ещё раз Гену привлечь, но только в этот раз он может оказаться бесполезным…
Решаю спросить про тренера у нашей соседки из пионерского штаба. Легонько стучу и толкаю дверь. И… вот он, здрасьте, чаи гоняет с очаровательной дамой.
— Простите за беспокойство, — говорю я, — но мне придётся Виталия Тимуровича экстренно конфисковать.
— О, это тот молодой человек, который вас искал часа два назад.
— Ага, — крякает застигнутый врасплох Скачков. — Что случилось-то?
— Команда «три зелёных свистка», — киваю я, указываю на выход. — Дело срочное, Виталий Тимурович. Буквально вопрос жизни и смерти. Я прошу прощения, но давайте прям мухой, пожалуйста.
Он нехотя поднимается и идёт к двери.
— Извините, — говорит он хозяйке чаепития. — Сейчас всё улажу и вернусь.
— Вряд ли, — качаю я головой. — Сегодня точно нет.
— Чего случилось-то? — спрашивает он, когда мы выходим.
— Тренировка отменяется, — констатирую я. — У нас ЧП. У Трыни проблемы.
— У Андрюхи что ли? Что там за проблемы ещё?
Я рассказываю о его звонке.
— Японский городовой, — чешет в затылке Скачков. — Твою же мать! Так что делать-то?
— Поехали скорее, по дороге расскажу, что делать. Надо только заехать переодеться.
— Тебе?
— Да нет же, вам надо в форму переодеться!
— А тренировка как? — хмурится он. — Пацаны придут, а меня нет. Может, их тоже надо с собой прихватить?
— Не надо и некогда, и незачем. Мы же не махаться едем. Короче, побежали скорей, нам туда ещё шпарить вон сколько. Идите путёвку подписывайте.
Он уходит и возвращается минут через десять.
— Готово? — спрашиваю я.
— Почти… Сказали, чтоб сам подписывал.
— Ну, и отлично, всё-всё, побежали скорее, ну Виталий Тимурович! Погнали, Росинант ждёт.
Мы выходим и мчимся к автобусу.
— Росинант тебе, — бурчит Скачков, заводя, своего железного коня, вернее даже не коня, а табун коней. — Я вон сколько лет на автобусах не ездил, так что погоди чуток, не дёргай, дай пообвыкнуть.
Он наконец заводит двигатель и понемногу трогает. Поначалу ведёт нервозно, резко тормозит и перебарщивает с газом, но минут через пять начинает находить взаимопонимание со своим аппаратом.
Мы заезжаем к нему домой, а потом едем по направлению из города — сначала на Кузнецкий, а там через мост и Рудник. Наконец, выезжаем на трассу, и тут Скачков выдыхает и немного расслабляется.
— Ну как? — спрашиваю я.
— Ничего, — кивает он. — Нормально. Жить можно.
Приехав в Берёзовский, мы разыскиваем детский дом и упираемся в закрытые на замок решётчатые ворота.
— И что делать? — растерянно спрашивает Скачков. — Звонка никакого нет. Автобусом что ли вышибать?
За воротами стоит двухэтажное кирпичное здание, покрашенное тёмно-бордовой краской. Выглядит убого и пустынно… Небо затягивает чёрными тучами, солнце прячется и только из-за кромки свинца пробивается луч, делая общую картину драматичной и тревожной.
— Может это не здесь? — предполагает Тимурыч.
— Да здесь, вроде, вон табличка же висит…
Проходит несколько минут. Мы толчёмся у ворот, но ничего не происходит, а время идёт, неумолимо отщёлкивая секунду за секундой. Я обхожу вдоль глухого кирпичного забора всю территорию, но никаких других дверей не нахожу.
— Ну, и что? — спрашивает Скачков уже недовольно. — Что делать-то? Так и будем стоять до ночи?
Но до ночи стоять, к счастью не приходится. К воротам подъезжает грузовик, ЗиЛ-130 с голубой кабиной, белым фейсом и тентовым верхом. Он останавливается перед воротами и начинает бешено сигналить. Вон, как надо было, оказывается.
Вскоре открывается дверь в здании и к воротам подходит хмурый мужик в картузе и кирзовых сапогах. Он долго достаёт из кармана штанов ключ и начинает открывать висячий замок.
— Здравствуйте, товарищ, — обращается к нему Скачков.
Тот, не обращая на него внимания, снимает замок и распахивает ворота, по одной разводя створки в стороны. Действует он неспешно и основательно, напрочь игнорируя наше присутствие.
Зилок заезжает и угрюмый привратник начинает закрывать ворота.
— К директору веди! — говорит тренер, но уже совсем иначе, не нейтрально-любезно, а требовательно и властно, будто принимает смотр на плацу.
— Не велено, — отвечает смурной сторож, не глядя на него, и продолжает свои манипуляции со створками.
— Я тебе, бл*дь такая, сейчас устрою «не велено»!
Тимурыч проговаривает матерок так смачно и чётко, что мужик всё-таки переводит на него взгляд и, опешив, останавливается. Скачков, как непревзойдённый тактик, тут же пользуется этой заминкой и вступает на территорию.
Выглядит он представительно — крепкий, подтянутый, в военной форме с наградными планками во всю грудь и взятым для важности портфелем. Брови сдвинуты, глаза горят, походка демонстрирует энергичность и привычку повелевать, вылитый Пётр Великий.
— Брагин, за мной, — командует майор и чётко и уверенно двигает к зданию.
— Эй, нельзя… — слабо протестует мужик, но Тимурыч уже дёргает на себя дверь.
Я спешу за ним. Я, конечно, на его фоне в джинсах, кроссовках и футболке выгляжу довольно сомнительно. Мы входим в здание и сразу окунаемся в густую атмосферу казённого учреждения. Нас накрывает запахом далеко не домашней кухни, дезинфекции и застоявшегося воздуха. Сердце сжимается — ведь где-то здесь находится Трыня.