— Э, слышь, Бро, — подкатывает ко мне ещё один амбал из свиты этого «смотрящего».
Ненавижу это «э, слышь»… Без предупреждения основанием ладони левой руки я засандаливаю ему по носу. Так, аккуратненько в принципе, но ему хватает, чтобы упасть навзничь и начать пускать красные пузыри. Второй и третий заместители Гоги благоразумно отходят в сторонку.
— Пацаны, — говорю я, обращаясь ко всем, — вот это чмо, вас обворовывало, называло себя смотрящим, или кем там, хотя он полный ноль. Но он один… ладно, пусть их трое или четверо, а вас-то вон сколько. Они даже драться не умеют. Один мой Андрюха каждого из них один на один уделает. Я отвечаю. Они, наверное толпой на него наезжали.
— Да, — раздаётся голос. — Двое прижали, а один навешивал. Ну, ещё там были, их заставили тоже…
— Чмошники они. Вы сильнее. Но не бойтесь, я вас не брошу. Буду каждую неделю приезжать, я или мои друзья. И вы все многому научитесь, минимально за себя постоять. Виталий Тимурович вас научит. Он в Анголе подвиги совершал, он такое вам расскажет, обалдеете. Виталий Тимурович, покажите, пожалуйста с Андреем несколько бросков.
Скачков кивает, снимая китель и проникаясь моим педагогическим подходом. Я круче Макаренко, походу. Лол, как сказала бы моя дочурка.
— Щас только вот с этим куском дерьма закончим. Короче, Лёха, я вижу по тебе с дружками, что ты дохера прожрал бабла народного, но теперь покрутиться придётся будешь выплачивать. Ты понял? Не слышу.
Приходится ещё поднажать, чтобы услышать его подтверждение.
— Ну всё, вставай, отброс общества. Ребят, если он или ещё кто будет вас блатными стращать, всех блатных ко мне отправляйте, ясно? Не бойтесь, в обиду вас не дам. Слышь, слонёнок, вот ещё что, особое предупреждение тебе. Если к Трыне ближе, чем на три метра приблизишься, я тебе через неделю социальный статус понижу. Не понял? Это значит масть сменю. Всосал, орёл? Был орёл, а станешь… понял какой птицей? Всё сделаем по так уважаемым тобой правилам. И поедешь ты на свою любимую малолетку в конкретном положении. Уйди с глаз долой, вперёдсмотрящий. Андрюх, иди сюда.
Трыня подходит и мы обнимаемся.
— Привет братуха! Привет! Потерпи ещё немного, ладно?
Он молча кивает и крепко-прекрепко сжимает меня в объятиях.
Тимурыч показывает пацанам простейшие приёмы, и они его просто не отпускают, встреча затягивается. В конце концов в зал приходит директриса в сопровождении нескольких воспитателей.
— Что происходит-то? Вас тут не поубивали ещё?
— Нет, Тамара Григорьевна, — отвечаю я. — Мы с ребятами договорились, будем каждую неделю к вам приезжать.
— Молодец, Егор, — сдержанно хвалит меня Скачков, когда мы едем обратно. — Всё правильно сделал. А я растерялся, когда они загомонили, что вот с ними делать было? Не в наряд же посылать…
Мы подъезжаем к дому. Я выхожу из пазика и иду к себе. У подъезда сидит девушка. Не наша явно, волосы рыжие, как у Тани. Блин… Это же и есть Таня… Она поднимает голову и я вижу, что по её щекам текут слёзы.
— Егор, — всхлипывает она.
— Тань, ты чего? Что случилось-то?
14. От женщин кругом голова
Таня снова всхлипывает и вытирает кулачком слёзы. Трогательно как. Выходит, храню в глубине сердца нежность к ней. Тише, Танечка, не плачь, не утонет в речке мяч… Моя первая женщина всё-таки, как же не хранить… Ну, то есть, у Егора Брагина первая…
Блин, а вдруг кто-нибудь придёт и скажет: «Всё, Егор, побыл Брагиным, хватит, возвращайся в своё поношенное и не слишком здоровое тело, становись снова Добровым»? И что тогда? Обрадуюсь я или опечалюсь?
Подумав немного, покрутив в голове эту мысль, понимаю, однозначно опечалюсь. Ну, нахрен! Здесь мне лучше, вот прям реально лучше, несмотря на все заморочки. Здесь у меня большие ожидания и реальный шанс хоть немного повлиять на будущее, а там что? Двести граммов и шаурма? Отличный план на осень жизни.
— Тань, не плачь, рассказывай. Поправим мы твою жизненную ситуацию и горю поможем. Если сможем, конечно.
— Меня Игорь ударил, — сильнее начинает всхлипывать она.
Опаньки…
— Ударил? Как это? Он выпил что ли?
— Да, сказал, на работе неприятности, деньги там вроде потерял… а я ему высказала всё, что думаю о мужиках, которые неприятности в водке топят.
— А он?
— Ударил. И ушёл…
— Сильно ударил? Куда?
— В живо-о-о-т, — пуще прежнего ревёт она. — А если бы там ребёночек был?
— Ты что, беременна?!
Она мотает головой:
— Нет, ну а вдруг была бы? Разве так можно вообще?
Ф-у-у-у…
— А сейчас он где?
— Не зна-ю-ю…
— А он что у тебя живёт? В общаге?
— Приходит иногда. Только я с общаги съехала. Я теперь двушку снимаю.
— Серьёзно? — удивляюсь я. — И где?
— Да, недалеко от стадиона, на Кирова, в доме, где «Лакомка», только не по Советскому, а по Кирова. Он угловой там…
— Здорово, молодец. Как нашла?
— Ну, знаешь, людей к нам много интересных ходит, поспрашивала, вот и нашёлся вариант…
— Ну хорошо. И что мне с тобой делать? У него ключи-то есть, у Игоря твоего?
— Есть, — часто кивает она. — Но я могу запереться изнутри.
— Правильно, а завтра замок сменишь. Хорошо, пойдём, провожу тебя. Посиди здесь пару минуток, мне домой надо подняться.
Она снова кивает, а я захожу в подъезд. Игорёк ударил… Интересное кино, да? Если учесть, что Игорька этого я за Киргиза принял. А что касается кино, то в кино я как раз и видел кое-что подобное, кино это «Крёстный отец» называется.
Сонни Корлеоне как раз так и выманили из дому, избив сестру. И расстреляли.
— О, Егор! — говорит мама, выглядывая из кухни. — Опять в постели не лежишь?
— Я сегодня у врача был, он говорит, нельзя всё время лежать, нужно начинать нагрузки давать организму. Пешком ходить, лечебную физкультуру делать и всё такое.
— Ох, плут ты, Егор, — говорит мама, покачивая головой и как-то странно улыбается.
— Чего? — хмурюсь я, пытаясь понять, где подвох.
— Чего, — передразнивает она меня. — И молчит, будто ничего не случилось.
— А что… случилось? — настораживаюсь я.
— Да ладно, перестань, у тебя врать не получается, я же вижу, что ты знаешь.
Блин, чего я знаю-то?
— Мам, намекни хотя бы, что за загадки?
— Ой-ой-ой, прям поверю сейчас. Про него статья в газете, а он весь такой скромный и ничего не знающий, не понимающий, да?
Мама смеётся, радуясь своей проницательности.
— А, это… — выдыхаю я, а то уж напрягаться начал.
— Да, — пожимает она плечами и пренебрежительно взмахивает рукой. — Это… Подумаешь. Про тебя же каждый день в областной газете по статье выходит. Одной больше, одной меньше, правильно? Ну скромняга, даже не сказал ничего. Я такая прихожу на работу, а мне коллеги наперебой про тебя рассказывают. Я стою, глазами хлопаю, ничего понять не могу, а потом начальник группы газету протягивает. Ну, говорит, Анна, поздравляем тебя, хорошего сына вырастила, настоящего героя.
Мама, расчувствовавшись даже слезинку с ресниц смахивает.
— Вот, дожилась… Один герой, а теперь и второй туда же. Ладно, иди руки мой, я такой ужин в честь этого дела сварганила, закачаешься.
— Да, по запаху чувствую, что-то фантастическое. Это что, мясо по-французски?
— Ты как угадал, шпион? — смеётся она.
— Ну, мы же не будем без папы садиться? Надо его подождать. А я пока к Рыбкину забегу.
— Папа задерживается, что же мы из-за него голодными будем сидеть, слюни пускать?
— Мам, а я обедал поздно. Давай подождём. Я как раз на полчасика отскочу. Ну, и всё-таки, ему же тоже захочется с нами отметить.
— Вот так, — упирает мама руки в бока. — Готовишь-готовишь и никакой благодарности. А отец вообще неизвестно, когда придёт, они сегодня Скачкова на пенсию провожают. Так что папа твой в ресторане поужинает.
Ого, а он даже и не сказал ничего… Скачков то есть. Опоздал, наверное, на собственные проводы.
— Ну что же, значит ему не повезло, — улыбаюсь я. — В ресторане так вкусно не накормят.
— Не подлизывайся, — говорит мама и скрывается на кухне.
А я мчусь в спальню и ныряю под письменный стол, вскрываю свой тайник и вытаскиваю наган. Натурально, Троцкий. Надо ещё кожанку себе сообразить.
Вдруг… блин, она же на кухне была. Слышу шаги, мама идёт. Твою ж дивизию!
— Егор… Ты где? О, ты чего туда залез?
— Карандаш закатился куда-то.
— Выгляни на минутку, потом найдёшь.
Я выглядываю, закрывая собой дыру в полу.
— Слушай, я хотела у тебя про Наташу спросить. Это что за история такая с другом?
— В смысле, какая история, мам? Я что-то не в курсе, наверное…
— Ну, как не в курсе, ты вон к Геннадию бегаешь постоянно. Что это за друг вообще? Она что…
Мама запинается, не зная как спросить.
— Чего?
— Ну, знаешь… это очень странно. Два месяца её не было, а тут вдруг появляется с мальчиком. Они что, жениться собираются?
— Да я не знаю, — отвечаю я.
— Нет, ну если он у них дома живёт… Зачем-то же она его привезла, так ведь? С отцом знакомить? Значит что, уже всё решили? Не ожидала я от неё, честно говоря… Зачем так прямо экстренно, ещё восемнадцати не исполнилось и вот… Значит всё-таки она… Беременна она что ли?
Ух-ты, вон о чём речь… А я-то и не подумал в эту сторону. Ну, казалось бы, что такого, парня привезла, кого сейчас этим удивишь? Ну, то есть не сейчас, а через сорок лет…
— Мам, я правда не знаю.
— Ну, в кого ты такой бесхитростный у меня! Давно бы уж выспросил у Гены своего.
— Так зачем выспрашивать, если они сами не хотят говорить? — спрашиваю я и подёргиваю носом. — Там, по-моему, горит что-то…
— Да ну тебя, — машет рукой мама и бежит к мясу по-французски.
Впрочем, очень сомневаюсь, что этот рецепт имеет хоть какое-то отношение к Франции…
Я заделываю дыру и вылезаю из-под стола. Потом накидываю ветровку, а в карман укладываю свою пушку. К счастью, моя древность «командирская», с укороченным стволом и рукоятью, поэтому в кармане ветровки не слишком заметна, особенно когда в кармане рука.