— Чтобы больше, — чеканит она слова, — я здесь не видела ни тебя, ни кого из твоих подельников. Вопрос с вами я буду решать на уровне обкома партии.
Пчелиный рой, лишённый тренировок, начинает гудеть громко и недовольно.
— Что же, — отвечаю я, — боюсь вопрос решать буду я, причём на самых разных уровнях, я уверен, такой эсэсовке как вы, точно нельзя работать с детьми. Подыщем вам что-нибудь не требующее гуманистического подхода, какую-нибудь работу с неодушевлёнными предметами.
Она задыхается от возмущения, но я не обращаю на неё внимания и прохожу мимо.
— Не дрейфьте, пацаны, — обращаюсь я к возмущённым детдомовцам, — мы это дело так не оставим. Будет и на вашей улице праздник.
— Егор, слушай, — говорит Скачков, когда мы едем из Берёзовского. — Хочу посоветоваться.
Пацаны все понуро молчат, Юля Бондаренко тоже. Она смотрит в окно и трёт глаза время от времени.
— Да, Виталий Тимурович, — отвечаю я, нависая над мотором.
— Я, короче, присмотрел всё-таки тачку одну, не знаю, может тебе не понравится, конечно… В общем, была там «Волга» двадцать первая. Она прямо в идеальном состоянии, как говорится, муха не… сидела. Хозяин говорит, стояла в гараже, ездила мало. Он дед старый, думаю, не врёт. Может сейчас подскочим все вместе, глянем? Он мне адрес свой оставил.
Я соглашаюсь, тем более, как выясняется, нам по пути.
— Это на Радуге, — говорит Скачков. — Совсем немного отклонимся от маршрута. Пять минут потеряем.
Машина действительно выглядит, как новенькая. Я вообще двадцать первую всегда любил. Цвет кофе с молоком, внутри всё новёхонькое, голубой прозрачный полукупол спидометра, такие же козырьки, в общем, огонь машина, на капоте олень. Пробег вообще смешной. Модель, ясно дело, древняя, уже десять лет не выпускается, но по городу таких ещё немало носится, ресурс у них, что надо.
— Оленя сын ставил, — говорит хозяин, — это ведь третья серия, она без оленя шла, но ему нравилось. Поставил, да так и не поездил…
Дед вздыхает.
— Печальная там история, — тихонько говорит мне на ухо тренер.
В общем, я даю добро. Цена тоже оказывается очень даже подходящей. Мы сторговываемся на семи тысячах. Договариваемся, что завтра утром подъедут Скачков с Юркой и привезут деньги, а потом поедут оформлять через комиссионку и всё такое. На этом и расстаёмся.
Я захожу домой. Родители на работе, сонный Радж вяло, по обязанности машет хвостом и зевает, широко разинув пасть. Я подхожу к тумбочке и снимаю телефонную трубку. Кручу диск, набирая Платоныча. Занято, ну ёлки…
Из радио на кухне доносится голос диктора:
«Погоня, слова: Роберта Рождественского, музыка: Яна Френкеля. Исполняет Большой детский хор Центрального телевидения и Всесоюзного радио под управлением Виктора Попова».
Снова набираю номер Платоныча, теперь уже под быстрые тревожные звуки вступления. Опять занято…
Детские голоса начинают:
Усталость забыта,
Колышется чад,
И снова копыта,
Как сердце, звучат.
И нет нам покоя,
Гори, но живи!
Погоня, погоня,
Погоня, погоня
В горячей крови.
Звоню в третий раз и, наконец-то дозваниваюсь. Большак поднимает трубку, и я рассказываю о ситуации и прошу попытаться выяснить, куда направляют Трыню. Он и сам, впрочем, без моей просьбы говорит, кому будет звонить — адвокату, Ефиму и ещё каким-то людям. Я же собираюсь звонить Куренкову.
Может Печёнкина попробовать подтянуть? А что, пусть начинает пользу приносить. Да, точно, пусть постарается и докажет, что он мне нужен вообще, а то ношусь с ним, как с писаной торбой.
Я кладу руку на рычаг телефона, и тут же раздаётся звонок. Твою ж дивизию!
И нет нам покоя,
Гори, но живи!
Погоня, погоня,
Погоня, погоня
В горячей крови.
— Слушаю, — нетерпеливо отвечаю я.
— Егор!
В том, как сказано это «Егор», я чувствую настоящий ужас, рвущийся из трубки и липкий густой страх. Это Таня. Твою же, бл*дь, дивизию!
— Он тебя ударил?
Она ничего не может ответить из-за душащих слёз.
— Таня! Тихо! Успокойся! Слышишь меня?!
Она затихает.
— Просто отвечай на мои вопросы! — приказываю я.
— Ты сейчас дома?
— Да, — выдыхает она.
— Он тебя ударил?
— Да, — отвечает она дрожащим голосом и начинает плакать.
— Он сейчас с тобой в квартире?
— Нет…
— Ты закрылась?
— Да… Ой… Но он там!
— Где там?
— Он дверь выбивает! Егор! Он дверь сейчас вышибет!!!
— Быстро звони в милицию! Немедленно!!! Скажи бандиты ломятся! Давай!!! Я сейчас буду!
Блин! Если буду бежать могу добраться минут за… пятнадцать, а это дохрена. За пятнадцать минут можно не только дверь высадить, а много чего ещё наделать.
Я набираю номер Юрки, ну а вдруг… Нет! Только время теряю. Скачков… Он с машиной, было бы хорошо. Тоже нет! Твою же джой дивизию! Время-время-время! Ладно, буду надеяться, что эта идиотка вызовет ментов.
Погоня, погоня,
Погоня, погоня
В горячей крови.
Так, а Киргиз-то у нас сейчас в Иркутске? Как бы да, но это не факт, совсем не факт. Не нравится мне вся эта кутерьма. Чувствую я шестой точкой, нечисто дело. Бегу в спальню, падаю на колени, вскрываю свой тайник под письменным столом и достаю наган.
Секунды убегают, а этот урод, явно слетевший с катушек от гнева, алкоголя или чего там ещё, возможно, уже выбил дверь. Если в подъезде кто-то есть, вызовут милицию. А может и не быть никого, время рабочее, телефоны не у всех имеются.
Я выскакиваю из дома и несусь по лестнице, перескакивая через десять ступеней. Вылетаю из подъезда и чуть не сбиваю с ног Рыбкину. Успеваю подхватить её и прижать к себе, чтоб не упала.
— Сумасшедший… — шепчет она.
— Классное платье, тебе идёт… Наташ быстро беги домой и звони отцу. Пусть высылает наряд на Советский, дом… в общем, где «Лакомка», квартира пятнадцать, четвёртый этаж, запомнила? Женщину убивают. Давай! Не стой, беги скорей!
— Чего? — недоверчиво смотрит она.
— Быстро беги! — ору я, и сам несусь за угол, на улицу, туда, где машины.
И нет нам покоя,
Гори, но живи!
Погоня, погоня,
Погоня, погоня
В горячей крови.
Перебегаю дорогу и мчусь по обочине, оглядываясь на проезжающие машины. Их не так уж много сейчас. Остановившись у «Космоса», замечаю едущий грузовик, синемордый газон и поднимаю руку. Ну же, мужик, давай! Остановись! Стой, тебе говорят! И, о, чудо! Он действительно останавливается.
Я заскакиваю в кабину.
— На Советский, на перекрёсток с Кирова, я покажу.
— Э, пацан, тебе такси что ли? Я на Химкомбинат еду. Так что…
— На Кирова, сначала на Кирова! — говорю я и вытаскиваю пятёрку из кармана. — Погнали, шеф! Вопрос жизни и смерти! Давай же!
Он ошалело смотрит на меня, потом на пятёрку и медленно перещёлкивает свои реле в черепушке. Я достаю ещё трёшку и это перевешивает чашу весов. Решив, что пятёрка плюс трёшка лишними не будут, а крюк совсем небольшой, он кивает и жмёт по газам.
Мы доезжаем до Красноармейской и встаём на светофоре. Бляха-муха! Я пешком бы, наверное, быстрей домчался! Ну… Так, спокойно. Спокойно, что за истерика. Я еду, всё нормально, успеваю, от того, что я психую лучше не станет.
У химфака машина поворачивает налево и ещё дважды встаёт на светофоре — на перекрёстке с Весенней и с Дзержинского. А там мы поворачиваем направо и уже мчим до самого бара Альберта Эдуардовича и дальше по прямой на Кирова.
— Прямо, прямо здесь! — показываю я дорогу. — И вон там за перекрёстком в конце дома. Давай, жми, пока зелёный!
Он пролетает перекрёсток и останавливается, где я показываю. Выбравшись из кабины и перескочив через газон, я подхожу к углу дома и останавливаюсь. На долю секунды, на мгновение. Надо собраться, сосредоточиться. Револьвер в кармане, рука тоже в кармане, левая свободна. Во дворе засады, скорее всего, не будет. Там могут увидеть соседи, бабушки-старушки и…
Погоня, погоня,
Погоня, погоня…
Подлая песня! Прицепилась, теперь до завтра не отстанет! Так… заглядываю во двор, пытаясь оценить ситуацию. Народу никого. Двор я помню, тёмный, заросший, но проходной. Здесь устраивать разборку не станут, хотя на лавочках пусто, никаких старушек, но может просто кто-то пройти, срезая угол.
Подхожу к подъезду, всё спокойно. Приоткрываю дверь. Вдруг, краем глаза замечаю движение, что-то белое. Я резко разворачиваюсь и вижу девушку, бегущую от кустов ко мне. Но это не Таня, это Тоня.
— Где Татьяна? — спрашиваю я.
Тоня чуть жива от страха, одной рукой держится за живот, а второй прикрывает приоткрытый рот.
— Ты поняла вопрос? Где Татьяна?
— Там, — она машет рукой в сторону кустов.
— Рассказывай.
— Он сломал дверь и оборвал телефон.
— Милицию она вызвала?
— Нет, — мотает головой Тоня. — Я тоже была в квартире, но он меня не видел.
— Кто он? Игорь?
— Да.
— Пьяный?
— Да!
— Что он сказал?
Глаза у Тони бегают, как бешеные, хоть бы не отключилась раньше времени.
— Сначала он её несколько раз ударил по лицу и ушёл. Она мне позвонила, думала, что это всё…
Тоня часто и глубоко дышит, будто задыхается.
— Я прибежала, — продолжает она, — а потом он вернулся. Таня тебе дозвонилась и хотела милицию вызвать, но он дверь сломал…
— И что, опять избил?
— Сказал, что не хочет ей причинять боль, попросил её выйти с ним на улицу. Сказал, просто хочет поговорить спокойно.