– Я собирал ее из своей памяти. По кусочкам! Каждый жест, каждую смешинку. Восстанавливал ее такие милые ужимки и гримаски.… И поверьте мне, я очень рад тому, что вы ее полюбили. Голографическую. Это придает ей еще больше реальности…
– А как же эти? Мурдак, менеджер зала, бабский угодник?
– Ерунда! Синтезировал образы из разных фильмов. Бабского, как вы выразились, угодника взял прямо с эстрады. Там полно таких, – старик явно устал: голос его ослаб, голова поникла, и он разговаривал со мной, держась за спинку стула. – Вообще, вся эта затея с голографическим кинематографом – тестовый полигон. Плюс заработок на покрытие текущих расходов. Ну, теперь вы все знаете… Буду рад видеть вас еще! – “профессор” мотнул головой в сторону двери, выпроваживая меня, но отделаться от моей персоны было не так-то просто.
– И вас это устраивает? Вам легче от того, что у вас есть голографическая дочь?
– Что я могу вам ответить? Никто не знает, что со мной стало бы, если не увлекся этой идеей, не погрузился в работу! Может, давно сошел с ума и сидел в психушке. Или перерезал себе глотку. Наверное, с ней все-таки легче. Возможность видеть родное существо, придумывать всякие кунштюки для клипов с ее участием. Конечно, понимаешь, что все это – самообман, выдуманный мирок в четырех стенах этого сарая…
– А что не вынесете ваши перформансы в парк? Развесьте трансляторы голографии, или как они у вас называются? – на деревьях или на вышках.
– А что? Это интересно! Идет человек по парку, и вдруг становится участником феерического приключения! Непонятно только, как монетизировать эту идею? Не брать же деньги на входе в парк?
– Поднимите трансляторы на воздушных шарах над городом и включите плату за участие в голоиллюзии в квитанции по коммунальным услугам, – мрачновато пошутил я, но старикан уже не воспринимал юмора:
– На воздушных шарах? Но это абсурд! Никакой воздушный шар не обеспечит точности позиционирования излучающего устройства, чтобы получать корректное отображение трехмерного объекта! Поэтому мы и думали все время о спутниках. О геостационарной орбите… И то необходимой точности не получалось…
– Коллега, не грузите себе голову проблемами прошлого века. В стране полно фирм, которые решают и не такие вопросы. Свяжитесь с питерским «Заслоном». Он нам нормально помогал, когда я работал на нефтяной платформе. Запозиционирует воздушные шарики на счет «два»!
– Но как?
– Откуда мне знать? Установят магнитоиндукционные расчалки… Зафиксируют шарик в торсионном поле… Приспособят буксирные квадрокоптеры… Это их работа, пусть шуруют серым веществом!
– Вы на самом деле так считаете? Но тогда… Это же революция в голографии! Представляете, какой охват? Какие возможности? Мы включим в наш перформанс целые города, районы! Если надо, создадим сеть на всю страну! У вас есть хватка, юноша! Когда я буду звонить спонсорам проекта, намекну, чтобы вас взяли на работу в один из наших НИИ! – в этот миг в зал вошла Лайза и позвала:
– Папа! Тебе пора принять лекарства и лечь спать!
– Ах, да, да! – засуетился старик. – Извините, но я вынужден завершить нашу беседу. Будьте уверены, я поговорю о вас с нашими спонсорами. Они достаточно влиятельные люди, чтобы обеспечить вас достойной работой. А пока – пока! – я во все глаза пялился на девушку и никак не мог поверить, что она – лишь мираж, комбинация лазерных лучей, настолько вещественно, телесно она смотрелась в своей ковбойской рубахе и засученных выше щиколоток джинсах. Пытался найти в ее фигурке хоть какую-то зацепку, позволяющую определить, что она на самом деле – всего лишь продукт объемной компьютерной графики, и не мог.
Заметив мой взгляд, она улыбнулась, махнула рукой и повела отца за служебную дверь.
Меня оставили одного в пустом зале летнего кинотеатра. То ли мне доверяли, то ли здесь все так хитро было устроено, что я не мог – ни умышленно, ни нечаянно – ничего сломать.
Впрочем, на улице уже светало, и через пару минут явилась уборщица – вполне реальная старуха в замызганном сером балахоне, и принялась шлепать тряпкой по полу, с грохотом отодвигая стулья. Мне ничего не оставалось, кроме как убраться, и только идя по улице к ближайшей троллейбусной остановке, вдруг вспомнил, что совершенно не чуял запаха тех дорогих сигарет, которые курил “профессор” во время нашей беседы.
Пятнадцать дней спустя
Прошло полмесяца. Я больше не ходил в летний кинотеатр в парке. К чему? Лайза действительно мне нравилась. Очень-очень. До сладкой оторопи при каждой мысли о ней, до ночных бредовых грёз. И я не хотел растравливать душу, участвуя в иллюзорных приключениях, едва не касаясь с ней локтями во время иллюзорных эскапад, и сознавая при этом, что до нее не просто нельзя дотронуться – что нет никакой надежды даже на встречу с ее прототипом, с той девушкой, по образу и подобию которой она скроена. Что та девушка мертва, и голоиллюзионная Лайза – всего лишь её призрак.
В тот день выдалось ясное, солнечное утро. Я шел по оживленной улице на очередную встречу с потенциальным работодателем, и она материализовалась передо мной со звуком лопнувшего мыльного пузыря: все в той же ковбойской рубахе, завязанной узлом на пупке, старомодных подвернутых джинсах. Это произошло так неожиданно, что я даже поднял глаза к небу – откуда еще ей было свалиться?
– Приветики! Его не видно! – она улыбнулась и сделала жест, как будто хотела взять меня под руку. – Мы прикрыли его изображением легкого перистого облачка.
– Кого?
– Транслятор, – Лайза улыбнулась – на этот раз чуточку покровительственно. – Ты же сам придумал подвешивать их на воздушных шарах. Сильно занят?
– Не то, чтобы очень… Ищу работу.
– Считай, что нашел. Мой папка слово держит. Помнишь, он обещал замолвить за тебя словечко перед спонсорами аттракциона?
– М-м-м-м! А что надо делать?
– Пока ничего. Гулять со мной. Мы проводим тестирование. Опыт экзистенции голографической иллюзии на улицах среднестатистического города. Ты будешь подстраховкой. Все-таки, реальный человек. Вечером напишешь отчет для спонсоров. Они старые. Не доверяют искусственному интеллекту. Боятся, что налажает в свою пользу, – мы прошли мимо галереи магазинов и вышли на оживленную часть улицы. Несколько встречных особ женского пола смерили нас недоуменными взглядами, и Лайза буркнула:
– Кажется, я не в тренде! – раздался звук лопающегося мыльного пузыря, и вместо ковбойской рубахи в стиле 70-х годов прошлого века и подвернутых джинсов на ней оказалась обширно декольтированная маечка и шортики того фасона, при котором на каждом шаге наружу вываливается полягодички.
– Так лучше? – шедшая навстречу бабка с двумя кошелками под впечатлением от Лайзиного переодевания выпучила глаза и села шестипудовым задом на асфальт, две другие подавились соплями и остались стоять с раскрытыми ртами.
Мы продефилировали мимо них; Лайза положила руку мне на плечо и попросила:
– Давай не заходить в тень! – глянув на нее, увидел, что трепетные тени листьев уличных клёнов пронзают ее фигурку насквозь. Выпрыгнули на середину тротуара, и этот порыв словно разбудил меня. Вдруг осознал, что стою рядом с такой красивой девушкой, какую только мог себе представить, что нас разделяют всего несколько сантиметров, и она настолько реальна, ощутима, что я даже чувствую ее дыхание. Представил себе, каким наслаждением будет целовать ее подрагивающие в ускользающей улыбке губы. В голову пришло: а вдруг получится? Попросил:
– Обними меня! – и Лайза с кинематографической готовностью закинула руки мне на шею и приникла невесомым телом. Я смотрел в упор в ее искрящиеся огоньками-чертиками глаза, и все не мог смириться тем, что она – только лишь видение, мираж. – Поцелуй! – и она тысячекратно отрепетированным красотками большого экрана движением припала к моим губам. Я даже погрузился на несколько секунд во власть миража и напрягал губы, пытаясь уловить иллюзию; потом увидел, что прохожие смотрят на нас, и ощутил нечто вроде торжества: пусть видят! Глазеют, как я обнимаюсь с самой красивой и безбашенной девушкой планеты!
Не знаю, сколько времени мы так обнимались, пока я не заметил, что на нас кто-то тупо пялится, словно баран на новые ворота.
Разумеется, это был Сашка Машкин. Лайза вполне реалистично укрыла лицо в моем плече и хихикнула. Санёк беззвучно хлопал челюстью.
– Ты, это, что?.. Нашел ее? – наконец-то наш молодёжный трибун обрел дар речи.
– Ага! – я не прочь был подразнить его.
– Здоровски! – он взирал на Лайзу с той слюнопускательной страстностью, с которой молодая бездомная дворняга смотрит на гирлянду сосисок, свисающую из сумки нерадивой хозяйки.
– Тебе я тоже нравлюсь? – спросила его Лайза.
– Уа-ва-ва! – только и смог издать Машкин.
– С ним тоже надо целоваться? – спросила меня девушка, и я не успел ответить: она подалась к экс-однокласснику в отточенным кинематографическом порыве, и тот привстал на цыпочки, закрыв глаза и вытянув трубочкой губы. На них забавно было смотреть: Сашка едва доставал своей лысиной ей до подбородка и лапал впустую воздух, раскрашенный голографическими отображениями.
Лайза отскочила от него и спряталась у меня за спиной, но было уже поздно: шагах в десяти от нас стояла бочка с квасом, утро было жарким, и к источнику влаги успела выстроиться очередь с бидончиками и трехлитровыми банками в кошелках.
– Вот молодежь пошла! – донеслось до наших ушей. – Сосутся при всем народе!
– А девчонка-то! Девчонка! Так голяшками и сверкает! И с двумя целуется!
– У них сейчас так полагается.
– Что это? – спросила Лайза.
– Очередь. За квасом.
– А чего они ждут? Товара не хватает или продавцов? – я даже не успел открыть рот, как Сашка принялся вещать тоном профессора ВШЭ:
– Идёт борьба. Борьба за обладание экономическими рычагами. Установление монополии. Ибо тот, кто владеет рынком, в конечном итоге владеет властью политической. Так значит, ее опять нет? – это уже ко мне. – Ты тут с голографией променад устраиваешь?