Едва стенки соприкоснулись, компьютерная графика исчезла. Вместо нее появился десятисекундный таймер обратного отсчета. Отсек открылся, как только единица сменилась нулем, и из него выдвинулся шток с лежащей в полукруглом держателе капсулой.
Иван открыл второй чемоданчик, достал из него похожий на пистолет инъектор, поместил капсулу в расположенное на боку сверкающего хромом ствола приемное отверстие и повернулся к Богомолову:
– Готово.
– Ну так вводи, чего ждешь? – нетерпеливо сказал Игорь Михайлович.
– Гарантии нет.
– На что?
– На результат. Профессор как-то обмолвился, что каждый третий опыт по коррекции памяти оказывался провальным. Примерно через месяц стертые образы возвращались к испытуемым. Кто знает, может, с этим «каштаном» получится то же самое.
Богомолов задумался. От успеха прошедшей операции зависело будущее его отношений с дочерью. Если что-то прошло не так и ей станет известна правда, она не простит ему издевательств над мужем, пусть даже это был не сам Ефим, а искусственно созданное тело с его сознанием. Лиза была единственным человеком на всей Земле, кого он любил всем сердцем и в ком не чаял души. Он не представлял себе жизни без нее, потому и не воспринял Ефима с первого дня их знакомства. Будь его воля, он ни за что бы не отпустил ее от себя, но именно из-за любви к ней он не мог так поступить, и Лиза стала замужней женщиной. Сейчас она с нетерпением ждет супруга и не поймет, если тот в скором времени не появится в Москве. Значит, надо довести дело до конца, решил он. Может, этот случай не входит в число тех неудачных тридцати трех с лишним процентов и удаленные воспоминания не вернутся ни через месяц, ни через два, ни через год. А если это не так, он знает, что делать.
– Ясно. Все равно делай что должен, остальное моя забота.
Иван встал из-за стола, подошел к манекену, приставил ствол инъектора к основанию его черепа, но спустя мгновение опустил руку.
– Что опять не так? – поморщился Богомолов.
– Я тут подумал, неплохо бы организовать что-нибудь вроде медицинской палаты.
– Это еще зачем?
– Когда манекен проснется и осознает себя тем, кем вы хотите, будет проще объяснить его присутствие в кровати, чем на заляпанном кровью стуле. Так хотя бы можно будет сказать, что он восстанавливается после перенесенной операции.
– А это идея! – Игорь Михайлович повернулся к скучающим поодаль помощникам: – Эй, вы оба, идите сюда. Ты, – его палец нацелился на Кастета, – пойдешь вместе с Иваном и прикатишь сюда каталку, а ты, – он показал на Худю, – отправишься к себе в комнату, уберешь оттуда все лишнее и поменяешь постельное белье. Наш общий друг пока поживет там вместо тебя.
– А где я буду жить? – заволновался Худя.
Богомолов кивком показал на Кастета:
– Да хоть у него, мне без разницы.
Тощий надул губы и обиженно запыхтел, но босс посчитал вопрос решенным и велел лаборанту закончить работу.
Иван снова приставил инъектор к основанию черепа спящего манекена. На этот раз он ввел «каштан» в ствол мозга без промедления, собрал вещи и вышел из пыточной в сопровождении напарников.
Когда Кастет вернулся, восьмая копия Моргенштейна все еще не пришла в себя после значительной дозы снотворного. Верзила вытащил кляп изо рта манекена, расстегнул ремни и, словно пушинку, легко переместил бесчувственное тело из кресла на каталку.
Комнаты напарников располагались в этом же корпусе исследовательского центра, только на минус первом этаже. Худя едва успел перестелить кровать, когда двери лифта распахнулись и Кастет вытолкал каталку из кабины.
– Молодец! – похвалил его Богомолов, войдя в комнату следом за лысым громилой. Тот подкатил каталку к кровати и переместил на нее посапывающего манекена. – А теперь выйдите в коридор и ждите меня за дверью.
Напарники покинули комнату, а Богомолов подвинул кресло ближе к кровати, сел в него и стал ждать, когда проснется Восьмой.
Игорь Михайлович просидел больше часа, размышляя, как выкрутиться из непростой ситуации с минимальным ущербом для себя. Из состояния глубокой задумчивости его вывел скрип кроватных пружин. Он поднял голову и пересекся взглядом с Восьмым. Тот приподнялся на локтях и недоуменно вертел головой по сторонам.
– Ефимушка, зятек, очнулся!
Богомолов переместился с кресла на кровать, обнял Восьмого, как сына, и чуть ли не со слезами на глазах рассказал трогательную историю о его спасении, практически слово в слово повторяя наплетенную дочери ложь.
Восьмой пребывал в полном смятении. Сознание Моргенштейна только-только пробуждалось в нем, и слова Богомолова были пустым звуком.
– Но я ничего такого не помню. Кто вы? Я вас не узнаю! Мы знакомы?
Игорь Михайлович опешил. Его первой мыслью было, что лаборант перестарался и удалил чересчур много воспоминаний, но потом он подумал, что прошло мало времени с внедрения «каштана» в мозг манекена, и постарался вывернуть ситуацию в свою пользу:
– Конечно, ты многого не помнишь: столько дней провести то под наркозом, то в медикаментозной коме… тут не только меня забудешь. Тебе одних пластических операций на лице штук десять сделали и столько же, если не больше, на теле. Ты сейчас сам на себя почти не похож, зато живой и выглядишь как человек, а то ведь на тебя было страшно смотреть. Ну ничего, все уже позади. Скоро вернешься к Лизунчику, она окружит тебя заботой и любовью. – Игорь Михайлович похлопал копию ненавистного зятя по груди. – Ты не представляешь, как я рад, что все обошлось. Ладно, заболтался я что-то. Врачи сказали, тебе надо больше отдыхать и набираться сил.
Богомолов широко улыбнулся, встал с кровати и вышел за дверь, оставив Восьмого наедине со своими мыслями.
Кастет и Худя стояли по сторонам от входа в комнату: руки за спиной, ноги на ширине плеч.
– Глаз с него не спускать, – сказал Богомолов, плотно притворив дверь. – Через неделю поедете с ним в Москву. Заметите что-либо странное в его поведении, немедленно ликвидируйте, только сделайте это тайком от моей дочери.
– А как же… – начал Худя, но босс не дал ему закончить:
– Насчет этого не волнуйтесь. Я придумаю, что ей сказать.
Слова лаборанта не прошли мимо ушей Игоря Михайловича. Он опасался последствий неудачной коррекции памяти, потому и взял неделю для наблюдений за Восьмым. Трухин говорил, что воспоминания возвращались примерно через месяц после манипуляций с «каштаном». У Богомолова не было столько времени в запасе, поэтому он решил подождать всего несколько дней. Он рассудил так: если память о последних событиях стерли не полностью, то результат будет виден практически сразу. Значит – нечего тянуть резину. К тому же «зятек» отправится в Москву не один, так что нет смысла особо волноваться насчет возможных проблем с его мозгами. Там будет кому за ним присмотреть и, в случае чего, принять соответствующие меры.
Поводом для фактического содержания Восьмого под домашним арестом стала придуманная Богомоловым легенда. Вечером того же дня, когда манекен очнулся в чужой комнате после медикаментозного сна, Игорь Михайлович привел к нему лаборанта и Худю. Оба были в белых халатах и старательно изображали из себя докторов.
Трухин поставил на тумбочку чемоданчик, как две капли воды похожий на те, с которыми он приходил в пыточную, открыл его и померил давление, уровень насыщения крови кислородом и температуру тела взятыми из отдела заготовок полуавтоматическим тонометром, пульсоксиметром и электронным термометром. Полученные данные продиктовал Худе. Тот записал их в блокнот. Потом посветил в глаз Восьмого фонариком, покивал с умным видом и повторил недавно услышанные от Богомолова слова:
– Прогноз позитивный. Организм молодой, восстановление после сложных и многочисленных операций проходит в пределах нормы, но если соблюдать постельный режим и принимать витамины, срок восстановления можно сократить до недели. Вы согласны, коллега?
Худя свел брови к переносице, выпятил нижнюю губу и важно произнес:
– Да.
Трухин достал из чемоданчика пузырек с красочной этикеткой и поставил на тумбочку. Внутри лежали составные капсулы розового цвета. Незадолго до визита к «пациенту», он высыпал из них БАД и заполнил смесью слабого снотворного с порошком аскорбиновой кислоты.
– Принимайте по одной капсуле два раза в день после еды и постарайтесь побольше спать. В вашем случае сон – лучшее лекарство.
Лаборант сложил приборы в чемоданчик и щелкнул замками.
– Завтра мы снова придем к вам. До свидания. – Он повернулся к Худе: – Пойдемте, коллега, не будем мешать.
Худя кивнул и следом за «доктором» покинул комнату.
– Слушай рекомендации врачей, Ефим, и все будет хорошо, – улыбнулся Богомолов, похлопал «зятя» по руке и тоже вышел за дверь.
– Молодцы! Отлично справились с ролью, – похвалил он «докторов», когда догнал их в коридоре. – Вроде бы он поверил. Что ты дал ему? – спросил он лаборанта.
– Снотворное с аскорбинкой, чтоб по вкусу на витамины было похоже. Я подумал, чем больше он спит, тем меньше у нас проблем.
– Ты мне все больше нравишься. Продолжай в том же духе, я в долгу не останусь: и деньги будут, и карьера в гору пойдет.
– Босс, – позвал Худя.
– Чего тебе?
– А мне обязательно завтра приходить?
– Обязательно. Он должен к тебе привыкнуть как к доктору, тогда у него будет меньше вопросов, когда ты полетишь с ним в Москву.
– А как же Кастет? На его счет у Восьмого не будет вопросов? Или он здесь останется?
– Нет. Он отправится с вами в качестве телохранителя и слуги. И вот еще что, обращайся к Восьмому «Ефим Соломонович» и никак иначе. Не хватало еще на таком пустяке проколоться.
Глава 12. У всего есть цена
Лиза проснулась около одиннадцати утра и поняла, что больше не сомкнет глаз. Она встала с кровати, подошла к шкафу-купе с зеркальными дверцами и посмотрела на себя в отражении. Коротконогая женщина с непропорционально большой головой относительно маленького, похожего на бочонок тела. Прямые темные волосы длинными космами ниспадают по бокам одутловатого лица. Глазки крохотные, губы пухлые, нос картошкой, брови – два широких полукруга. Лиза просунула коротенькие толстые пальчики под бретельки ночной сорочки. Светлый шелк с шорохом соскользнул на пол, обнажая полные груди размером с дыни-переростки и др