– Давно ушли, — уверенно сказал Цендорж. — Когда бой был. Никто не видел — все воевали.
Клим согласился с монголом. Скорбящие бросили крепость. И теперь никто не знал, куда они отправились и зачем.
День прошел трудно. Настроение у людей было подавленным. Выделенная Жемчужниковым группа вырыла на берегу братскую могилу, в которой похоронили погибших солдат Лиссажа и арбайтеров. Пятерых снейкеров зарыли отдельно, в стороне, и навалили на холм мокрой земли большой черный камень. Клим, перед тем как тела опустили в яму, попросил Цендоржа прикрыть его от дождя плащом и тщательно срисовал изображение змеи с груди одного из убитых. Зачем — он и сам не мог ответить на этот вопрос, действуя скорее по наитию.
Радовало одно: работы по подъему медикаментов вошли, что называется, в решающую фазу. Теперь водолазы каждые двадцать минут попарно уходили под воду, поднимая на поверхность контейнер за контейнером. Вскрыв на выбор несколько из них, Клим убедился — внутри было именно то, что нужно. Аварийные аптечки лежали в контейнерах ровными рядами, совершенно не пострадав от влаги. Спасительный комплекс номер четыре вполне годился к немедленному использованию. У быстро растущих штабелей выставили усиленную охрану. Прохор Лапин распорядился готовить первый караван, который должен был доставить бесценный груз к Лимесу. С караванам собирался уезжать и Шерхель.
– Здесь мне делать нечего. Лебедка работает, паровая машина в норме, — сказал он сибиряку. — Теперь важно довезти вакцину и организовать ее отправку по магистрали на запад. Этим я и займусь. Вдоль дороги выставим усиленные посты, в степь я выведу мобильные группы огневой поддержки на бронепаровиках. Если снейкеры попробуют напасть, то я им не завидую.
Тусклый закат догорел, но подъем контейнеров решено было продолжать и ночью. В темном чреве модуля не имело значения, какое время суток на поверхности. Бронированные скаты дважды тревожили водолазов, но не нападали, отпугнутые светом фальшфейеров. Были опасения, что ночью они активизируются, однако ничего такого не случилось.
Арбайтеры свободных смен отдыхали под навесами. Несколько человек низкими голосами пели старую песню уральских партизан-штурмовиков:
Выли волки. Трещали кусты за рекой.
Ветер с юга пах дымом и кровью.
А на утро чужие следы на снегу
Мы увидели возле становья.
Начали возвращаться разведчики, отправленные накануне Лиссажом. Пять групп «сходили» вхолостую, не обнаружив противника. Дольше всех задержалась группа, отправленная вниз по течению Говорящей Воды. Когда они вернулись, стояла глухая ночь. Все так же лил дождь.
Клим, одуревший от сидения в штабной палатке и бесконечной пикировки Шерхеля и Лиссажа, вышел пройтись. Он побрел к лесу, проверяя посты охранения. Шелест падения множества капель воды глушил все иные звуки, и когда разведчики вынырнули из мрака, Елисееву показалось, что эта облаченная в мокрые плащи троица просто возникла из ничего на границе зарослей.
Потом, в палатке, обжигая руки, разведчики пили чайкофский и устало отдувались. Шерхель прохаживался вдоль гудящей печки, задумчиво напевая что-то про «майне кляйне».
– Ну? — нетерпеливо спросил Клим, барабаня пальцами по столу. Командир группы, носатый и кадыкастый парень лет двадцати пяти, отставил кружку и красной, словно распаренной рукой вытер с лица выступивший пот.
– Они перегородили Говорящую Воду. В полукилометре ниже Ласточкиного ущелья. Настоящая плотина — камни, глина, бревна.
Клим удивленно вскинул голову:
– Плотина? Но зачем?
– Не знаю, — развел руками разведчик. — Только охрана там плотная, не подойти.
– А что с логовом?
– Нормально. Ну, в смысле, есть оно. В лесу между двух холмов. Там, наверное, раньше ферма была. Это километрах в шести от плотины. Мы насчитали с десяток домов, сараи всякие, конюшни для прыгунов. На холмах дозорные вышки.
– Как оцениваете общее количество противника? — быстро спросил Лиссаж.
– Скорбящих человек сто пятьдесят. Ну, может, сто семьдесят. И снейкеры с ними. Немного, десятка три.
Шерхель присвистнул. Премьер-майор поморщился. Клим скользнул взглядом по разведчикам, наблюдая, как они среагируют на слова старшего группы. Те вели себя спокойно, один даже кивнул в подтверждение слов командира.
– Хорошо. Идите, отдыхайте…
Когда разведчики ушли, унеся с собой запах сырой кожи и ночного леса, Клим уселся перед картой, жестом подозвал Шерхеля и Лиссажа.
– По численности противника все сходится — примерно столько их, судя по ночному нападению, и есть. Но меня беспокоит плотина. Ласточкино ущелье — вот оно. Я смотрел карту — там Говорящая Вода течет вдоль скальной стены, изрытой множеством пещер, — отсюда и название. Если они запрудили реку ниже, значит, вода будет подниматься и зальет ущелье. Но зачем им это? Для чего? Сделать ущелье непроходимым? А какой резон, если существует как минимум две дороги в ту сторону — через пустошь и вдоль холмов? Ну, господа штабисты, какие будут соображения?
– Я бы вообще не разменивался на все эти игрища, — буркнул Шерхель. — Времени у нас мало, кто знает, может быть, эпидемия уже проникла в окрестности Фербиса. Завтра к магистрали пойдет первый караван, потом они должны уходить раз в сутки. Вот на этом и надо сосредоточиться. А все остальные вопросы пусть решает господин бывший премьер-майор купно со своими… хм-хм… любителями ночных военных игрищ.
– Но-но! — тут же взвился француз. — Господин Елисеев, я бы попросил вас оградить меня и моих подчиненных от оскорбительных намеков! Мы тут все делаем одно дело. Не ошибается лишь тот, кто лежит на кушетке.
– Зиг, в самом деле! — скривился Елисеев.
– Ауфидерзеен, майне кляйне, ауфидерзеен… — промурлыкал Шерхель, отворачиваясь. С Климом он все так же подчеркнуто не разговаривал.
– Что же касается этой плотины, — продолжил Лиссаж. — Нужно отправить еще один отряд, чтобы тщательно исследовать ущелье и пещеры. Думаю, ключ к разгадке этой тайны именно там.
– Тайна, ключ, разгадка… — проворчал немец, подбрасывая в печку сучья. — Взорвать бы эту плотину и пещеры к чертовой матери — вот и все…
Утром двенадцать тщательно увязанных возов ушли на юг. Шерхель взял с собой почти семьдесят человек охраны, пообещав прислать с пустыми телегами две сотни бойцов. Проводив первую партию вакцины, все вернулись к работе. Трещала лебедка, кран вытаскивал из воды все новые и новые контейнеры. Арбайтеры и беловодцы заготавливали дрова для паровой машины, солдаты Лиссажа патрулировали берег и опушку леса. В Ласточкино ущелье снова отправили разведчиков, на скалах за лесом выставили секреты. Клим ломал голову — зачем Скорбящим и снейкерам плотина? Но никакого путного ответа придумать не мог. Оставалось только одно — самому идти в Ласточкино ущелье и выяснять на месте, что и как.
Собрав немного еды и прихватив флягу с водой, Елисеев и Цендорж покинули берег озера и двинулись вдоль леса к сереющим сквозь сетку дождя скалам…
– Вот, оно, значит, какое, Ласточкино ущелье… — задумчиво проговорил Клим, озирая обрывистые берега, темнеющие провалами.
– Спуститься нельзя, сэр. — Один из разведчиков, наблюдающих за ущельем, вытянул руку, указывая вниз. — Али пробовал. Сорвался. Вода тело унесла. Она теперь высоко стоит. И поднимается каждый час.
– То-то и оно, что поднимается… А через скалы вы ходили? — Клим махнул на поросшие мхом утесы над ущельем.
– Нет. Зачем? Там же лес — и наши! — простодушно ответил разведчик. — Да и не продраться. Такие заросли. Плетуны, адская колючка, лианы всякие.
– Ясно. — Клим поднялся, отряхнул испачканную одежду. Рядом встал Цендорж, щуривший и без того узкие глаза.
– Клим-сечен, в лес пойдем?
– Пойдем. Посмотрим, что за изнанка у этих пещер и куда они ведут…
То, что здешние чащобы сильно отличаются от лесов Лимеса, Клим понял очень быстро. Там, на плоскогорье, в зеленых массивах преобладала каменная сосна, дерево ветвистое, могучее, с толстым, корявым стволом. Подлесок разрастался под соснами неохотно, густые заросли встречались лишь на опушках. Здесь же все оказалось иначе. Тонкие высокие плетуны тянулись к небу и, полностью оправдывая свое название, создавали настоящий живой плетень, по которому вились желтоватые побеги адской колючки, густо усаженные устрашающими шипами в палец длиной. Сиреневые листья темника, стелющегося по земле, липли к ногам. Топорщил жесткие ломкие ветки солончай. Его едкий сок, собирающийся на изломах большими синеватыми каплями, прожигал одежду и пятнал кожу язвами.
Сцепившись ветвями и корнями, лес стоял зелено-бурой стеной. Из недр его несся несмолкаемый щебет птиц, треск насекомых, пронзительные крики каких-то неведомых тварей.
– Ну, с Богом! — Елисеев вытащил звенч, проверил крепление клинка и с молодецким хаканьем врубился в зеленое месиво. Вскоре пришлось сменить лезвие — закаленная бронза отлично справлялась с плетунами и адской колючкой, а вот на одеревеневших кольцах удавника, по крепости не уступающих камню, крошилась и ломалась.
Цендорж, когда пришла его очередь сменить запыхавшегося Клима, взялся за топор. Дело пошло веселее, но все равно продвигались они очень медленно. За два часа было пройдено едва ли с полкилометра.
Оглянувшись на просеку за спиной, Клим стряхнул с лица дождевые капли и мрачно произнес:
– Эти джунгли выжигать надо. Плазменником. Мне кажется, мы вообще не доберемся до скал.
– Людей надо много. Сто человек, — в тон ему сказал Цендорж. Монгол устало облокотился на покрытый зеленой кашей топор, под ним пружинил перегной. Остро пахло свежей древесиной, шипели в срубленных ветвях капли солончайного сока. Разглядывая сплошную стену зарослей, Цендорж что-то прикидывал про себя.
– Под корни надо рубить! — наконец убежденно сказал он, поднимая топор. — Вот так!
Пригнувшись, монгол размахнулся, сделал длинный шаг вперед — и вдруг раздался громкий треск, и человек исчез. Клим бросился к тому месту, где только что находился Цендорж, и с облегчением услышал монгольскую ругань, доносившуюся из темного п