— Загарульна! — удивился Женька. — Это же Загарульна, приятель деда. Как вы сюда попали?
Загарульна не то заплакал, не то засмеялся, сказал, что время для расспросов неподходящее, и, зависнув над мясорубкой, запел арию «О, дайте, дайте мне свободу!» из оперы А. П. Бородина «Князь Игорь».
Женька и я одновременно вскинули лаузеры и выстрелили: Женька — по крюку, на котором болтался гигант, я — по движку кровожадной мясорубки. Звездный кит с громким шлепком упал в уже неопасное жерло машины на кучу вонючих, но мягких субпродуктов.
Надо отдать должное Чупочуху: он тоже в меру своих сил помогал нам в адской работе — из болота тащить бе… то есть я хотел сказать, выпутывать Загарульну из колючей проволоки. Чрезвычайно вспотевшие и запыхавшиеся, мы, наконец, освободили от пут крылатого гиганта. Но вздох облегчения, вырвавшийся из его обширной грудной клетки, был перекрыт противным клекотом громкоговорителей. Они были установлены на бронеползах, окруживших корпус консервного завода.
— Вы в западне! Дырка в крыше под прицелом! Выходить по одному, оружие отбрасывать налево, пищевой запас направо!
— Сюда они боятся сунуться, — заметил Загарульна. — Вот и запустили свои угрожальники.
— Будем атаковать? — Женька положил ладонь на лаузер.
— На бронеползах пушки, — напомнил Чупочух.
Загарульна выпрыгнул из мясорубки и, приблизившись к стене, уперся в нее боком.
— Сейчас я ее обрушу, — оказал он, — а вы вылетайте через пролом. Обо мне не беспокойтесь. Где встретимся?
— В резиденции Верховного Генералиссимуса, — объяви Женька, — это через дорогу.
— Эх, тремоло-легатто!
Грохот. Облако пыли. Звон расплющиваемых бронеползов. Гигантская фигура Загарульны вылетела из-под обломков и, опрокинув несколько уцелевших машин, помчалась к резиденции. Наш космоскаф, счастливо миновав град осколков, обогнал звездного кита и оказался у цели первым. Но, несмотря на стремительность нашей атаки, противник успел среагировать. Высоченные бронированные ворота выехали из стен и наглухо закрыли подъезд к резиденции. Загарульна с размаху налетел на молибденовую броню, но она только загудела.
— А вот посмотрим, устоит ли она против плазменной пушки, — сказал Женька, посадив космоскаф у самых дверей. — Ян, слушай мою команду! Температура плазменного импульса — три миллиона градусов.
— Готово! — ответил я, прильнув к пушке.
— Давай!
Я нажал на спуск. В глазах потемнело от нестерпимого света. Сквозь прицел я едва различил бешеную пляску пламенного сгустка, который обгладывал броню дверей.
— Ур-р-ра! — мы откинули крышку люка и выскочили наружу. Чупочух, запутавшись в своих пяти ногах, не удержался и упал обратно в космоскаф. Но нам некогда было его вытаскивать. Мы перемахнули через жаркую лужицу металла, в которую превратились несокрушимые ворота, и устремились вперед. На бегу Женька прострелил робота-охранника, дежурившего в коридоре. Теперь — вверх по парадной лестнице… И тут позади раздался тяжкий удар. Сразу же стало совершенно темно. Я обернулся, но оплавленного пролома, образованного выстрелом нашей плазменной пушки, не увидел. Вход был снова перекрыт. Мы недооценили противника.
Стоять вот так. В темноте, ожидая каждое мгновение удара, который может обрушиться откуда угодно — спереди, сзади, сбоку, сверху — было не очень-то приятно. Было просто страшно. Хотелось закрыть лаза, чтобы потом, когда снова откроешь, увидеть… ну, хотя бы наш класс и Пифию Андреевну или даже Капитолину.
Я чуть было, действительно, не закрыл глаза, да вовремя опомнился. Наверное, наши враги только того и ждут, что мы заревем и запросимся домой.
— Маковка, за мной! — Я сделал шаг вперед и вдруг почувствовал, как лестничный марш подо мной проваливается. Ноги потеряли опору, и я, не сдержав крик, полетел вниз.
Какое-то липкое месиво, мягкое, и в то же время цепкое схватило меня еще на лету. Лаузер вырвали из рук. Ударили чем-то в спину. Я дергался и бодался, пытаясь вырваться.
— Маковка!
Я не надеялся, что Женька меня услышит. Но откуда-то сверху донеслось:
— Держись, Ян! Я сейчас…
Грохнул выстрел. В воздухе закружилась пыль. Маковка молчал. Меня скатали чуть ли не к клубок и потащили куда-то… Смутно различались в темноте неясные фигуры. Они переговаривались вполголоса, но понять, о чем, не удавалось. Еще я заметил, что трое или четверо отделились от основной группы и отправились назад.
Страха уже не было. Может, потому, что неизвестность страшнее реальной опасности. А может, просто потому, что голову прояснила холодная злость. Я изловчился и пнул одну из темных фигур. Получил за это несколько увесистых затрещин, но они только прибавили злости. Позади раздались крики, гром выстрелов, а потом темень на мгновение озарилась яркой вспышкой: работал лаузер Маковки. Женька шел по моим следам на выручку.
Потом меня втащили на какую-то колымагу. Она дернулась и понеслась по подземному туннелю, набирая скорость.
Не буду описывать все подробности этого путешествия. В конце концов, меня втолкнули в зал, где за столом видели какие-то чупочухоподобные деятели. Как потом выяснилось, это были Генералиссимус со своими адъютантами. Имелся здесь и Трысьба, индифферентно полировавший когти лазерной пилкой. И за одном столом с этой гоп-компанией сидел… Кто бы вы думали? Гулливер.
Как ни в чем ни бывало робот встал из-за стола и сделал было шаг навстречу мне. Охранники не удержали мою левую руку, и кулак просвистел в опасной близости от нахальной пластиковой физиономии.
— Ты это брось, Ян, — Гулливер отступил назад. — Такие замашки тебе сейчас ни к чему. Твое дело швах. «Гамаюн» в руках доблестных челюстианцев. Шериф и Маковкин тебе уже не помогут. А твой друг сейчас блуждает впотьмах по подземелью, которое очень хорошо заминировано. Стоит мне нажать вот на эту кнопку, — Гулливер шагнул к настольному пульту, — и в шестом «Б» классе одним учеником станет меньше… А теперь взгляни сюда.
Я увидел экран с изображением челюстианского космодрома. Меж покрашенных в камуфляжный (черный с белыми крапинками) цвет звездолетов противника высилась громада нашего «Гамаюна».
— Уж не ты ли помог челюстианцам захватить звездолет? — спросил я и тряхнул головой. Мне очень не хотелось, чтобы в ней остались слова, что произнес сейчас Гулливер. Ведь они означали — конец, поражение, гибель.
— Ты не больно-то радуйся, — сказал я роботу-предателю, — все равно новая экспедиция Космофлота разнесет вас в пух и прах. Ясненько, Гулливер?
— Не Гулливер, а полковник Квастрабус, кавалер орденов Верхней и Нижней Челюстей всех степеней, начальник разведдиверсионного отдела штаба Верховного Генералиссимуса!
И полковник Квастрабус со смехом стащил с себя пластиковые доспехи. Под нарядом робота скрывались хобот, присоски и пять штук нижних конечностей в сверкающих начищенных сапогах.
Сделав поворот нале-во, ать, два, полковник двинулся к пульту. Его присоска потянулась к самой яркой кнопке. Вот сейчас, сию секунду своды туннеля обрушатся…
Блеснул выстрел. Экс-робот, шпион и диверсант Квастрабус даже не пикнул. Он превратился в спекшийся комок эполет, орденов и сапожной ваксы.
Присоски, крепко державшие меня, исчезли. Я обернулся.
На пороге зала в идеально отутюженной космофлотской форме стоял ЛЕВ ИЛЬИЧ МАКОВКИН. В шаге от него, прислонившись к косяку разбитой двери, красовался невозмутимый Шериф и поглаживал металлическими пальцами горячий ствол лаузера. А рядом с ним — Маковка, живой и невредимый, если не считать порядочного синяка под глазом. И даже Чупочух был здесь и выглядел вполне воинственно.
Глава восьмая
Появление Маковкина отняло у всех присутствующих дар речи. Трысьба с хрустом переломил пополам свою лазерную когтеточильницу. Генералиссимус превратился в слегка подрагивающий памятник самому себе. С одного из адъютантов начали опадать, как осенние листья, сигары.
Маковкин пружинящей походкой подошел к столу и сел на краешек. В его руках не было оружия. Лаузер презрительно покоился в кобуре.
— А вот и я, — сказал Лев Ильич и посмотрел в глаза Генералиссимусу. — Кажется, ты уже успел меня похоронить? Спешу заверить, что твои похороны состоятся гораздо раньше моих.
Маковкин повернулся ко мне.
— Как видишь, мы с Шерифом вовсе не в плену, как только что пытался утверждать вот этот… — Лев Ильич указал носком ботинка на бренные останки Квастрабуса. — Этот шпион просто воспользовался тем, что остался один на «Гамаюне» — и угнал его.
— Как — один? — я сначала не поверил своим ушам. — А Шериф? А вы сами? Я же видел, вы в каюте спали…
— Просто поразительно, — ухмыльнулся Маковкин. — Неужели ты думаешь, что я такой засоня?
Ничего не понимая, я перевел взгляд на Женьку. Тот потрогал свой синяк и расстроено пожал плечами.
И тут меня осенило. Вся наша затея с побегом, конечно же, была известна Льву Ильичу. Он сам и подстроил все так, чтобы мы решились на этот побег. Чтобы погеройствовали маленько, не рассчитывая на надежное прикрытие взрослых и опытных бойцов.
В самом деле, разве это в характере Маковкина — в решительный момент погони за пиратом устроить на корабле тихий час? Ему просто хотелось проверить, способны ли мы с Женькой на решительные действия, когда не чувствуем за спиной опеку и поддержку.
И вот, увидев нас, так сказать, в деле, Лев Ильич и Шериф в критический момент пришли на выручку. Значит, опека все-таки была.
В другой ситуации я бы смертельно обиделся. Но не сейчас.
Мы были окружены врагами, которые уже приходили в себя. Первым опамятовался Генералиссимус.
— Вы в наших руках. Надеюсь, это понятно? — прохрипел он. — Так стоит ли вспоминать о старых обидах, если мы сейчас устроим вам изрядное количество новых? Скоро сюда прибудут две роты пехотинцев…
— Две роты пехотинцев не прибудут, — перебил его Шериф, по-прежнему поглаживая свое оружие. Маковкин, повернувшись спиной к Генералиссимусу, прошел к тому концу стола, где сидел Трысьба, и бесцеремонно отобрал у пирата маленький дамский реактольвер, который в качестве «последнего резерва» обычно был искусно запрятан в его пышно-рубиновой шевелюре.