у только Бесс; оно ей напомнило всех погибших и покалеченных птиц, которых ей довелось встретить в ее безрадостной жизни.
Вскоре голубая сойка улетела, и все стало на свои прежние места — почти что на свои места. А может быть, все-таки что-то переменилось? Птица улетела, оставив «невидимую нить» — может быть, проблеск надежды? — и кто-то кинулся ей вслед, чтобы ее удержать. Правда, след этот был такой хрупкий, что, когда он высох, никто, кроме прота, его, пожалуй, уже и не мог разглядеть. Он и до сих пор хранится в палате № 2 и незаметно передается от пациента к пациенту, как некий талисман, способный ослабить депрессию и подменить ее надеждой и хорошим настроением. И как ни удивительно, талисман этот нередко помогает.
Беседа шестая
Моя очередная беседа с протом состоялась на следующий день после полудня. С улыбкой до ушей вошел он в мою приемную и протянул мне то, что он назвал «календарем». Этот «календарь» по виду напоминал свиток и был настолько замысловат, что я совершенно не мог в нем разобраться. Тем не менее я поблагодарил прота и жестом указал ему на корзинку с фруктами, приготовленную на столике возле его кресла.
Я ждал, что он заговорит о Хауи и синей птице, но он не упомянул о них ни словом. Когда же я сам в конце концов заговорил о них, прот вгрызся зубами в дыню и пожал плечами:
— Птица была там и прежде, только ее никто не искал.
Я не стал обсуждать с ним более серьезный вопрос: почему он дает «задания» другим пациентам? До тех пор пока результаты положительны, решил я, пусть себе дает.
Прот доел последнее киви вместе со шкуркой, и я включил магнитофон.
— Мне хотелось бы продолжить разговор о том, о чем вы упомянули в одной из прошлых бесед.
— Почему бы и нет?
— Мне кажется, вы говорили, будто на КА-ПЭКСе нет правительства и что там никто не работает. Это правда?
— Сушая прада, началык.
— Я, наверное, туповат, но мне до сих пор непонятно, как же все-таки там у вас что-то делается. Кто строит библиотеки, производит для них оборудование, устанавливает его и следит, чтобы оно работало? Кто разрабатывает голографические программы, или как вы их там называете? Кто изготовляет посуду и шьет одежду? Кто сеет зерно? И как насчет всего остального, в чем вы на КА-ПЭКСе наверняка нуждаетесь и чем вы там пользуетесь?
Прот шлепнул себя ладонью по лбу и пробормотал:
— Mamma mia, — а потом добавил: — Хорошо. Дайте-ка мне подумать, как это попроще объяснить, чтобы вы поняли.
Он подался вперед и уставился на меня своими черными пронзительными глазами, как делал всякий раз, когда хотел удостовериться, что я внимательно его слушаю.
— Во-первых, мы на КА-ПЭКСе не носим почти никакой одежды, за исключением того редкого периода нашего цикла, когда наступает холодная погода — такое случается раз в двадцать один год (по вашему календарю). И никто у нас не сеет зерно. Если его оставить в покое, оно само прорастает. Что же касается библиотек, то, если что-то надо сделать, кто-нибудь это сделает, capisci[16]? И так обстоит дело со всем, что вы называете «товарами и службами». Что может быть проще?
— Но ведь наверняка есть работы, которые никому не хочется делать. Например, те, что связаны с тяжелым физическим трудом, или уборка общественных туалетов. Так уж устроена человеческая натура.
— На КА-ПЭКСе нет людей.
— Ах да, совсем забыл, — ответил я, проницательно взглянув на прота.
— К тому же из того, что необходимо делать, нет ничего, что было бы так уж неприятно. Вот, послушайте. Вы ведь испражняетесь, верно?
— Не так часто, как хотелось бы.
— Вы находите это неприятным?
— В какой-то мере.
— Вы кого-то нанимаете делать это за вас?
— Я бы нанял, если б мог.
— Но вы же этого не делаете, вам такое и в голову не приходит. Вы испражняетесь, и все тут. И в некоторой степени даже вознаграждаетесь за труды, так ведь?
На магнитофонной пленке в этом месте слышно, как я хмыкаю.
— Хорошо. Неприятных работ нет. Но давайте рассмотрим противоположную сторону этого вопроса. Как насчет работ по специальностям, которые требуют долгих лет обучения? Вроде медицины. Или юриспруденции. Кто занимается этим?
— У нас нет законов, а потому нет и юристов. Что же касается медицины, так у нас ею занимаются все, так что в общем-то нет никакой потребности во врачах. Разумеется, есть такие, кому эта область интереснее, чем остальным, но если в них возникает нужда, они всегда готовы помочь. Главным образом когда нужна операция.
— Расскажите мне еще о медицине на вашей планете.
— Так и знал, что рано или поздно вы до нее доберетесь, — сказал прот, принимая свою привычную позу. — Как я уже только что заметил, у нас в медицине нет особой нужды. Так как мы едим только растения, у нас нет проблем с кровеносными сосудами. А так как у нас нет загрязнения воздуха и пищи и нет табака, у нас нет и рака. У нас фактически нет стресса, так что нет проблем с пищеварением. К тому же очень редки серьезные несчастные случаи, нет самоубийств и нет преступности — вуаля! Так что доктора не очень-то и нужны! Конечно, случается порой, что кто-то заболеет, но большинство этих болезней не оставляют никакого следа. Правда, иногда встречаются и серьезные заболевания. Но мы их лечим нашими растениями. На каждый недуг есть свой особый вид травы, а то и два. Их нужно просто поискать в библиотеке.
— У вас для всего есть травы?
— Так же как и у вас. Для СПИДа, для различных видов рака, для болезней Паркинсона и Альцгеймера, закупорки сосудов. Есть травы для избирательной анестезии.
— Избирательной анестезии?
— Если надо оперировать на брюшной полости, есть средства для анестезии этой части тела. Вы можете наблюдать, как вам удаляют аппендикс. А если хотите, можете сами его себе удалить. У ваших китайцев очень правильные идеи насчет иглоукалывания.
— А у вас есть больницы?
— Скорее нечто вроде маленьких поликлиник. Одна на каждую деревню.
— А как насчет психиатрии? Вы, наверное, скажете, что в ней на КА-ПЭКСе нужды нет.
— А с чего ей быть? У нас нет раздирающих на части религиозных, сексуальных или финансовых проблем.
— Хорошо. Но разве у вас нет тех, у кого заболевание органического характера? Что вы с ними делаете?
— На нашей ПЛАНЕТЕ таких очень мало. Но и те, которые есть, не представляют никакой опасности, и их не запирают на замок для удобства окружающих. Наоборот, все остальные о них старательно заботятся.
— Вы хотите сказать, что ваших психических больных не лечат лекарствами — травами, — чтобы они поправились?
— Нередко эти существа психические больные только в глазах окружающих. На вашей ПЛАНЕТЕ психическими больными слишком часто называют тех, кто думает и ведет себя не так, как большинство.
— Но ведь наверняка есть и такие, которые совершенно не могут принять реальности…
— Реальность для каждого своя.
— Так что, капэксиан никогда не лечат от психических заболеваний?
— Только если они несчастны или сами просят о лечении.
— А как понять, счастливы они или нет?
— Тот, кто в этом не разбирается, не может быть психиатром.
— Хорошо. Вы сказали, что на КА-ПЭКСе нет стран и нет правительств. Из этого я заключаю, что на всей вашей планете нет ни армии, ни оружия, верно?
— Боже упаси!
— Тогда скажите мне, что случится, если на КА-ПЭКС нападут обитатели другой планеты?
— Это невозможно по определению. Существа, которые хотят разрушить другой МИР, сначала разрушают самих себя.
— А как насчет внутренних дел? Кто следит за порядком?
— На КА-ПЭКСе уже полный порядок.
— Но вы также сказали, что на вашей планете нет законов, верно?
— Вэ-эрно.
— Как же при отсутствии законов узнать, что правильно, а что нет?
— Так же, как это происходит у людей. Ваши дети ведь не изучают закон? Когда они совершают ошибки, им на это указывают.
— Кто же решает, что ошибка, а что нет?
— Каждый это знает.
— Как это? Кто первым создал правила поведения?
— Никто. С годами они стали очевидны сами собой.
— Вы считаете, эти правила опираются на какие-то нравственные основы?
— Зависит от того, что вы подразумеваете под словом «нравственные». Полагаю, вы имеете в виду религию.
— Да.
— Как я уже сказал, у нас на КА-ПЭКСе, слава Богу, религии нет.
— Слава Богу?
— Это была шутка. — Прот записал что-то в своем блокноте. — У вас что, на ПЛАНЕТЕ нет чувства юмора?
— То есть вы не верите в Бога?
— Мы эту идею рассматривали в течение нескольких сотен циклов, но вскоре отвергли.
— Почему?
— Зачем же себя обманывать?
— Но если она приносит утешение…
— Ложные надежды не приносят ничего, кроме ложного утешения.
— Все капэксиане разделяют этот взгляд?
— Я думаю. Это не та тема, которую мы часто обсуждаем.
— Почему же?
— Как часто вы обсуждаете драконов и единорогов?
— А что же вы обсуждаете на вашей планете?
— Информацию. Идеи.
— Какого рода идеи?
— Можно ли путешествовать в будущее? Существует ли четвертое пространственное измерение? Существуют ли другие ВСЕЛЕННЫЕ? Такого рода вещи.
— Еще один вопрос, прежде чем мы перейдем к другой теме. Что произойдет — и я знаю, что это большая редкость, — но что все-таки произойдет, если кто-то нарушит одно из ваших правил поведения? Откажется его выполнять?
— Ничего не произойдет.
— Ничего?
— Мы просто постараемся убедить его или ее.
— И все?
— Да, все.
— А если он убьет кого-нибудь?
На лице прота отразилось волнение.
— С какой стати кто бы то ни был такое совершит?
— Но а если это все-таки произойдет?
— Мы начнем его или ее сторониться.
— Но неужели у вас нет сострадания к убитому? Или к его следующей жертве?
Прот уставился на меня не то с отвращением, не то с изумлением.