не знаю что — вокруг моей шеи, и я ни черта не мог поделать.
— Так, продолжай.
— Когда я перестал дышать и потерял сознание, он каким-то образом водрузил меня на каталку и повез сюда, в клинику. Здесь меня быстро привели в чувство, и, как только я очнулся, я тут же понял, что он со мной такое сделал.
— Что же, ты думаешь, он сделал? — спросил я и тут же, чтобы не расхохотаться, сказал сам себе: «Ну ты, брат, и психиатр!»
— Он преподал мне незабываемый урок.
— Какой же это?
— А тот, что смерть вовсе не страшна. Она даже приятна.
— Чем же?
— Вы знаете, как издавна еще говорили: перед смертью вся твоя жизнь проходит у тебя перед глазами? Так она действительно проходит! Но не вся, а только лучшие ее минуты! Я, например, снова стал ребенком. Это было замечательно! Со мной были мама, моя собака, все мои старые игрушки и игры, моя бейсбольная перчатка… Я словно заново проживал свое детство! Но это не был сон. Все это действительно со мной происходило! Такие воспоминания… Я и не знал, до чего прекрасно детство, пока заново его не пережил. А когда мне исполнилось девять, все началось сначала! И повторилось снова! А потом еще раз снова и снова! Это были самые счастливые минуты моей жизни!
И вот Эрни сидит передо мной, бледный, как застиранная простыня, и смеется над происшествием, от одной мысли о котором у него всю жизнь стыла кровь.
— Я теперь жду не дождусь, когда это и вправду случится!
Хауи отвели в четвертое отделение. Я дал ему возможность поволноваться день-другой, прежде чем нашел время поговорить с ним. Я был на него сердит и не скрывал этого, а он сидел передо мной с сияющей улыбкой, точной копией ухмылки всезнайки прота. Уже в дверях на пути к себе во второе отделение Хауи обернулся и заявил:
— Прот сказал: еще одно задание, и я тоже вылечусь.
— Это мне решать, а не вам, черт подери! — крикнул я ему вслед.
Позднее в тот день одна из медсестер доложила мне, что Герцогиня уже несколько раз ходила есть в столовую вместе с другими пациентами. Она была шокирована и оскорблена всеми этими звуками отрыжки и пукания (в основном стараниями Чака), но, к ее чести, держалась молодцом.
Когда она впервые явилась в столовую, Бесс вскочила с места с намерением ей прислужить. Но одного взгляда прота было достаточно, чтобы она тут же вернулась на свое место. Однако, как и прежде, Бесс не прикасалась к еде, пока все остальные не заканчивали есть.
— Как же ему удалось уговорить ее пойти в столовую? — спросил я медсестру.
— Она хочет, чтобы он взял ее с собой, — последовал предсказуемый ответ. В голосе медсестры прозвучала зависть.
Беседа двенадцатая
Пока прот жевал персики и сливы, я заговорил с ним о Хауи и его заданиях. Я объяснил проту, что его первое задание (найти «птицу счастья») оказало положительное влияние не только на самого Хауи, но и на все отделение. Однако второе задание, хотя в конечном счете и принесло успех, все-таки было проблематичным. Я спросил прота, придумал ли он для моего пациента еще какие-нибудь задания.
— Еще одно, последнее.
— Вы не против сказать мне какое?
— Это испортит весь сюрприз.
— По-моему, за последнее время сюрпризов у нас предостаточно. Вы можете гарантировать, что это задание не причинит никому вреда?
— Если он с ним справится, это будет праздник для всех, включая вас.
В этом я несколько сомневался, но его уверенность в себе подавила мои сомнения.
Однажды мой отец лег на пол в гостиной и сказал мне, чтобы я по нему проехался. Он хотел, чтобы я оттолкнулся от его коленей, перекувырнулся по его телу и приземлился у него за головой. Затея казалась самоубийственной. «Доверься мне», — сказал он. Итак, отдав жизнь в его руки, я перекувырнулся и с его помощью чудодейственным образом приземлился на ноги. Но больше я ни разу в жизни этого не делал. Когда прот говорил мне о последнем задании Хауи, глаза его смотрели на меня точно с таким же — «доверься мне» — выражением. И вот на такой ноте началась наша двенадцатая беседа.
Лишь только я начал считать, как прот тут же погрузился в глубокий транс. Я спросил его, слышит ли он меня.
— Конечно, — отозвался он.
— Хорошо. Теперь давайте вернемся к 1979 году. К 1979-му на Земле. Рождество, 1979 год. Где вы и что вы видите?
— Я на ПЛАНЕТЕ ТЕРСИПИОН, которая в том, что вы называете СОЗВЕЗДИЕМ БЫКА. Вокруг меня все оранжевое и зеленое. Это просто здорово! Это потрясающе! Флора в этом МИРЕ, в отличие от ЗЕМЛИ и КА-ПЭКСа, не содержит хлорофилла. Вместо этого световые лучи поглощаются пигментом, сходным с тем, что находится в ваших красных водорослях. А небо зеленое потому, что в состав атмосферы входит хлор. Вокруг множество презанятнейших существ, большинство из которых вы бы назвали насекомыми. Некоторые из них крупнее ваших динозавров. К счастью, все они довольно-таки медлительны, но вы должны…
— Прот, простите меня. Я с радостью послушаю ваш рассказ об этой планете и всех прочих местах, где вы побывали, но в данную минуту мне хочется, чтобы мы сосредоточились на ваших путешествиях на Землю.
— Все, что ни прикажете. Но вы же меня спросили, где я был и что я делал в Рождество 1979-го.
— Да, но только для того, чтобы начать разговор. Сейчас же я попрошу вас перенестись вперед во времени и рассказать о вашем следующем посещении Земли. Можете?
— Конечно. Хм… Значит, так. В январе? Нет, тогда я все еще был на ТЕРСИПИОНЕ. В феврале? Нет, я уже вернулся на КА-ПЭКС и учился играть на патюзе, впрочем, виртуозности на нем я никогда не добьюсь. Скорее всего, это было в марте. Да, это действительно был март, чудное время в вашем северном полушарии, когда лед в реках тает, а из земли показываются крокусы и подофиллы.
— Это март 1980-го?
— Так точно.
— Он вас вызвал?
— Не то чтобы с какой-то определенной целью. Просто время от времени ему хочется с кем-то поговорить о том о сем.
— Расскажите мне о нем. Что он за человек? Он женат?
— Да, он женился на девушке, с которой был знаком… Да я вам уже об этом рассказывал, верно?
— Девушка, католичка, которая забеременела в тот год, когда они кончали школу?
— Ну и память! Она все еще католичка, но уже не беременная. Это было пять с половиной лет назад.
— Я забыл, как ее зовут.
— А я вам никогда этого не говорил.
— А сейчас можете сказать?
Наступила долгая задумчивая пауза, во время которой прот, похоже, изучал мою стрижку (или, вернее, ее отсутствие), а потом очень тихо он произнес:
— Сара.
— Кто у них родился, сын или дочь? — воскликнул я, едва сдерживая ликование.
— Да.
— Я имел в виду: кто же именно?
— Вам, доктор брюэр, надо заняться своим чувством юмора. Дочь.
— Так что, ей сейчас примерно пять?
— На будущей неделе ее день рождения.
— А кроме нее, у них есть другие дети?
— Нет. У Сары нашли эндометриоз, и ей удалили матку. Такая глупость.
— Потому что она была так молода?
— Нет, потому что для этой болезни есть простейшее лечение и ваши доктора могли бы давным-давно до него додуматься.
— Вы не против назвать мне имя их дочери? Или это секрет?
После минутного колебания прот ответил:
— Ребекка.
Когда он выдал мне это имя с такой легкостью, я подумал: а вдруг Пит смягчился и решился позволить проту назвать мне его настоящее имя? Наверное, он начал мне доверять! Но прот, похоже, предугадал мой вопрос.
— Даже не мечтайте, — бросил он.
— Не мечтайте о чем?
— Он вам этого ни за что не скажет.
— Но почему? Может он хотя бы сказать мне почему?
— Нет.
— Почему?
— Потому что вы воспользуетесь ответом, чтобы на нем отыграться.
— Ладно. Тогда ответьте мне на такой вопрос: они живут в том же городе, где он родился?
— И да и нет.
— Не могли бы вы пояснить свой ответ?
— Они живут в вагончике за чертой города.
— Как далеко от города они живут?
— Недалеко. На стоянке вагончиков. Но они собираются купить дом подальше, в сельской местности.
И тут я решил пустить пробный шар.
— А у них есть поливалки?
— Что?
— Поливалки для газона.
— На стоянке вагончиков?
— Ну ладно. Они оба работают?
Рот его слегка скривился, будто у него вдруг схватило живот.
— У него, как вы это называете, работа на полную ставку. А она подрабатывает шитьем детской одежды.
— А где работает ваш друг?
— Там же, где работали его отец и дед. Почти единственное место в городе, где есть работа, если ты, конечно, не работник банка и не продавец.
— На скотобойне?
— Да, сэр. Старая мясная лавка.
— А что он там делает?
— Он там сшибальщик.
— Что значит сшибальщик?
— Сшибальщик — это тот, кто бьет коров по голове, чтобы они особо не мучились, когда им перерезают глотки.
— Ему нравится его работа?
— Вы шутите?
— А чем еще он занимается? Дома, например?
— Да особо ничем. Вечером, когда дочка ляжет спать, почитает газету. По выходным возится со своей машиной и смотрит телевизор, как и все остальные в городе.
— А он ходит, как прежде, в походы?
— Саре хотелось бы, чтобы он ходил, но он не ходит.
— Почему.
— Его это угнетает.
— А бабочек он все еще собирает?
— Он давным-давно выбросил свою коллекцию. В вагончике для нее нет места.
— Он жалеет о том, что женился и растит ребенка?
— Нет, что вы. Он, как вы выражаетесь, очень предан и жене, и дочке.
— Расскажите мне о его жене.
— Веселая. Энергичная. Ограниченная. Как и большинство домохозяек.
— А дочь?
— Вылитая копия матери.
— Они ладят друг с другом?
— Они все боготворят друг друга.
— У них много друзей?
— Ни одного.
— Ни одного?
— Я же говорил: Сара — католичка, а городок маленький…
— И что, никогда ни с кем не видятся?
— Только с ее семьей. И его матерью.