Том XIV
31. Вскрываем череп
Моя мать говорила: «Заметить, что у тебя что-то есть, получается только тогда, когда можно предложить это что-то другому».
К этому я добавлю: если ты можешь предложить что-то твоему худшему врагу, то это значит, что ты действительно что-то имеешь.
Назавтра после операции по-прежнему льет дождь, и это предоставляет нам бесценную передышку. Я устраиваюсь с моим военнопленным в спокойном помещении на двадцать четвертом этаже. Не жду, пока он отойдет от послеоперационного шока, а с ходу берусь за просвещение бывшего врага, чтобы превратить его в своего союзника.
В конце концов, это всего лишь крыса, нечего с ней церемониться.
Я подключаю его еще не зарубцевавшийся Третий Глаз к компьютеру и сразу настраиваю на картинку нашей планеты, как она воспринимается издали, – прославленный «синий шарик», фотографию, сделанную в 1972 году экипажем космического корабля «Аполлон-17».
К ней я добавляю Первый концерт ре-минор для клавира с оркестром Баха, первую часть, аллегро (один из моих любимых).
По-моему, никакое, даже самое зловредное, самое злобное существо не способно сопротивляться изобразительным и звуковым шедеврам такой чистейшей красоты.
Искусство, особенно музыка Баха, обладает волшебной силой, заставляющей созревать душу.
Рано или поздно надо будет предложить моему сыну Анжело лечь на такую же операцию, чтобы и он понял, что в долгосрочной перспективе насилие ничего не решает.
Поначалу грызун, что хорошо видно, крайне изумлен; сначала он вообще не воспринимает возникающих у него в сознании картин, потом он к ним враждебен. Крыса встает на дыбы, скалит зубы.
Думает, наверное, что это бред, и не желает отказываться от своей прежней системы мышления.
Но планета владеет речью. Никуда не деться от чувства, что все мы – часть этого единого целого.
Следом за фотографией нашей планеты, сопровождаемой музыкой Баха, я извлекаю из своей РЭОАЗ фильм о многообразии животного мира. Музыкальное сопровождение этих сюжетов – вторая часть «Весны» Вивальди.
Дальше я потчую нашу крысу полями поспевающей пшеницы, скандинавскими лесами, где бродят лоси, стадом антилоп гну, переходящим вброд африканскую реку, мексиканскими бабочками-монархами, брачными танцами птиц в Амазонии.
Я шлю в его сознание слонов, жирафов, черепах из неведомых ему экзотических стран. Дельфинов, китов, медуз, осьминогов, сурков, волков, собак, кошек. Бескрайние моря цветов.
Оставаясь вульгарной крысой, он никогда ничего подобного не увидел бы.
Вдохновляясь фильмом Стенли Кубрика «Заводной апельсин», я передаю жестокие сцены крысиных драк в замедленном ритме, под композицию рок-группы AC/DC – Thunderstruck.
По-моему, ничто не оказывает такого сильного эмоционального воздействия, как совмещение определенных картинок и определенной музыки.
Я чередую прекрасное и агрессивное, пока у него не зарождается сомнение. За сомнением следует озадаченность. За озадаченностью – способность допустить собственную ошибку. А уж после этого рушатся все его прежние убеждения, и мой подопечный переходит к умению иначе подойти к своей былой воинственности, к своей борьбе за неправое дело.
При всей силе сопротивления мощь изумления чудом жизни одерживает верх над свирепостью и над тягой властвовать. Невежество мало-помалу уступает место любопытству.
Решив, что мой Павел избавился наконец от всех познаний и предрассудков своего вида, я подключаюсь к нему.
– Здравствуйте, крыса.
Он не спешит с ответом, поэтому я повторяю громче:
– ЗДРАВСТВУЙТЕ, КРЫСА.
Через некоторое время я слышу:
– Здравствуйте, кошка.
Сработало!
– Я вживила вам Третий Глаз, чтобы вы тоже поняли, каков этот мир, какие колоссальные проблемы перед ним стоят. Готовы ли вы помочь нам сберечь чудо жизни?
Вместо того чтобы сразу ответить, он спрашивает:
– Вы кто?
– Кошка Бастет, предложившая вам знание.
Он водит носом, чтобы меня почуять.
– Чего вы от меня ждете?
– Двух вещей: во-первых, рассказа о том, что происходит в крысином мире. А во-вторых, чтобы вы вернулись к своим как наш разведчик.
У меня впечатление, что он полностью утратил волю к сопротивлению.
– И третье: раз вас посетило озарение и вы перешли из лагеря зла в лагерь добра, я намерена назвать вас именем человека, чья история похожа на вашу. Не возражаете, если я нареку вас Павлом?
– Кем он был?
– Жестоким вождем. Он преследовал поборников Иисуса Христа, но внезапно осознал, что находится на неверной стороне, и перешел в противоположный лагерь, где весьма пригодился и многого достиг.
Такова моя выжимка из Нового Завета, почерпнутого в РЭОАЗ.
Павел меняет позу, расставляет лапы, перестает скалиться, расслабляется. Наконец, он открывает мне свое сознание. Так я получаю доступ к его памяти.
Вот его прошлое:
Сначала Павел был простой крысой из нью-йоркской канализации, жил в темноте и в сырости подземелий и труб, при помощи которых люди избавлялись от своих отходов. Все детство он бултыхался в нечистотах, в зловонной жиже. Отец научил его, что единственной мерой ценности живых существ является физическая сила. Он внушил сыну, что надо подчиняться тем, кто сильнее, и принуждать к подчинению – или убивать – более слабых. Он научил его, как успешно наносить удары. «Всех, кто отличается от нас, надо истреблять», – говорил он. Так и прошла юность Павла: он только и делал, что давил всех, кто был уязвимее или просто чем-то отличался от него.
А потом в клоаке вдруг не стало отходов. Родственники Павла сунулись было в тоннели метро, но там тоже все было мертво. Крысы из других семей сообщили ему, что на поверхности все люди поубивали друг друга.
И тогда молодой Павел, следуя за отцом, впервые в жизни вылез из подземелья. Он очутился на широкой пустой авеню, увидел дневной свет. Стало больно глазам, он долго привыкал к свету.
Первыми людьми, которых он увидел, были валявшиеся на тротуарах трупы. Он отведал мертвечины и счел ее безвкусной. Хуже того, потом она вызывала изжогу.
Так у него сложилось мнение о людях: он их невзлюбил.
Он с любопытством обследовал брошенный город, в котором раньше был знаком только с подземельем.
Из всех дыр в мостовых и из метро повылезали другие крысы. Встречая друг друга, они смекнули, что их несметное множество.
Немногочисленные уцелевшие люди, собаки и кошки не могли противостоять крысам и, завидев их, бежали без оглядки.
Тогда Павел и подумал, что настало время перейти к следующему этапу. Он действовал методично. Павел сказал отцу: «Вижу, ты слаб и слишком отличаешься от меня». Сказал – и убил. Чтобы зарядиться отцовским умом, он сожрал отцовский мозг.
Теперь Павел смог возглавить остальную семью. У него было двадцать три брата и сестры. Братьев он подчинил или убил, сестер регулярно насиловал. Вместе с выжившими, понявшими, кто он такой, Павел добивался все большей власти, пока не сколотил себе сплоченную послушную группу. После этого он напал на другие семьи, убил доминантных самцов и пленил самок и молодь; теперь у него появилась своя собственная стая, сражавшаяся со стаями-соперницами, чтобы возобладать над ними и подчинить их своей власти.
Для пропитания Павел охотился на все живое, имевшее несчастье с ним столкнуться: на мышей, голубей, тараканов, даже собак и кошек.
Павел не входил в контакт с другими животными, он их попросту уничтожал.
Своей непреклонной жестокостью он добыл славу. Его боялись, и это позволило ему стать крысиным бароном.
Во всех сражениях своей стаи за территорию он дрался в первых рядах. Чем больше Павел убивал, тем больше страха вызывала его стая и тем многочисленнее она становилась.
Но при всей своей злобе и свирепости он умел становиться стратегом, когда сталкивался с не менее сильным или с превосходившим его неприятелем. Особенно ему запомнился бой в разоренном супермаркете между его стаей в пять тысяч крыс и чужой стаей в восемь тысяч крыс, в котором он одержал победу благодаря своей способности действовать быстро и неожиданно.
Были и другие победы, в результате которых Павел превратил свою стаю в одну из главных в Нью-Йорке после Краха. В то время там было тринадцать главных стай, примерно по десятку тысяч крыс в каждой. У каждой была на острове Манхэттен своя территория. Но тут крыс стала косить невидимая зараза. Они мерли сотнями, не понимая, что их убивает.
Впервые крысы столкнулись с такой неразрешимой загадкой. Отсутствие видимого противника делало их еще уязвимее. Некоторые группы дрались между собой, чтобы хоть как-то отвлечься от загадочной угрозы. Для Павла это было очень тяжелое время. От его стаи осталась едва ли четверть.
Враг оказался сильнее его.
Крысы всех тринадцати стай сделали одинаковый вывод: надо бежать. Все они решили покинуть Манхэттен вместо того, чтобы и дальше умирать, не понимая, что происходит.
Павел укрылся в западном пригороде Нью-Йорка, где невидимая зараза как будто не так лютовала. Но там не оказалось еды. Среди развалин по крысам хлестал дождь, их трепал ветер, на крыс охотились вороны и ястребы, а укрыться было негде из-за отсутствия подземелий, в отличие от центра города.
Жалкие остатки коровьих, свиных, овечьих стад разбегались при первом появлении крысиного войска и были недосягаемы для их зубов.
Павел уже думал, что никогда не вернется на Манхэттен. Но крыс было столько, что появление среди них сверходаренных особей было делом времени. И действительно, в конце концов заявил о себе вожак стаи, превосходивший умом других вожаков.
Он предложил выход из катастрофической ситуации.
1) Анализ внутренностей издохших на Манхэттене крыс и употребление их в пищу в минимальном количестве. Так началось привыкание к яду и появилось поколение крыс-мутантов с иммунитетом к отраве.
2) Создание центров оплодотворения и размножения для резкого увеличения числа крыс-мутантов с иммунитетом, чтобы те могли, не боясь отравы, вернуться на Манхэттен.