– Как он заряжается?
– Сзади у него солнечные батареи. Когда светит солнце, можно летать. Предел времени ночного автономного полета – полчаса.
Он отсоединяется от меня и все делает так, как я объяснила, чтобы поднять дрон в воздух и начать порхать вокруг своей статуи.
Кажется, я преподнесла ему слишком хороший подарок.
Тамерлан описывает несколько кругов в небе на глазах у своего изумленного народа и приземляется рядом со мной.
– Какая у него грузоподъемность?
– Четыре килограмма. По-моему, средний вес французской крысы – 250 грамм. Дрон поднимет пару десятков крыс. Американские гораздо толще, дрон поднимет не больше десяти…
– Я предпочитаю летать в одиночку, – говорит Тамерлан. – Но ощущение просто пьянящее. Спасибо.
– Гм… Как мне вернуться обратно?
– Кажется, ты умеешь плавать, Бастет, ты провела в воде двадцать одну минуту. Для тебя не должно составить проблемы доплыть с острова Либерти до Манхэттена.
Еще чего! И не подумаю! Я – царица, царицы не перемещаются вплавь. Надо срочно что-то придумать!
– А морские течения? Я – твой историк перед не-крысиными народами, будет жаль, если я просто утону. Тогда не-крысы ничего не узнают об обстоятельствах твоего возвышения.
Он меня обнюхивает. В меня закрадывается страх, что теперь, получив желаемое, он испытает соблазн меня прикончить. Но нет, Тамерлан приглашает меня к себе на дрон и позволяет пристегнуться, чтобы мы оба могли сохранять равновесие в полете.
Мы несемся вдвоем над водой на глазах у потрясенных крыс. В какой-то момент я теряю равновесие, и он выравнивает дрон, чтобы я не упала.
Я ему важна.
Вспоминаю науку моей матери: «Вам важны те, кто в подробностях знает вашу историю и может обеспечить вам бессмертие, пересказывая ее другим».
Мы достигаем по воздуху авангарда колонны из людей, кошек и собак, продолжающей медленно брести на север, и приземляемся перед ним. Меня посещает мысль, что, оказавшись далеко от своей армии, крысеныш не станет рисковать из опасения, что люди и кошки на него набросятся.
Я отстегиваю ремни.
– Я хочу только мира, – напоминает мне крысиный император, как будто хочет оправдаться за все те зверства, которые творил у меня на глазах.
– Я тоже, – отвечаю я. – Только мы придаем этому слову разный смысл.
Он утвердительно кивает.
– Если ты станешь рассказывать обо мне потом, то я хочу, чтобы ты знала: у меня зуб только на людей, против других видов я ничего не имею. Ты мне веришь?
– Да.
– Мы с тобой похожи, Бастет, мы – вожди. А быть вождем значит иметь видение идеального будущего.
– Единственная разница, – дополняю я, – в том, что у тебя свое идеальное будущее, а у меня свое.
– Будущее покажет, кто из нас двоих лучше приспособлен к эволюции. Думаю, мы больше никогда не увидимся, но знай, дорогая Бастет, что беседы и переговоры с тобой доставляли мне большое удовольствие. Ты – очаровательная кошка. Будь я котом, я бы, наверное, тебя захотел.
Я не ослышалась? Это попытка за мной приударить?
Я, по его мнению, желанна?
Всегда приятно такое слышать, даже от своего заклятого врага.
Но сказать ему в ответ то же самое я никак не могу.
Белый крысеныш с красными глазами? Ни капли не сексуально.
– Пусть победит самый развитый из нас двоих, – говорю я ему на прощание.
Тамерлан дружески машет мне лапой. Я в ответ делаю жест, которому меня научила Натали: почти то же самое, но с оттопыренным средним пальцем, что значит: «шел бы ты куда подальше».
Это потому, что я еще не считаю себя побежденной. Требуется только время, чтобы подготовить возмездие.
Дрон с Тамерланом взлетает и берет курс на юг. Я возвращаюсь в голову шествия.
– О чем вы говорили? – спрашивает Эсмеральда, первая, кого я вижу.
– Тамерлан сказал, что я вызываю у него желание, – сообщаю я со смехом. – Я ответила, что он не в моем вкусе.
Дождавшись Натали, я прыгаю ей на плечо.
– Куда мы идем? – спрашиваю я свою служанку.
– На север.
– А точнее? Какова запланированная точка прибытия?
– Ах да, тебя же не было на собрании, ты как раз прощалась с Тамерланом. В это время мы определили многообещающую цель нашего похода.
– Какую?
– Бостон.
– Почему?
– Джессика связалась с предприятием «Бостон Дайнемикс», филиалом престижного Массачусетского технологического института. Помнишь, они ответили на наш запрос в Интернете? Это предприятие непростое, на нем собирают суперсовременных роботов. Там нас ждут.
Я изучаю северный пригород Нью-Йорка. Здания становятся все ниже. Здесь уже нет ощущения, что тебя сейчас раздавят небоскребы.
– Долго туда идти?
– Бостон находится в трехстах пятидесяти километрах от Нью-Йорка. Если идти со скоростью пять километров в час, то мы будем преодолевать по тридцать пять километров в день. Через десять дней будем на месте.
Я оглядываюсь на бесконечную колонну бывших обитателей башни Свободы.
– Каким будет наше будущее? – спрашиваю я Натали.
– Давай жить сегодняшним днем, – отвечает она. – Мы живы, я поглощена огромной любовью.
– С Романом? Вы наконец помирились?
– Нет, с Норовистым Конем. Пока ты пропадала на переговорах, он начал за мной ухаживать.
В кои-то веки она не стала медлить. Браво!
– Я сказала ему, что жду ребенка. Он готов признать его как своего. Я оставлю ребенка и буду жить с Норовистым Конем.
Странный выбор! Нет чтобы помириться с Романом. Индеец подходит к ней и берет за руку.
– Это та самая любовь с сильными чувствами, о которой я тебе толковала, – говорит она. – Нет, тебе не понять.
– «Любовь с сильными чувствами» – это когда отвергаешь родного отца ребенка из опасения, что он тебя бросит, и заводишь шашни с другим, с которым знакома без году неделя?
– Ты стала циничной, это потому, что ты потеряла Пифагора и страдаешь, – говорит в ответ Натали.
Я слезаю с плеча своей служанки и ищу моего сына. Он почему-то шествует один.
– Ты больше не с Кимберли?
– Скорее это она больше не со мной. Не иначе я натворил что-то, что ей не по душе. Знать бы, что это было!
И он указывает на американку, идущую недалеко с другим котом.
– Знаешь, мама, для меня пара – это только секс. Настоящая моя страсть – война. Очень надеюсь, что, несмотря на заключенный тобой мир с крысами, мы будем и дальше их убивать.
Не хочу больше с ним разговаривать.
Натали права, мне очень недостает Пифагора.
Что толку в успехе, если, победив, оказываешься в окружении тех, кто тебя совершенно не понимает?
Я лезу на плечо к Роману, шагающему с большим рюкзаком на спине – не иначе набитым всякой электроникой.
– Можно мне сами знаете что?
Роман лезет в карман.
– Без нее ты как без лап?
– Это мое важное дополнение.
Он находит искомое – ошейник с флешкой.
– Оригинал, который ты вручила Тамерлану, заражен вирусом. Он запрограммирован на стирание всех файлов через тридцать дней. К тому времени мы будем уже далеко. Как мы договорились, вот копия, на другой флешке. Они полностью идентичны.
Роман надевает на меня ошейник с подвеской.
– Значит, через месяц я опять стану владелицей единственной версии с миллиардом миллиардов октет фильмов, видеозаписей, фотографий, текстов, музыки!
– Береги ее как зеницу ока! – напутствует меня Роман Уэллс.
Я любовно глажу лапкой свой ошейник.
Я – хранительница знаний.
Без веса всей человеческой премудрости у меня на шее я чувствовала себя совершенно голой.
46. Склеп памяти
В 1936 г. доктор Торнвелл Джейкобс, президент университета Оглторпа в Атланте, США, пришел к выводу, что люди недостаточно знают об исчезнувших цивилизациях прошлого, потому что те не позаботились оставить ясный, отчетливый след.
В частности, Джейкобсу не давали покоя захоронения в египетской Долине Царей, точный смысл которых остался неясен. Поэтому он решил оставить для историков будущего нерушимые свидетельства нашей цивилизации.
С целью сохранения памяти о нашем мире он построил в бывшем бассейне склеп – герметичную камеру шесть на три метра с толстой дверью из нержавеющей стали, исключающей любую попытку проникнуть внутрь.
Камера получила название «Склеп цивилизации». Три года он складывал в ней предметы повседневной жизни: книги, грампластинки, фотографии, микрофильмы с текстами.
В мае 1940 г. Склеп цивилизации был запечатан. На двери прикрепили надпись с запретом входить до 8113 года.
Энциклопедия абсолютного и относительного знания.
Том XIV
Акт IIIВавилонская башня
47. По северной дороге
Над нами кружат вороны.
Проклятые птицы желают нам смерти.
Мы идем уже сорок дней, а фабрики «Бостон Дайнемикс» все не видать.
Мы выбились из сил.
Прикидка Натали была оптимистичной, она учла далеко не все, начиная с дождя. Непогода замедляет наше движение: мы шлепаем по грязи и отчаянно мерзнем.
Другое препятствие – стаи крыс, еще не подчинившихся Тамерлану и понятия не имеющих о нашем мирном соглашении.
Ночами, когда не идет дождь, на нас нападают крысы – это постоянный источник тревоги. Впрочем, сорок тысяч людей, восемь тысяч кошек и пять тысяч собак – достаточно боеспособное войско, чтобы давать отпор врагу. Наш ночной отдых стерегут оставшиеся у нас несколько огнеметов и пулеметов.
Мы несем кое-какие потери, но при нашей численности они более-менее допустимы.
Наконец, третье осложнение, не принятое во внимание Натали, – дурная привычка людей вечно все подвергать сомнению.
Я больше не могу выносить их политиков.
Они по любому поводу спорят, ссорятся, устраивают свары по пустякам. Доходит даже до потасовок, которые перерастают из мелких разногласий на тему раздачи еды или выбора места для стоянки.