е принуждать, что всегда будет достаточно одного его слова и все сделается по его воле, ибо все знают, в случае сопротивления он все равно настоит на своем — но вот чем это обернется для противящегося, никто не знает. Говорили и о том, что, хоть он и умеет быть жестким и высокомерным, сердце у него мягкое, и что любая душевная рана заставит его страшно страдать. Если так говорят о величайшем маге и самом самостоятельном из вороньих Царей, то это, пожалуй, так и есть. И я знаю это, всегда знала, поняла в тот самый момент, когда он поднял меня на руки, когда я впервые увидела его, ощутила его прикосновение. Дети всегда знают такие вещи, и я знала — сердце у него мягкое. И как же страшно он страдает теперь. Они изгнали его, и, быть может, со временем он возненавидел бы их. День за днем, месяц за месяцем переживая ужас изгнания, он, возможно, возненавидел бы их, но они погибли — так неожиданно, и на Кэррона обрушился еще и этот ужас. Ведь у них действительно была какая-то связь. А еще сознание своей ошибки, страшной, непоправимой ошибки: ведь если бы он согласен был со своим народом, если бы он был в Серых горах — какая уж тут атака из ПСМ, это Торже пришлось бы собирать по осколкам, не Серые горы, не Альверден. Прав он был в своих убеждениях или нет, но эти убеждения стоили жизни его народу и крупнейшему городу на планете в придачу.
— А знаешь, что ты мне названный брат? — сказала я вдруг, — По Тэю.
— Я знаю… — он снова улыбнулся слабой полуулыбкой, — Пойдем, деточка, Глен там с ума сойдет…
И мы пошли.
…Их было очень немного, в сущности. Я даже поразилась, когда увидела их на поляне Лэмптон, я как-то совсем иначе представляла себе это. В основном, файны, и это понятно, они никогда не любили сортов. Несколько кентавров, они тоже сортов не любят, это извечная вражда, вовсе не новая. Было еще несколько лесных духов, которых в расчет можно было не принимать. Файнов иногда называют лесными духами, но лесные духи, настоящие лесные духи, не имеют с ними ничего общего. И с войной они тоже не имеют ничего общего. Вот значит, как обстоят дела: Кэррон и файны против нас и сортов. Если бы Кэррон был готов к настоящей войне, хватило бы и его одного, но он не готов, я же вижу. Файны готовы, но они способны лишь к войне партизанской, их ведь, в сущности, очень мало.
А Кэр не готов, нет. Странно, ведь он потерял все и, казалось, должен бы озлобиться. Но убивать он еще не готов. Чего он хочет и на что надеется, я понять не могу, временами мне даже кажется, что его поведение совсем не обдуманно, что он не в себе, что ли. Что он не в себе…. Не в себе, Господи!
Поляна Лэмптон велика и заслуживает собственного имени. Встретили нас настороженным молчанием, точнее, меня встретили. Один из файнов легко поднялся и, приблизившись к нам, накинул на плечи Кэррону золотой переливчатый плащ. Кэр закутался в плащ и неуверенным шагом направился куда-то к краю поляны. Я, как привязанная, пошла за ним; когда он споткнулся, я поддержала его. Кэррон бросил на меня искоса быстрый взгляд, но ничего не сказал. Мы сели возле какого-то дерева, Кэррон закрыл глаза и, казалось, задремал.
Лагерь стал оживать. Кто-то разговаривал, кто-то ходил по поляне, лесные духи завели заунывное подвывание, напоминающее свист ветра в камышах. Я потянулась и взяла Кэррона за руку. Он дернулся, открыл глаза и сказал негромко:
— Не надо…
Я сжала его руку обеими руками. Пальцы у него были холодные, словно бы и не живые. Кэррон снова закрыл глаза. В этот раз я почти ничего не чувствовала, только немного болела голова, но она могла болеть и сама по себе. Долго мы сидели так, а потом Кэррон сказал, не открывая глаз:
— А ты никак не можешь решить, с кем ты, да, Ра?
Я вздрогнула. Он открыл глаза и искоса взглянул на меня; впервые я увидела у него этот взгляд, который про себя называла царским.
— Да, Ра?
— Не могу, — сказала я, выпуская его руку, — И что же?
— Решай, Ра. Решай.
— Да ведь и ты… — сказала я тихо.
— Что?
— Не можешь решить… решиться… да? Если бы решился, не о чем было бы и говорить. Для тебя ведь и отсутствие жезла не помеха, как я вижу.
Кэррон посмотрел на меня. Угол его рта дернулся.
— Извини, — сказала я тихо.
— Да нет, деточка. Все так. Все так.
Мы снова замолчали. А потом он спросил, не глядя на меня:
— Ты убивала когда-нибудь?
— Да, — обронила я, — Один раз.
— А я — нет…
Голос его был странно задумчив. Я посмотрела на него, на тонкий профиль, на пряди волос, заправленные за ухо. За четыреста с лишним лет, почти за пятьсот…
— В молодости… — сказал Кэррон, — у меня была ссора. Серьезная ссора. Решать ее пришлось на площадке Совета, в поединке. И… убить я не смог. Почти победил, но последний удар нанести не смог.
И замолк.
— Решай, Ра, — повторил он немного погодя, — Ведь ты знаешь, что делать…
— Знаю, — сказала я тупо.
— Вот и делай.
— А что будет с тобой?
— А с ними? — сказал Кэррон.
— С тобой. И с ними. Я люблю Алатороа.
— Я знаю, — отозвался он мягко, — Но что бы ты ни сделала, Алатороа не перестанет любить тебя.
Он так и сказал, и что самое странное, я не удивилась. Я и сама иногда думала о ней так — как о живой.
— А ты? Хотя я ведь тебе никто…
— Названная сестра, — сказал он, — Через Тэя.
— А Тэю плевать…
— Ему не плевать, деточка, — сказал Кэррон тихо, — И Ториону тоже было не плевать… когда он читал надо мной заклятье изгнания…. Каждый делает то, что считает правильным, детка…. Ведь я изгнанник. Сейчас для Тэя есть только это.
"Но не кровь, которую вы мешали когда-то!" — хотела сказать я, но не сказала. Просто взяла его за руку. Кэр слегка сжал мои пальцы. Так мы и сидели.
— Что бы ты ни сделала… — сказал он негромко, — ничего ведь личного…
— О чем ты?
— Если ты не можешь решиться… из-за меня… — и тут же усмехнулся, — Слишком самонадеянно, да?
— Нет, — сказала я, — не самонадеянно…
— Я не имею никакого отношения к Алатороа. Я ведь…
— Если ты еще раз скажешь «изгнанник», я закричу, — сказала я с нервным смехом.
Кэррон посмотрел на меня, и я смутилась. Иногда я забывала о том, что я выросла и все изменилось, но иногда — не могла забыть. Все же между нами есть какая-то стена, и она не исчезает из-за того, что я зову его на «ты», а он зовет меня «деточкой». Отношения между людьми, наверное, невозможно объяснить. И не только между людьми. Ведь если бы меня спросили о моем отношении к Кэррону, я могла бы сказать только: я очень люблю его. Мне и сейчас хотелось сказать ему: я очень люблю тебя. Но я не решалась. Но это не та любовь, которая бывает между мужчиной и женщиной. Нет, пожалуй, не та, и, может, вообще не любовь, но я не знаю, как еще назвать это чувство. Странное какое-то чувство, интимно-отчужденное, будто к родственнику. Он, и правда, мне в какой-то степени родственник — по здешним законам. Названный брат. Через Тэя. Двоюродный названный брат. Кузен, так сказать.
А ведь он в открытую предлагает мне — сдать его. Алатороа не перестанет любить тебя, Ра. И я тоже не перестану любить тебя…. О, боже ты мой! Вот я сидела и держала его холодные вялые пальцы, и уже тогда я знала, что сделаю это. И думала: может, он пытается не меня — себя подтолкнуть к этому решению? Пытается заставить себя озлобиться и решиться на убийство, может быть, множества людей? Рубит последнюю привязанность свою?
— Что бы ты ни сделала, — сказал он ласково, — мне уже хуже не будет…
Я посмотрела на него.
— А Торион захотел стать Царем? — отозвалась я невпопад.
Кэррон вздрогнул всем телом.
— Дело не в этом, — сказал он хриплым шепотом.
— Извини, — сказала я тоже шепотом.
На этот раз мы замолчали надолго. Кэррон, похоже, действительно задремал. Потом вдруг вздрогнул, открыл глаза, сказал тихо:
— Ра…
— Да?
— Тебе лучше вернуться, наверное.
— Да, — сказала я тихо, — Я пойду.
— Я люблю тебя, деточка.
— Я тоже люблю тебя, Кэр.
— Ты не обижайся на меня. Просто я так устал.
— Что ты, — сказала я, — Я, правда, люблю тебя.
Мы попрощались, и я ушла.
…Облава отложена и вряд ли теперь состоится. Сорты напуганы по-настоящему. «Царь-ворон», — говорят они, и сами эти слова, похоже, внушают им ужас. Царь-ворон. Глава темных сил. Исследователи тоже, похоже, напуганы; я бы испугалась тоже, если бы не обладала привилегией держать источник этой мощи за руку. Кузен все-таки.
Я так боюсь за него, ведь я уже решилась.
Ведь он был прав, именно его слов, почти разрешения — расправиться с ним же, именно этого мне и не хватало для решимости.
Но теперь я решилась.
Не дай Бог, чтобы решился он.
28. Из сборника "Космофольклор для специалистов. Восьмой галактический сектор" под редакцией Э. Рамиреса. Легенды о названиях.
Семь Светлых Источников.
В давние времена в лесу жили лесной дух и его жена, а была она из людей. Она была дочерью Лоюта Бездоло, который был сыном Мамута, и женщины по имени Торина, и лесные духи украли ее, когда она была еще ребенком. В ту пору она была тяжела, но когда пришел срок, никак не могла разродиться от бремени. Лесной дух, бывший ее мужем, призвал к ней жрецов, и жрецы напророчили, что в отсутствие мужа в его обличие приходили к женщине одна за другой семь звезд и оттого она не может разрешиться от бремени, что в чреве ее семь звездных детей. Лесной дух разгневался и убил жену. Жрецы же, напуганные столь великой яростью, разгневались и изгнали его, тело же его жены погребли на равнине, по которой текла светлая река. Но не рожденные дети звезд рвались из гнета земли к небу. Тогда обратились они в семь пречистых струй воды и взлетели из земли, оттого и зовутся Семь Светлых Источников, и вода их священна.
Кротта Клиах.
В давние времена жил Клиах из рода Байне, и был он арфистом Смирдуба, сына Смала, правителя трех Росс. Однажды пошел он повидать дочь Буйдб из Фер Фемен.