– Но… никто не попытался остановить меня, – не скрывал своего изумления Дарий.
– Вы никогда не представляли угрозы, ни для нас, ни для самого себя, – сказал доктор Хайатт, пожав плечами. – Вы и сами знаете, что в Запретной зоне не так уж много опасностей. Нет, профессор Дарий, Запретная зона запретна не для того, чтобы защищать обезьян, а для того чтобы хранить тайны, оставленные нам Законодателем.
– Тайны вроде Тейлора?
Доктор Хайатт кивнул.
– И его устройств.
– Но почему? – спросил Дарий почти гневно. – Ведь это же настоящий клад для обезьян.
– Эти объекты, профессор Дарий, несут в себе семена разрушений, – нравоучительным тоном произнес доктор Хайатт.
– Это безумие, – вылетело у Дария, прежде чем он осознал, что говорит.
– Я сказал, что мы наблюдали за вами некоторое время, – спокойно продолжил доктор Хайатт. – И вовсе не из страха перед вашей любознательностью или вашим умом, а, скорее, в надежде, что при надлежащем руководстве они найдут себе достойное применение. И стоит сказать, что никто из нас не был разочарован результатами.
– Но потом я нашел чемоданчик Тейлора, – медленно произнес Дарий.
– Да. И тем самым отравили все ваши дальнейшие открытия и изобретения ядом запретного знания.
– Не понимаю, доктор Хайатт. Какая разница, каков источник знания, если это знание само по себе идет на пользу?
– Потому что любое знание должно быть знанием обезьян.
– Я обезьяна, – твердо сказал Дарий.
– Но смогли бы вы изобрести сплав для труб, не воспользовавшись чемоданчиком Тейлора в качестве вдохновения?
– Я… не знаю… возможно. Но если бы и не смог, рано или поздно это сделал бы какой-нибудь другой ученый.
– И тогда это изобретение действительно было бы изобретением обезьян, плодом мудрости и ума обезьян.
– Тогда почему вы одобрили мой план оросительной системы?
Доктор Хайатт небрежно махнул рукой.
– Разногласия в совете Академии. Были такие, кто нашел ваши с профессором Сиддом объяснения вполне удовлетворительными. К тому времени, как мы обнаружили чемоданчик, проект уже начал воплощаться в жизнь и о нем знало слишком много обезьян.
– Но вы еще не сказали, почему вы нас не остановили, когда мы, по вашему мнению, зашли слишком далеко. Чего вы ждали? Чтобы мы сами себя сделали преступниками?
– Напротив, профессор Дарий. Нас интересовало, что вы будете делать дальше. Как вы видите, нам уже известны все ваши открытия, как и многие другие, – он обвел руками освещенную ярким светом пещеру. – Электричество. Устройства накопления энергии. Осветительные шары. Передача звука и изображений по проводам и без проводов. Механические устройства. Различные чудеса, созданные яркими умами молодых ученых, черпавших вдохновение в найденных или похищенных фрагментах человеческих технологий.
Услышав признание доктора, Дарий едва не свалился со стула. Пожилой орангутан увидел его изумление и поспешил ответить на вопрос, который уже вертелся на языке его собеседника:
– Да, человеческих технологий. Тейлор существовал на самом деле – умный человек, прибывший в наш мир со своими спутниками, которые принесли с собой технические достижения своего мира, кажущиеся вам и тем, кто был до вас, такими привлекательными. Но знайте, – прорычал орангутан, приподнимаясь над столом и устремляя налившиеся кровью глаза на Дария, – Тейлор и эти другие его люди были чужаками из другого мира. Внешне они походили на наших диких людей, но родства с людьми в них не более, чем у обезьян с луной.
Дарий больше не мог сидеть на месте. С шумом отодвинув стул, он встал, и принялся расхаживать за ним, нервно перебирая пальцами складки своей туники.
– Если они настолько отличаются от них, то почему их технология все еще запретна?
– Потому что она человеческая.
– Но она не относится к нашим людям.
– Различие слишком тонкое, чтобы его осознали простые обезьяны…
– Нет, – прервал его Дарий, снова удивившись своей смелости.
Все время, что они говорили, Дарий в своем воображении продолжал раскладывать аргументы доктора Хайатта по полочкам, точно так же, как он разбирал на детали переговорные устройства или осветительные шары, переставляя различные элементы и заполняя пустоты логическими умозаключениями; он понимал, какие ступени ведут к тому или иному выводу, даже если пока их не видно. И вот в корзину упал последний банан.
– Вы… вы же сами точно этого не знаете? – прошептал он хрипло.
Доктор Хайатт некоторое смотрел на него, прищурившись, словно он был любопытным образцом, который ему предстояло исследовать. Наконец, он пожал плечами и вздохнул.
– А что такое знание? И что оно дает? Вы, например, считаете, что все на свете можно измерить научными способами. Если бы доказательства религии были бы такими прочными, как доказательства науки, то не было бы веры. Получается, что вера – достаточно хрупкая штука. Нам, верующим, не нужны доказательства, потому что искать доказательства означало бы сомневаться в Законодателе, и это, по сути, доказывало бы отсутствие в нас веры.
– Все это риторические уловки, – сказал Дарий. – Кроме того, попытки понять мир, который нам дал Законодатель, не означают, что я сомневаюсь в нем или отказываюсь от своей веры. Без него всего этого все равно бы не было, поэтому его прославляет всё, что могут создать обезьяны.
– Есть один столп веры, профессор, который в случае своего падения может вызвать обрушение всего здания, – сказал доктор Хайатт. – И столп этот – вера в превосходство обезьяны над человеком. Этот постулат был, остается и будет таким же бесспорным фактом, как само существование.
– А что, если это не так? – спросил Дарий. – Почему он настолько важен?
– Потому что, мы должны быть уверены в том, что все, что у нас есть, происходит отсюда, – с жаром ответил доктор Хайатт, прижимая руку к груди. – Мы должны быть уверены, что ни одна крупица человеческого знания, из какого бы мира оно ни происходило, не загрязнила мышление обезьян. Мы должны знать, что между нами нет ничего общего, ни единого волоска, ни капли крови.
Доктор Хайатт тоже поднялся и принялся расхаживать, повышая голос с каждым словом, словно повторяя апокалиптическое пророчество Законодателя.
– И наша уверенность должна служить основанием незыблемой веры для тех, кто обращается к ней в поисках силы и руководства. Но как нам сохранить незыблемость веры, если мы при этом не будем поддерживать чистоту знания?
– Тогда к чему все это? – Дарий огляделся по сторонам. – Почему бы все это не уничтожить, вместо того чтобы хранить и даже использовать, если оно представляет такую угрозу?
– Не будьте наивным, – упрекнул его доктор. – Иногда приходится использовать орудия Дьявола против него самого. Мы, например, прослушивали вашу лабораторию с помощью скрытого устройства, посылающего звуки по воздуху.
Дарий едва сдержал улыбку.
– Беспроводная связь. Я знал, что это возможно, – сказал он с удовлетворением, прежде чем вспомнил, что сейчас его это должно расстраивать. – Так почему же меня привели сюда, доктор, вместо того чтобы отдать какой-нибудь горилле для проведения допроса?
– Вы же умный шимпанзе, профессор. Как вы сами думаете?
– Я могу только предположить, что я вам нужен для каких-то целей, – медленно ответил Дарий.
– Не то чтобы нужен, но мы понимаем, что в вас заложен большой потенциал. Мы считаем, что вы представляете собой некоторую ценность для Академии, а также можете работать на благо всех обезьян и помогать прославлять Законодателя. Мы почти не сомневаемся, что вы не откажетесь от предложения продолжить свои научные исследования, тем более сейчас, при поддержке всех ресурсов Академии, вместо того чтобы предпочесть менее приятную и плодотворную участь.
– Вы имеете в виду смерть?
Доктор Хайатт усмехнулся.
– Не глупите. Нет, конечно, но вас отошлют в такое место, где у вас не останется времени даже подумать о своей науке, настолько вы будете истощены тяжелым ежедневным трудом.
– А если я соглашусь, то кому мои изыскания принесут пользу, кроме меня самого?
– Ваша деятельность принесет пользу обществу, профессор. Даже гораздо в большей степени, чем вы предполагаете. Пусть нам и придется подождать, пока обезьяний ум, не запятнанный человеческой технологией, заново изобретет искусственное освещение и способ общения на расстоянии, которыми смогут воспользоваться все обезьяны, но нашему миру в настоящий момент грозят куда более существенные и близкие опасности. В случае их проявления мы будем вынуждены противопоставить им все имеющиеся в нашем распоряжении средства, и тогда уже будет не так важно, каким путем они получены.
– А что с Кией и Сиддом? Что ответили они, когда вы рассказали им обо всем этом?
– Профессор Кия – талантливый математик, но она не представляет для нас такого интереса, как вы с профессором Сиддом. Он, правда, проявил упорство и несговорчивость, так что ему не помешал бы совет со стороны лучшего друга, который помог бы ему яснее оценить ситуацию.
– Откуда вы знаете, что я соглашусь?
– Опять же, это вопрос веры, – сказал доктор Хайатт. – Ваша вера, профессор Дарий, заключается в том, что в мире важна только истина, которую можно доказать наукой.
– Какая от этого польза, если истиной нельзя воспользоваться?
– Пусть она не позволит обезьянам освещать свои дома, но ваши открытия не пропадут зря, в этом я вас уверяю.
Разумеется, доктор Хайатт был прав. С одной стороны жизнь полная лишений и забот, с другой – занятие любимой наукой без всяких ограничений. Дарий вздохнул. Выбора у него не было.
– Я понимаю, доктор Хайатт. Благодарю вас за предложение, – сказал он, опуская взор и кланяясь. – Конечно же, я поговорю с коллегами. Я уверен, что они тоже поймут.
– Ну вот и прекрасно, профессор Дарий, – сказал доктор Хайатт. – Я искренне рад, что вы оказались таким же благоразумным, как и умным. Хвала Законодателю.