– Почему? – требовательно спросил он, склоняясь над своим наследником и сжимая его плечи руками.
Ни одному родителю не пожелаешь пережить смерть своего ребенка, но вот он лежал, бездыханный, убитый сразу же после первой ужасной утраты Цезаря – потери жены.
– Почему ты это сделал, Брут? Наш самый священный закон… ты убил ее, Брут…
Макдональд протянул было руку, чтобы утешить его, но замер на полпути. На его лице отразилось изумление, колени дрогнули, и он рухнул обратно на стул.
– Что?.. – пробормотал он, и только потом, переведя взгляд вниз, заметил, как в районе живота по его тунике расползается алое пятно.
Во время драки с Брутом Макдональд не почувствовал боли, но теперь его вдруг охватил холод, стремительно распространяющийся по всему телу.
Цезарь смотрел, как падает его друг, но не мог найти слов.
В палатку вошла Таня, остановившаяся, как вкопанная, при виде кошмара, в который превратилось место для мирных переговоров. На ее глазах ее муж упал на стул рядом с Цезарем. Подбежав к нему, она запричитала: «Боже мой, Брюс!», разорвала его рубашку и попыталась спасти ему жизнь. Но было уже слишком поздно. Даже находясь на том свете, Брут забрал с собой третью жертву.
Цезарь смотрел, как вокруг лежат тела его родных и друга, видел, как раскачивается Верджил, стоящий на коленях и сжимающий в объятьях своего внука, видел, как Атен и его гориллы стараются навести порядок, слышал гул голосов, но до него все это доходило словно через темный туннель.
В дальнем углу палатки он увидел мутантов.
Альма казалась сброшенной на пол кучей окровавленных одежд. Стивен встал на колени возле отца, по его щекам стекали слезы. Горман держал Мендеса за руку. Другие тоже стояли на коленях кругом и молились.
– Как такое могло случиться? – спросил Стивен.
Мендес, по всей видимости, не слышал своего сына. Из уст его вылетало прерывистое хриплое дыхание.
– Зачем, во имя Бомбы, Альма сделала это? – запинаясь, бормотал Стивен. – Она же была твоей подругой, сколько я себя помню. Бессмыслица какая-то…
– Это все место, в котором мы находимся, – сказал Горман. – Оно проклято. Бог покинул его. Выведя нас за пределы нашего города, твой отец невольно лишил нас Его защиты. Мы должны вернуться домой. Он и даже Альма должны заново получить божье благословение.
Дыхание Мендеса становилось все более отрывистым. Цезарь подошел к ним и опустился на колени. Горман со Стивеном склонили головы в молитве.
«Ты слышишь меня, Мендес?» – спросил Горман, при этом не издав ни звука. Это была неслышная речь, не ограниченная словами или условностями языка. Мендес услышал, или, скорее, почуял вопрос Гормана в своем сознании, но не мог ни понять его, ни ответить таким же образом.
«Я понимаю, ты в замешательстве, но это не сон, мой друг».
– Как?.. – прохрипел Мендес, едва ворочая пересохшими губами.
– Мы не знаем, отец, – ответил Стивен дрогнувшим голосом. – Мы не знаем. Все случилось так быстро.
– Горман…
– Я здесь, Мендес.
Я здесь, Мендес. Бог наградил нас великим даром – внутренней речью и умением контролировать мысли и поступки других. Первым этот дар получил я, но за мной последуют остальные. Я это чувствую. Такова воля Бомбы, и это хорошо. Бог запрещает нам убийство, Мендес, но Он защищает своих детей. Благодаря Его дару наши враги сами убьют друг друга.
Жертва Альмы была неизбежной, как и твоя. Ее назовут предательницей, но на самом деле она сохраняла нам верность до самого конца. Если тебя это утешит, она очень сопротивлялась моему мысленному влиянию, изо всех сил. Разум шимпанзе развит в меньшей степени. Его раса не настолько открыта для этого дара. Гибель жены послужила ему триггером, он тоже пробовал сопротивляться, но эти попытки сломили его.
Происшедшее сегодня вовсе не доставляет мне удовольствия. Ты был великим лидером, Оскар Мендес, и я буду скорбеть по тебе. Мне хотелось бы, чтобы ты и дальше вел нас по нашему пути. Хотелось бы… но ты свернул с этого пути, когда направил нас сюда, к этому богопротивному месту, где обитает Дьявол в обличье обезьяны. У Братства нет ничего общего со святотатцами и зверями. Ты не осознал этого, но единственное слово, произнесенное шепотом на границе разума твоего сына, помогло Стивену признать мудрость Бога: «животные».
Мендес закашлялся кровью. В этот момент двое санитаров-горилл как раз отодвигали молившихся, чтобы вдова Макдональда могла подойти к телу своего мужа.
– Животные, – повторил Мендес.
Гориллы тихо зарычали, но продолжали спасать его жизнь, хотя надежды на спасение не было.
Стивен станет Мендесом Вторым. Он приведет нас домой в Священный город, находящийся далеко от тех, кто отвернулся от Бога, и мы восхвалим вас обоих в псалмах. Прощай, друг. Встретимся в Тени Бомбы Вечносущей.
Поминки прошли на должном уровне и были красивыми. Так в Городе обезьян ему говорили многие, желая поддержать, но настоящего утешения их слова не приносили. Он ничего не помнил и ни на что не обращал внимания. Единственное, что он мог назвать красивым, – это черты лица Лизы, постоянно стоявшего у него перед мысленным взором.
В один ужасный миг Цезарь необъяснимым образом потерял жену, сына и друга. Верджил потерял внука. Обитатели Запретного города потеряли своего лидера. Обезьяна убила обезьяну, человек убил человека… и вместе с ними всеми погибло его наследие.
Мендес Второй повел своих подданных обратно в изуродованные радиацией земли, наотрез отказавшись продолжать то, что начал его отец.
– Мы больше не встретимся. Бог ясно дал понять, что мы должны держаться отдельно друг от друга, – сказал он Цезарю. – Вы нежеланные гости в нашем городе. Считайте, что он действительно запрещен для вас. Наконец-то ваше название стало истинным.
Люди-врачи предложили различные объяснения странных одновременных убийств – вызывающий неконтролируемую агрессию вирус, радиационная болезнь, – но все это были лишь предположения. При исследовании тела Брута не было обнаружено никаких следов болезни, так что происшедшее осталось загадкой. Сына Цезаря навсегда запомнят, как безумного убийцу, а не как добропорядочную обезьяну, которой его воспитывали Цезарь с Лизой.
Через месяц после трагедии Верджил с Цезарем посетили могилу с плитой, установленной Таней в честь ее мужа. Первой строкой на ней шло имя: «БРЮС МАКДОНАЛЬД», второй – слова «МУЖ, ДРУГ, ПРЕДВОДИТЕЛЬ».
– Мне очень недостает его, Верджил. Он был хорошим человеком, – сказал Цезарь.
– Да, – согласился Верджил. – Лучшим из всех, кого я знал.
Холодный ветерок приятно щекотал волоски их толстых шкур.
– Я подвел его. Подвел всех.
– Цезарь…
– Мне следовало знать, что цель, к которой я стремлюсь, недостижима. Макдональд знал. Нужно было прислушаться к его советам. Они всегда были мудрыми. Я не прислушался, и за это многие заплатили слишком большую цену.
– Тебя вдохновляла надежда. А это не так уж мало.
– И куда привела нас эта надежда, Верджил? Сюда, к этому надгробию? Не к нему я стремился.
– Х-мм, – протянул Верджил. – Возможно, в твоих словах есть доля правды. Но без надежды мир был бы мрачен и уныл.
– Моя надежда умерла после того, что натворил Брут, – сказал Цезарь, взмахом руки указывая на могилу. – Я проглядел что-то очень важное, раз сын поднял руку на отца. Все эти смерти на моей совести.
– Пустая чушь.
– Как ты можешь так говорить? – уставился Цезарь на своего друга. – Среди похороненных твой внук.
– Спусковой крючок нажимал Брут, а не Цезарь.
– Я его отец. Я должен был заметить, что ему требуется помощь. Должен был понимать, что он до сих пор помнит смерть Серафины. Остановить его, отвлечь от безумных мыслей…
– Все мы обладаем способностью к убийству, Цезарь. Как и люди, мы сдерживаемся и осознанно решаем не пользоваться ею, но она существует, глубоко внутри нас, глубже самого Первого Закона. Возможно, мы никогда не узнаем, почему Брут сделал то, что сделал, или почему то же самое сделала та женщина, но я скажу одно: ты нужен твоим двоим оставшимся детям; ты нужен всему городу.
– Что я за отец, раз не мог помочь своему сыну? Что я за лидер, раз не мог защитить свою собственную жену и даже невинного ребенка?
– Лидер, который задает подобные вопросы и, несмотря на всю боль и самоуничижение, понимает, что жизнь продолжается. Мы до сих пор следуем за тобой, Цезарь, ведь ты ни разу не дал нам сбиться с истинного пути. Сейчас нам твое руководство требуется, как никогда раньше.
Цезарь закрыл глаза.
– А что с Запретным городом, Верджил?
– Он остается запретным. Но мы храним мир. И надежду.
Цезарь некоторое время в раздумье помолчал. На глазах его заблестели слезы. Потом он сжал руку друга. Наверное, Верджил прав.
Наверное, это единственное, что им пока что остается.
Джонатан МэйберриБанановая республика
– Господин Данте!
Крик вывел орангутана из полудремы, и тот, содрогнувшись, развернулся на табурете, роняя свитки и деревянную чашку с фиговым вином на пол. Увидев, что вино забрызгало бумаги, Данте недовольно зарычал. Молодая обезьяна с виноватым видом замерла на пороге, прижав ладонью рот. Волосы ее были взъерошены, лицо покрыто пылью и каменной крошкой.
– В чем дело? – сурово спросил Данте, наклоняясь и подбирая доклады, пока их не замочило вином. – Говори, Калеб. У тебя что, язык отсох, как у людей?
– Г-г-господин, – залепетал юноша. – К-к-крастос н-н-нашел кое-что…
Крастосом звали главного инженера раскопок, весьма умную и деловитую обезьяну. Молодой Калеб, второкурсник семинарии, служил его помощником. Всего же на стройке было занято более сорока студентов Высшей школы закона и обезьян двадцать разнорабочих. Все они очищали участок для фундамента будущего Святилища Десятого свитка. Работа была изматывающей, времени на отдых почти не оставалось. Впрочем, Данте почел за честь принять участие в таком важном проекте. Как и все они – по крайней мере, они хотя бы как-то послужат великому делу. Многим придется оставить занятия и вернуться к светской жизни, поскольку не всем дано служить Богу и следовать истинным путем Законодателя. На это способны лишь избранные. Когда стройка закончится и святилище откроется, служить в нем останутся несколько священников и слуг. Что касается Калеба, то он, несмотря на свою молодость, обладал неплохими способностями и подавал большие надежды, но в настоящий момент Данте с радостью отправил бы его на ловлю блох у людей.