Заметив обезьян, он застыл на месте; они тоже смотрели на него, не произнося ни слова. Ракета посмотрел на Цезаря, ожидая его сигнала, но Цезарь просто внимательно глядел на человека – ему было любопытно узнать, что этот мужчина сделает сейчас. В отличие от многих обезьян, Цезарь не был уверен в том, что все люди являлись врагами. В свое время он был знаком с некоторыми довольно приличными людьми.
Вроде Уилла… и Малкольма… и Элли…
– Все, все, – сказал человек, – сейчас я положу это на землю, – и кивнул головой на обломки дерева, которые держал в руках. Медленно стал класть их на землю.
Цезарь позволил ему сделать это.
Потом мужчина резко бросил дерево на землю, у него в руках появилось охотничье ружье, которое, как сейчас заметил Цезарь, висело у него на плече, и выстрелил в обезьян. Громкий звук выстрела нарушил могильную тишину фермы. Морис вздрогнул, когда пуля прожужжала мимо него, едва не попав ему в голову.
Потом раздался второй выстрел, и человек упал на землю.
Цезарь держал в руках дымящуюся винтовку. Обезьяны повернулись к нему, пораженные тем, как быстро Цезарь расправился с человеком. Лицо у Цезаря было невозмутимое, не выражавшее ни злости, ни сожаления. Ему доводилось убивать раньше, но никогда он не убивал так бесстрастно. Цезарь понял, что убийство его семьи сломало что-то внутри него, и могло случиться такое, что он больше никогда не станет снова целым. Теперь Полковник был не единственным человеком, не заслуживавшим пощады.
«Я дал человеку шанс доказать, что он не убийца, – мрачно подумал Цезарь. – Но только один шанс».
Опустив ружье, он, не сказав ни слова, прошел мимо друзей к безжизненному телу человека, которого только что убил. Другие присоединились к нему, пока он стоял и пристально смотрел на труп.
После внимательного рассмотрения оборванная одежда человека оказалась обтрепавшейся военной униформой. Цезарь прищурился, увидев грубо наколотые на правой руке человека АΩ.
Значит, это точно был один из солдат Полковника, или он когда-то был солдатом.
Лука осмотрелся вокруг, но не заметил никаких признаков других людей. Прятавшиеся солдаты не выбегали из укрытия, чтобы отомстить за погибшего боевого товарища. Лука в замешательстве спросил жестами: «Что он делал здесь один?»
Ракета пожал плечами и ответил, тоже жестами: «Может быть, он дезертир?»
«Возможно», – подумал Цезарь. Он пожалел, что солдат умер мгновенно, а не пожил немного перед смертью – его можно было бы допросить. Ему хотелось, чтобы это был Полковник, а не какой-то одинокий дезертир. Это была трата времени и боеприпасов.
Из лачуги донесся приглушенный грохот, обезьяны насторожились. Цезарь кивнул Луке, тот подошел к ветхому жилищу и взялся за дверную ручку. Цезарь и другие обезьяны взяли ружья наизготовку, прикрывая его. Самец гориллы рванул за ручку и, срывая дверь с петель, раскрыл ее настежь. Солнечный свет залил темную внутренность лачуги, но находившегося внутри через дверной проем не было видно. Все вопросительно посмотрели на Цезаря, ожидая его приказаний.
Цезарь быстро обдумал ситуацию и сначала решил двигаться дальше, оставив лачугу и того, кто в ней находился, в покое, но потом передумал. Ему нужна была информация о месте нахождения Полковника и его планах, и он не мог рисковать, дав обитателю лачуги возможность предупредить солдат о приближении обезьян. У них внутри могла быть рация.
Он дал сигнал остальным обезьянам следовать за ним.
Взяв ружья наизготовку, они осторожно вошли в лачугу, готовясь к внезапному нападению. Освещенная только солнечным светом, бившим из-за спин обезьян, хижина внутри оказалась очень узкой, гораздо ýже, чем проходы и коридоры обезьяньей крепости. Сгнившие деревянные панели отрывались от стен, с потолка свисала паутина. Почти каждая поверхность была покрыта плесенью, запах которой раздражал тонкое обоняние Цезаря. Коробки и мешки с припасами – консервы, мешки с фасолью и мукой, электрические батареи и клейкая лента – были беспорядочно расставлены по всему помещению, от чего оно выглядело еще более тесным. Дым шел из компактной пропановой печки, соединенной с трубой на крыше. Место больше напоминало наземный бункер, чем человеческое обиталище, но явно служило домом для одного человека.
А может быть, для двоих.
Цезарь начал внимательно осматривать темные углы, в то время как остальные обезьяны прошли по дому, не встретив никакой опасности. Его глаза всматривались в каждый уголок, в каждую трещину, где мог бы спрятаться мстительный человек, но не находили никаких угроз. Наконец его взгляд уперся в закрытую дверь в дальнем конце хижины. Подняв вверх руку, он беззвучно дал сигнал обезьянам и, крепко сжав в руках ружье, положил палец на курок. Потом он глубоко вдохнул и ударил плечом в дверь. Хилая конструкция не выдержала силы полного решимости шимпанзе, и он ворвался в тесную спальню, водя перед собой дулом ружья, готовый стрелять в любого человека, ждавшего его в засаде. Его сердце колотилось, прокачивая сквозь вены адреналин, глаза горели от ярости. Сегодня он уже застрелил одного человека, и он не остановится перед убийством другого при первых признаках опасности.
– Выходи, если жить хочешь!
Но вместо солдата, готового броситься в бой, он нашел…
Маленькую девочку?
Маленькая белокурая худышка, лет восьми-девяти, скрылась, как испуганное животное, на нижней части двухъярусной кровати, натянув до самого подбородка изъеденное молью одеяло. Прижавшись к стене в самом дальнем углу, она смотрела на Цезаря громадными испуганными глазами. На мгновении в сознании Цезаря промелькнул образ Корнелиуса, смотревшего на него с таким же испуганным выражением, когда прошлой ночью Цезарь бросился на него с копьем. Он почувствовал резкий приступ вины за то, что испугал беззащитного ребенка, но потом вспомнил, чтó люди сделали с матерью и братом Корнелиуса, и его сердце снова окаменело. С мрачным выражением лица он смотрел на человеческого детеныша, все еще держа ее на прицеле. Его сердце и кровь были готовы к смертельной схватке.
Внезапно покрытая рыжей шерстью рука протянулась к ружью и опустилась на дуло, мягко направляя его вниз, чтобы оно смотрело на пол. Цезарь позволил Морису эту вольность и, ничего не сказав, принял менее агрессивную позу. Он глубоко вздохнул, чтобы успокоить свою агрессию и освободиться от состояния повышенной боевой готовности.
Ему не нужно было больше убивать… пока не нужно.
Цезарь холодно отвернулся от девочки, не обращая внимания на обеспокоенное выражение на лицах других обезьян, и показал на содержимое хижины.
– Осмотритесь здесь. Возьмите с собой все, что может пригодиться.
Он мог точно сказать, что его вновь обнаружившаяся безжалостность и кажущееся отсутствие эмоций очень беспокоили их, но помочь это не могло. Самые чуткие части его естества умерли вместе с его семьей. Одна месть управляла им сейчас. В его сердце не было места для сентиментальности или рассеянности.
Ракета и Лука последовали за Цезарем обратно в захламленную центральную часть хижины, чтобы поискать складированные там припасы, оставив Мориса наедине с девочкой. Орангутанг смотрел на нее с любопытством и жалостью. Ее длинные, выгоревшие на солнце волосы спутались и явно нуждались в уходе. Грязь покрывала ее лицо, скрывая его почти так же эффективно, как черная камуфляжная краска, которую использовали солдаты. Ее ноги, торчавшие из-под одеяла, были босы, ногти нестрижены. Он видел обезьян-малышей, еще давно, в убежище для приматов, которые выглядели более ухоженными. Изношенная одежда, обтрепавшаяся по краям, поразила Мориса, поскольку очень напоминала обезьянью шкуру.
Пройдя дальше в узкую комнату, он заметил что-то, лежавшее на полу рядом с кроватью. Он сделал шаг вперед, чтобы лучше это рассмотреть, и потревожил девочку, которая забилась в угол кровати, как будто пытаясь свернуться в маленький комочек. Ее неприкрытый ужас тронул доброе сердце Мориса. Он попытался успокоить ее, как если бы она была обезьяньим ребенком, нежно заворковав и запыхтев перед ней. Наклонившись, он поднял нечто, лежавшее на полу, которое оказалось грубой тряпичной куклой, напоминавшей человеческую женщину.
«Может быть, это ее успокоит», – подумал он.
Стараясь не делать резких движений, он протянул куклу девочке. Она посмотрела на нее с вожделением и сомнением, прежде чем выбраться из-под одеяла. Она вырвала игрушку из его лап и снова скрылась в углу. Прижав куклу к себе, она настороженно смотрела на Мориса. Ему хотелось думать, что теперь она выглядела менее испуганной, но, возможно, ему просто хотелось в это верить.
Еще ему очень хотелось знать, кем она доводилась мертвецу, лежавшему в грязи рядом с хижиной. Был ли этот безымянный солдат ее отцом, или просто заботился о ней? Как они нашли друг друга на развалинах человеческого мира, и как долго девочка жила на заброшенной устричной ферме?
«Возможно, она сможет ответить на эти вопросы, – подумал Морис, – если мы завоюем ее доверие?»
Он медленно протянул к ней свою лапу. Она застыла, ее испуганные голубые глаза следили за каждым движением его большой обезьяньей лапы, во много раз больше ее руки. Морис попытался придать своему лицу не самое грозное выражение, хотя он прекрасно понимал, каким большим и страшным он должен был казаться крошечному ребенку. Он вытянул палец и нежно погладил им голову куклы.
Девочка удивленно моргнула. Она смотрела на Мориса, внимательно изучая его, сосредоточившись изо всех сил. Наконец она решила, что он не собирается есть ни ее, ни куклу, и перестала бояться. Из ее глаз исчезло испуганное выражение, тело расслабилось. Морису запоздало пришло в голову, что девочка до сих пор не произнесла ни звука, не вскрикнула и не заплакала. Неужели она так испугалась? Он стал думать, как можно было заставить ее заговорить.
Ему не хотелось, обращаясь к ней, использовать человеческую речь. По своему опыту он знал, что многие люди расстраивались, встречая говорящих обезьян, поэтому он