предпочитал пользоваться языком жестов. Он снова немного погугукал для нее, пытаясь заставить ее сказать что-нибудь.
Ее рот открылся в ответ, но слов не последовало.
Только тихое неразборчивое хныканье.
Покопаться в содержимом лачуги стоило. Лука раскопал в шкафу пыльный металлический компас, там же лежали бинокль и пара исправных фонарей. Удовлетворенно ворча, он продемонстрировал находку Цезарю и Ракете.
Цезарь был рад найденным вещам, они могли пригодиться впоследствии, но ему уже не терпелось вернуться на поиски Полковника. Каждое мгновение промедления значило, что убийца уходил от них все дальше. Крюк, который они сделали по дороге, стоил им кучи бесценного времени.
Он посмотрел на спальню в задней части хижины. Подумал, чтó могло бы задержать Мориса, и в этот момент орангутанг появился на пороге. Цезарь, к своему удивлению, увидел, что за ним следом шла человеческая девочка, опасливо выглядывая из-за громадной волосатой спины обезьяны. В руке у нее болталась помятая тряпичная кукла.
«Что-то не так с ней, – знаками показал Морис. – Кажется, она не может говорить».
Как раз это совершенно не заботило Цезаря в настоящий момент. Он холодно взглянул на ребенка, потом на Мориса.
– Мы должны идти.
К его разочарованию, на дворе уже стоял полдень, когда они вышли из лачуги и снова двинулись в путь. Цезарь и Ракета сели на лошадей, которых они отвязали от деревьев, оставшихся лошадей Лука отвел в лагерь. Морис подошел к своей лошади, собираясь сесть на нее, но помедлил и обернулся посмотреть на лачугу.
Цезарь заметил, что девочка вышла за ними наружу. Она подошла к телу убитого солдата, которое все еще валялось на земле рядом с ружьем. Несмотря на нетерпение, Цезарь был поражен странной реакцией ребенка на мертвеца. Он ждал слез и истерики, но девочку странным образом заинтересовали безжизненные останки, как будто она совершенно не понимала, на что смотрит.
У Цезаря не было опыта общения с человеческими детенышами, но это ему показалось ненормальным. Неужели ее так сильно травмировали ужасы последних нескольких лет, что она слегка повредилась умом?
Морис повернулся к Цезарю.
«Одна она здесь умрет», – жестами показал он.
Короткая вспышка симпатии прошла сквозь Цезаря. Беспомощный ребенок не был его врагом и не был виноват в смерти его семьи. Ему нужно было разобраться с долгом крови, и присмотр за отбившимся от стада человеческим сиротой не имел к этому никакого отношения. Девочка замедлит их движение и станет препятствием его мести. Морис должен был это знать. То, чем они занимались, не было миссией милосердия.
– Мы не можем взять ее с собой, – твердо сказал Цезарь.
Морис задумчиво выслушал его, кивнул.
«Я понимаю, – сказал он жестами. – Но я не могу оставить ее».
Разозленный, Цезарь уставился на упрямого орангутанга.
На землю спустились сумерки. Небольшой отряд, увеличившийся на одного, продолжал ехать вдоль берега океана, доверяя старым донесениям разведчиков Луки. Девочка ехала на лошади с Морисом, подобно обезьяньему ребенку прильнув к его спине; ее грязная щека прижималась к его лохматой шкуре.
Смотря на эту картину, Цезарь хмурился и бросал на своего друга сердитые взгляды. Как бы там ни было, Морис всегда следовал зову своей совести, не важно, насколько это было неудобно или опасно, так что Цезарь прекрасно понимал, что спорить с орангутангом по этому вопросу было совершенно бесполезно. И еще он спрашивал себя, правильно ли поступил, позволив Морису и остальным идти за ним.
Морис встретил суровый взгляд Цезаря кивком, как будто успокаивая его, что с девочкой все будет в порядке.
Цезарь не был в этом уверен.
Их обмен взглядами был прерван ворчанием Луки. Посмотрев вперед, Цезарь увидел ряды грубо сработанных крестов, размещенных вдоль самой кромки прилива, там, где песчаный пляж переходил в заросший берег и мелколесье. Сделанные из кусков дерева, выброшенного морем на берег, связанные клейкой лентой или бечевкой, кресты были воткнуты в землю на вершинах свежих могильных холмов, и, кажется, стояли они здесь совсем недавно, потому что совсем не были похожи на заросшие останки устричной фермы.
Обследовав окрестности, обезьяны обнаружили, что находившаяся неподалеку небольшая кипарисовая роща тоже была заполнена рядами крестов, каждый из которых тоже стоял на небольшом холмике. Обезьяны смотрели на них, совершенно обескураженные этой зловещей картиной.
«Должно быть, здесь они хоронят своих мертвых», – показал жестами Морис.
Цезарь внимательно смотрел на кресты. Хотя этот символ ничего не значил для обезьян, он знал, что люди часто использовали кресты для того, чтобы отметить места захоронения. Проезжая по примитивному кладбищу, он заметил, что стволы многих кипарисов испещрены отверстиями от пуль. Присев на корточки, он, несмотря на меркнувший дневной свет, заметил множество латунных гильз от патронов, валявшихся на лесной подстилке. Прищурившись, он посмотрел на эту картину, и ему вспомнились пустые гильзы на полу его бывшего жилища; потом он заставил себя сосредоточиться на тайне, лежавшей под ногами.
– Кажется, здесь кого-то убивали, – сказал Цезарь.
Он пришел к выводу, что это не были массовые захоронения, оставшиеся несколько лет назад после пандемии гриппа. Насколько он понимал, единственными выжившими людьми были те, у которых образовался стойкий иммунитет к вирусу, поэтому никакой новой вспышки не могло быть. Судя по пулевым отверстиям и стреляным гильзам, людей здесь не только хоронили.
Людей здесь расстреливали.
Ворчание Луки привлекло их к другой находке. Совсем рядом с могилами, на небольшой расчищенной площадке, в пепле прогоревшего костра можно было заметить множество обгоревших человеческих вещей: закопченные солнечные очки, пряжки, медали, жетоны служебных собак.
«Они их вещи сжигали», – жестами показал Лука.
Было очевидно, что здесь совсем недавно происходило что-то ужасное, хотя причины этой резни оставались непонятными. Морис в замешательстве смотрел на кучу обугленных личных вещей.
«Почему они убивают своих собственных людей?» – с помощью жестов спросил орангутанг.
Цезарю самому хотелось это понять. Здесь была скрыта какая-то загадка, ответа на которую он еще не мог найти. Ему всегда нравились головоломки, даже когда он был совсем маленьким и жил в городе в доме Уилла, но сейчас он чувствовал, что в этой головоломке не хватало нескольких жизненно важных деталей. Цезарь нахмурился – ему не нравилось пребывать в неведении, когда дело касалось того, чтó люди замышляли против тебя.
«Как стыдно, что этот одинокий солдат заставил меня убить его».
Он все еще размышлял над непонятной загадкой, когда Лука позвал его с другого конца кладбища. Он пересек его и присоединился к Луке, который указал рукой вперед, где сквозь деревья можно было заметить вдалеке маленькие, как булавочная головка, мерцающие огоньки. Прищурившись, Цезарь разглядел бивачные огни и смутные силуэты солдатских палаток. Его глаза расширились.
– Человеческий полевой лагерь, – догадался Цезарь. – Мы нашли его.
Он оскалился в жестоком предвкушении, обнажив зубы и десны. Глухо зарычал.
– Теперь мне нужно найти Полковника…
В сумерках виднелось целое поле палаток цвета хаки. Скорчившись в кустах, Цезарь с безопасного расстояния смотрел на человеческий лагерь в бинокль, который они прихватили в разграбленной лачуге. Лука и Ракета лежали по бокам от Цезаря, рассматривавшего лагерь.
Сразу бросался в глаза символ АΩ, нарисованный на стене палатки. Вслед за символом Цезарь рассмотрел другие лозунги, написанные на стенах палаток в разных концах лагеря.
«ЗАБЫВШИЙ СВОЕ ПРОШЛОЕ ОБРЕЧЕН ПОВТОРИТЬ ЕГО».
«ЕДИНСТВЕННЫЙ ХОРОШИЙ КОНГ – МЕРТВЫЙ КОНГ».
«ПОМНИ ЗОЛОТЫЕ ВОРОТА».
От враждебных граффити кровь Цезаря похолодела. Он вспомнил женщину-солдата, участвовавшую в налете и убитую впоследствии Голубоглазым. Она тогда сказала, что она и ее товарищи были «началом и концом». Был в этих словах какой-то оттенок фанатизма, беспокоивший Цезаря, так же как и слова Рыжего о том, что люди-солдаты бесконечно преданы своему жестокому вожаку.
– Для них он больше, чем просто человек, – заявил предатель. – Он – всё.
Тем больше причин было для того, чтобы уничтожить Полковника.
Цезарь продолжал с помощью бинокля изучать лагерь, и на глаза ему попалась пара обезьян. Он проследил их до открытой площадки между палатками, где большие группы людей-солдат грелись у костров. В сумерках было трудно узнать этих обезьян, но Цезарь морщился от отвращения при виде того, как предатели-обезьяны прислуживают людям и наполняют их чашки. Он не знал, что было более отвратительным – то, что обезьяны были предателями, или то, что они прислуживали, подобно рабам.
Одна из обезьян повернулась в сторону Цезаря, и он узнал знакомые черты Рыжего. «Я знал, – подумал Цезарь, – что он снова сбежит к Полковнику».
Затем в круг света от костра попала другая обезьяна. На лице Цезаря отвращение сменилось яростью. Он опустил бинокль, не в силах смотреть на разворачивавшуюся перед ним сцену.
Лука заметил, как изменилось выражение лица Цезаря.
«Ты нашел Полковника?» – спросил он жестами.
Цезарь не был уверен, что сможет заговорить. Он просто протянул бинокль Луке, который поднял его к глазам. Цезарь знал, что он увидел – белоснежный мех редкой гориллы-альбиноса, которую они оба прекрасно знали.
– Снежок, – проворчал он.
Солнце село, Рыжий устал и был голоден. Он много вынес за последние несколько дней, до и после его побега из лагеря Цезаря, и ему хотелось только одного – отдохнуть.
Но сначала надо было накормить людей-солдат.
Он и Снежок ходили между людьми, неся в руках ведра с тушеным мясом бурундука, которое они черпаками накладывали нетерпеливым солдатам, сидевшим вокруг костров. Снежок, которому все было внове, был явно испуган и робел; Рыжий догадался, что белая горилла никогда в жизни не находилась вблизи такого количества вооруженных людей.