Свет прожектора пропал, погрузив нелепое святилище во мрак, но мимолетного взгляда на эту мрачную коллекцию Цезарю было достаточно, чтобы холодок пробежал по спине шимпанзе. Рассмотрев Полковника в свете подвесных ламп командного центра, Цезарь в первый раз заметил на тыльной стороне рук человека старые шрамы, как будто его когда-то клеймили каленым железом.
На правой руке шрамами была выведена буква А, на левой – Ω.
– Будешь еще мешать работе, – сказал наконец Полковник, – начну убивать обезьян, одну за другой. Понял? Мне нужна эта стена.
Он повернулся, чтобы взглянуть на Цезаря или убедиться в том, что обезьяна его слушает, потом кивнул Пастору, давая знак, что он с ними закончил. Рыжий и Пастор потащили Цезаря из командного пункта, но он еще не был готов уйти.
– Обезьянам… нужна еда… вода.
Полковник не отрывал взгляда от карты.
– Воду и еду они получат тогда, когда закончат работу.
– Дай им еду и воду, – возразил Цезарь, – или они не смогут ее закончить.
Полковник отвернулся от стола и, наконец, посмотрел Цезарю в лицо. Он усмехнулся и покачал головой, явно изумляясь дерзости пленника.
– Знаешь, ты очень чувствителен, – он пристально посмотрел на закованного в кандалы, невооруженного и находящегося в явном меньшинстве шимпанзе. – Что заставляет тебя думать, что в твоем положении ты можешь предъявлять требования?
Цезарь не был готов к ответу, и Полковник вернулся к своей карте. Пастор ткнул его в спину своим арбалетом.
– Давай…
Пастор предупреждал Цезаря не провоцировать Полковника, намекая на то, что командир людей может потерять терпение, но Цезаря это больше не беспокоило. Он перестал обращать внимание на цепь, тянувшую его за ошейник, и отказался подчиняться.
– Солдаты, которые идут сюда… они идут не за тем, чтобы соединиться с тобой, так ведь?
А вот это привлекло внимание Полковника. Он снова повернулся к Цезарю, на этот раз более заинтригованный, чем в первый раз. Улыбнулся, выражая нечто вроде скупого восхищения, и как раз в этот момент Рыжий еще раз сильно натянул цепь.
– Я видел людей у стены… они готовились к бою…
Это было единственное разумное объяснение. Снежок ошибся, когда сказал, что отряд Полковника планировал встретиться с подкреплением, шедшим с севера. Полковник строил стену, чтобы защититься от приближавшихся войск.
– Мне сказали, что ты сообразительный, – с одобрением сказал человек, – но это… впечатляет, – он немного помедлил, прежде чем подкрепить подозрения Цезаря. – Да, они не собираются присоединяться ко мне.
Цезарю было все равно, произвел он впечатление на Полковника или нет. Он просто хотел разобраться в ситуации – ради своих обезьян.
– Значит, они против тебя?
– Они боятся меня, – сказал Полковник.
– Почему?
Полковник не ответил, но Цезарь догадался, что это был бы за ответ.
– Потому что ты убиваешь своих людей?
Пастор напрягся, ему явно не нравилось, куда заводил этот разговор. Полковник удивленно уставился на Цезаря, пораженный тем, как много было известно обезьяне.
– Мы нашли мертвые тела, – Цезарь вспомнил покрытые снегом трупы рядом с обочиной, самодельное кладбище на берегу и еще одного полубезумного выжившего, который потерял способность говорить. – С этими людьми что-то было… не так.
Полковник удивленно покачал головой.
– Черт возьми, ты просто великолепен, – он ухмыльнулся Цезарю, как будто их встреча очень радовала Полковника. – Ну, ты нарисовал занятную картину. Интересно, что ты обо мне думаешь?
– Я думаю… что в тебе нет милосердия.
Улыбка пропала с лица Полковника. Он нахмурился.
– Ты пришел убить меня. Что, милосердие проявишь?
– Я уже проявил милосердие, – сказал Цезарь, – когда освободил твоих людей. Я предложил тебе мир… а ты убил мою семью.
– Милосердие, – Полковник состроил гримасу, как будто от этого слова у него во рту появился противный вкус. – Ты хоть понимаешь, что твое милосердие делает с нами?
Цезарь настороженно напрягся. Он не понимал, что он сказал такого, что спровоцировало Полковника, но насмешливое удивление человека вдруг сменилось кипящей яростью, и Цезарь вспомнил недавнее предупреждение Пастора, на всякий случай косясь одним глазом на кобуру, висящую на бедре человека. Трудно было сказать, чтó этот человек мог сделать.
– Вы значительно сильнее нас, – злобно сказал Полковник. – Вы хитры, как черти. Что бы вы ни говорили, вы постепенно замените нас – это закон природы. А ирония заключается в том, что это мы создали вас. Мы хотели победить природу, подчинить ее нашей воле. И с тех пор природа наказывает нас за наше высокомерие. Испытывает нас. Даже сейчас.
Цезарю захотелось защитить опыты Уилла, объяснить, что Уилл был хорошим человеком и всего лишь пытался победить страшную болезнь, но теперь все это было уже в прошлом, исчезло вместе с человечеством. Но вместо этого он придержал язык, давая Полковнику высказаться. Чем больше этот человек говорил, тем больше Цезарь узнавал о том, что двигало его врагом.
– Десять месяцев назад мы послали наши разведывательные группы на поиски твоей базы. Они ничего не нашли. Мой сын был солдатом в одной из них. Однажды он перестал говорить. Он стал… примитивным, как животное, – мускул дернулся у него на щеке. – Они со мной связались, сказали, что он сошел с ума, что война слишком сильно повлияла на него. Но человек, который о нем заботился, тоже перестал говорить. У их врача, до того как он тоже перестал говорить, была теория: вирус, который почти стер нас с лица земли, тот вирус, который носил в себе каждый выживший, внезапно изменился. Мутировал.
Он уставился на Цезаря, водя взглядом по испачканному в грязи лицу обезьяны, чтобы убедиться, что тот его понимает. Цезарь все понял, но Полковник решил объяснить еще раз.
– И если это распространится, то на этот раз оно уничтожит человечество окончательно. Нет, это нас не убьет, оно просто сотрет с нас все, что делает нас людьми. Речь, мышление. Оно превратит нас в зверей, но совсем не в тех зверей, какими были вы. И ты говоришь о милосердии? – обвиняюще бросил он Цезарю. – А ты бы что сделал?
Цезарь подумал о немой девочке, которую удочерил Морис, и о солдате с дикими глазами, рычавшем, как животное, а потом исчезнувшем в лесу с пулей в спине. Он вспомнил запекшуюся кровь под носом у мертвых солдат и с запозданием узнал характерные симптомы вируса. Сама идея, что мутировавший вирус может низвести людей до животного состояния, отрезвляла. Цезарь зашел слишком далеко, чтобы развить интеллект у своих обезьян, возвысив их над своим примитивным естеством. А как далеко он может зайти, чтобы они не вернулись в свое прежнее состояние?
– И для меня наступил момент истины, – сказал Полковник. – Я понял, что должен принести в жертву своего сына – чтобы спасти человечество. Я взял пистолет и направил его на моего единственного сына, – при этом воспоминании его глаза увлажнились, и голос захрипел от нахлынувших эмоций. – Он доверчиво посмотрел на меня – это все, что осталось человеческого в его диком взгляде. И я нажал на спусковой крючок.
Он глубоко вздохнул, собираясь с силами. Моргнул, пытаясь высушить глаза.
– Это очистило меня. И моя цель стала мне ясна.
Цезарь ничего не сказал в ответ. Узнав, что Полковник убил своего собственного сына, он почти пожалел этого человека, но только почти. Теперь он понял, яснее, чем всегда, каким безжалостным был этот человек. Если Полковник мог застрелить своего сына, он способен сделать что угодно. Теперь стало совершенно ясно, откуда взялся блеск сумасшествия в его глазах. Убив своего сына, Полковник явно повредился умом. Он сам не понимал этого, но Цезарю показалось, что Полковник уже потерял свои человеческие черты…
– Я дал приказ убить остальных заразившихся, всех, а также тех, кто мог находиться с ними в прямом контакте, даже если симптомы у них еще не проявились. Мы зарыли их личные вещи, все, что могло распространить заразу.
«Сожженные личные вещи на кладбище, – вспомнил Цезарь. – Обгоревшие собачьи жетоны и пряжки от ремней».
– Кое-кто из моих людей оспорил мои приказы, – продолжал Полковник. – Я попросил их сделать то, что сделал я, – пожертвовать своими семьями, друзьями. Они отказались… и тогда я тоже их убил.
«Не удивительно, что Пастор так боялся своего командира, – подумал Цезарь. – Полковник может убить кого угодно, человека или обезьяну. Даже своих собственных солдат и их семьи».
– Остальные, вместе с детьми, дезертировали в лес, – мрачно сказал Полковник, все еще содрогаясь от негодования. – Один из этих трусов сбежал к моим начальникам на север. Они послали ко мне офицеров, чтобы удержать меня. Попытались меня убедить, что эту чуму можно победить с помощью медикаментов, и что они уже ищут необходимое лекарство, – он горько засмеялся. – И тогда я понял, что они ничего не вынесли из нашего прошлого.
Цезарь был готов сказать, что случилось потом.
– Их ты тоже убил?
Полковник бросил взгляд на молодого солдата, стоявшего с арбалетом в руках рядом с ними.
– Что я с ними сделал, Пастор?
Пастор сглотнул слюну перед тем, как ответить.
– Вы отрезали им головы, сэр.
– Одного я оставил, – добавил Полковник, – чтобы он мог вернуться и передать мое послание. Если они хотят отстранить меня от командования, пусть встретятся со мной в этом месте, лично.
«Почему здесь? – подумал Цезарь. – Почему в этом месте?»
Полковник ответил на вопросительный взгляд обезьяны.
– В этом месте находились оружейные склады. Их переделали в центр для перемещенных лиц, когда кризис только начинался. Но оружие все еще здесь, спрятано внутри.
«Артиллерия, – догадался Цезарь. – Вот откуда она появилась».
– Это священная война, – заявил Полковник. – Вся человеческая история подвела нас к этому моменту. И если мы проиграем, мы будем последними представителями нашего вида. Это будет планета обезьян… и мы станем вашим скотом.