Цезарь попытался представить: мир, которым правят обезьяны, с остатками людей, которых используют в качестве скота, к которым относятся так, как люди когда-то относились к обезьянам. Люди станут экспонатами в зоопарках, лабораторными подопытными животными или артистами в цирках, их будут содержать в клетках или охотиться на них, пока не уничтожат. Вымирающий вид.
Такой взгляд на будущее… ставил в тупик.
– Я вот смотрю на тебя, – сказал полковник, заметив тревожное выражение лица обезьяны. – Ты думаешь, что я болен, не так ли?
Цезарь постарался сконцентрироваться на приближающемся кризисе.
– Сколько людей… придет?
– Наверное, все. Тебе-то что? Единственное, чего они боятся больше, чем меня, это твои обезьяны, – он горько ухмыльнулся. – Мои методы никогда не оспаривались, когда дело касалось вас.
Он подошел к Цезарю; его голос стал мягче.
– Я не хотел убивать твоего сына…
Цезарь стоял, не шевелясь, ожидая, когда его враг подойдет ближе. Полковник стоял так близко к нему, что это было мучительно. Цезарь помнил о цепи и об арбалете Пастора, которые удерживали его от проявления ярости.
– Но если судьба уготовила ему наследовать твое нечестивое королевство, – сказал Полковник о Голубоглазом, – тогда я рад тому, что сделал.
Жестокие слова Полковника освободили ярость, которую Цезарь носил в себе с того момента, как потерял своих сына и жену. Все мысли об осторожности, спокойствии и самосохранении вылетели у него из головы, и он бросился на Полковника, пытаясь схватить того за горло. Удивленный человек вовремя отпрыгнул назад, так что ногти Цезаря всего лишь царапнули шею Полковника, который, споткнувшись, упал на пол. Рыжий и Пастор вцепились руками в цепь и изо всех сил потянули ее, так что ошейник врезался в шею Цезаря, удушая его. Из кармана Полковника выпала фляжка. Пастор направил на Цезаря арбалет и яростно заорал.
– Эй, ты! Эй-эй-эй!
Цезарь натянул цепь, но Рыжий был слишком силен, а он сам слишком ослаб после всех его приключений. Обуреваемый яростью, он рычал и скалил зубы, сходя с ума от необходимости броситься на сумасшедшего человека, который без всякого сожаления убил его семью.
«Как он осмелился хвастать, что убил моего сына!»
Потрясенный случившимся, Полковник поднял с пола фляжку и сунул себе в карман. Морщась, он поднял руку и притронулся к шее в том месте, где Цезарь поцарапал его. Он потрогал пальцами царапины, а потом опустил выпачканную в крови руку. Улыбнулся, вне всякого сомнения, осознав, что все могло бы окончиться для него гораздо хуже. Посмотрел на своего противника, который все еще сражался с удерживавшей его цепью. Цезарь все бы отдал за несколько лишних сантиметров и немного времени, чтобы сделать Полковнику что-нибудь более серьезное, а не просто поцарапать его.
«Он должен умереть, – подумал Цезарь, – от моих лап».
– Как эмоционально! – сказал Полковник, издеваясь над ним.
Яростная битва Цезаря с цепью постепенно затихла. После того как его отхлестали кнутом и повесили на крест, сил на продолжение борьбы у него больше не осталось. Особенно с гориллой на другом конце цепи.
– Я вижу, как противоречия раздирают тебя, – сказал Полковник, и его улыбка пропала. – Ты сомневаешься в стоящей перед тобой цели. Ты сердишься на меня, потому что я сделал то, что считается актом агрессии. Но ты принимаешь это слишком близко к сердцу.
Он подошел к Цезарю, явно не опасаясь за свою безопасность. Но, наверное, слишком близко, чтобы Пастору это понравилось.
– Сэр…
Полковник поднял руку, успокаивая нервного солдата. Он подошел так близко к Цезарю, что до него можно было дотронуться рукой. Цезарь закипел, как будто расстояние между ним и его местью мучило его. Полковник мрачно посмотрел на Цезаря, с его шеи ниточкой стекала кровь.
– Как ты думаешь, что мои люди сделали бы с обезьянами, если бы ты убил меня?
Несмотря на обуревавшую его ярость, Цезарь понял, что хотел сказать Полковник. Если бы он убил Полковника, все его обезьяны были бы убиты в отместку. Разве его месть стоила жизни его народа?
А как же Корнелиус? И Озеро? И все остальные?
Уверенный в том, что до Цезаря дошло его послание, Полковник, испытывая судьбу, подошел совсем вплотную к обезьяне, на расстояние удара. Его пистолет оставался в кобуре, висевшей на бедре… Цезарь понял, что пистолет ему был не нужен.
– Или убить меня более важно?
Цезарь понимал, что это был последний и самый удачный шанс отомстить за свою семью. Каждый мускул в его теле напрягся в ожидании. Нужно было нападать на Полковника, рвать его на куски, прежде чем Рыжий с Пастором смогут его остановить.
«Я могу сделать это. Я могу убить его сейчас».
Но за чей счет? Он с радостью отдаст свою жизнь, чтобы уничтожить Полковника, но имел ли он право жертвовать жизнями своих обезьян?
«Нет, – подумал Цезарь. – И Полковник это знает».
Гигантским усилием обезьяна сдержала себя, в то время как Полковник, насмехаясь, прохаживался перед ним. Стало ясно, что его правильно поняли. Он отпустил Пастора с Рыжим, которые повели Цезаря во двор. Ночной холод отрезвил после духоты полковничьего логова. Удрученный Пастор покачал головой и, когда они отошли на приличное расстояние, прошептал.
– Я же тебе говорил, не заводи его. Это было очень глупо, парень…
Цезарь не был парнем, но это замечание принял за сочувствие. Пастор, единственный из последователей Полковника, кажется, все еще вызывал в нем искру сочувствия и благодарности. Цезарь даже почувствовал какую-то симпатию к молодому человеку, который, до определенной степени, напоминал ему о самых лучших людях, которых он встречал в своей жизни. О добрых и отзывчивых личностях, вроде Уилла и Каролины, Малкольма и Элли. Оглянувшись на Рыжего, Цезарь понизил голос.
– С этой битвы, которая начнется, – сказал он Пастору, – тебе лучше будет сбежать, пока не станет поздно.
– Сбежать? – Пастор остановился и уставился на Цезаря. – О чем ты говоришь?
Цезарь снова тихо заговорил:
– Ты не такой, как он.
Пастор отреагировал так, как будто его ударили. Его голос стал хриплым.
– Он был прав… ты что, думаешь, он больной, да? – осуждающе бросил он Цезарю. – Ты как они. Он не сумасшедший. Это мир сошел с ума. И только он один знает, как вытащить нас отсюда. Он всем пожертвовал ради нас, и ты не имеешь права судить его. Кто ты такой, чтобы судить его?
Лицо солдата покраснело от гнева.
– Я пытался предостеречь тебя, чтобы ты не стоял у него на дороге. Я даже не знаю почему. Но если ты думаешь, что у нас могут быть какие-то дела, что-то вроде отношений… и что ты можешь давать мне – что, советы? Так ты избавься от этих заблуждений прямо сейчас, мать твою.
Злобный ответ Пастора удивил Цезаря и разочаровал.
«Нет, это не Уилл, – решил он. – И не Малкольм».
Пастор мотнул арбалетом, злобно уставившись на разочарованную обезьяну. Его сочувствие мгновенно улетучилось. А может быть, оно никогда так далеко не заходило, как Цезарь позволил себе надеяться.
– Пошел, конг, – прорычал Пастор.
Ракета что-то пробурчал едва слышно – он наблюдал в бинокль за тем, как Рыжий и вооруженный человек провели Цезаря мимо солдатских казарм, где огни гасли один за другим, а люди явно собирались отдыхать после длинного дня, в течение которого они сторожили занятых рабским трудом обезьян. Ракета пожелал им плохих снов и угрызений совести.
Спрятавшись за накрытым снежной шапкой валуном, безволосый шимпанзе скрючился на уступе, нависавшим над лагерем. Морис, с девочкой на спине, и Плохая Обезьяна спустились вниз по каменистому склону, чтобы присоединиться к Ракете, наблюдавшему за происходящим внизу. На лице орангутанга появилось беспокойство.
«Как он?» – жестами спросил Морис.
Ракета уныло покачал головой. Цезарь выглядел неважно, но, по крайней мере, все еще был жив.
«И ему очень нужна наша помощь», – подумал Ракета.
Он не был уверен, как они могли спасти Цезаря, не говоря уже о других обезьянах, но он понимал, что, прячась на этом уступе, они ничего не смогут сделать. Им нужно было спуститься ниже, туда, где они могли помочь Цезарю.
Поднявшись и махнув рукой остальным, он снова пошел по склону вниз. Они пошли за ним.
Даже Плохая Обезьяна.
Сидевшая взаперти в загоне, прикованная к другим обезьянам, Озеро наблюдала за тем, как Рыжий и человек-солдат подвели Цезаря к помосту, на котором он висел на кресте раньше. Она почувствовала облегчение, увидев, что он еще жив, но еще сильнее упала духом при виде Цезаря, их великого вожака, которого тащили на цепи. Он стоял у подножия лестницы, а горилла, под пристальным взглядом солдата, вооруженного ужасного вида арбалетом, снимал кандалы с его рук. При виде рубцов, исполосовавших спину Цезаря, она вздрогнула.
«Он страдал ради нас, – подумала она. – Но ничего не добился своими страданиями».
Ее товарищи по заключению, прижавшись к забору, наблюдали за мучениями Цезаря. Как и она, они были голодные, хотели пить, они устали и потеряли надежду. Цезарь попытался выступить против того, как с ними обращались, и быстро вдохновил их на сопротивление людям – но что с ним стало, смотреть страшно. Подняв глаза, он увидел своих обезьян, которых заперли в загоне, словно животных, которыми они когда-то были. Скорбное выражение на его лице разбило сердце Озера.
«Ты выглядишь утомленным», – показала она ему жестами.
Он еще раз обвел взглядом обездоленных обезьян. Гордо распрямил спину. Украдкой наблюдая за своими мучителями, он незаметно жестами показал наблюдавшими за ним обезьянам: «Не теряйте надежды. Все равно скоро все закончится, и мы найдем дорогу к нашему новому дому. Я найду способ вытащить нас всех отсюда».
Озеро испытала прилив надежды, понимая, что обезьяны будут взволнованы смелым обещанием своего вожака. Она была слишком молода, чтобы помнить те времена, когда люди правили миром, когда Цезарь повел свой народ к свободе. Но она помнила, как он спас обезьян от безумия Кобы и как он многие годы спасал их от преследования людей. Цезарь всегда находил возможность спасти их. И сейчас она отказывалась терять веру в него.