Стоять на выступе было небезопасно – все время приходилось смотреть себе под ноги. Делать это было трудно из-за тяжелых железных кандалов, сковывавших его лодыжки. Высоты Цезарь не боялся, в прошлой жизни ему доводилось взбираться и на кипарисы, и на небоскребы, но к силе земного притяжения он относился с большим уважением. Один неверный шаг – и полетит он на встречу со своей смертью многие сотни метров.
«Осторожно, – говорил он себе. – Никаких несчастных случаев».
Сверху над ним висело белесое зимнее небо. День едва начался, а он уже умирал от голода и жажды. Если бы девочка прошлым вечером не принесла ему малую толику пищи и воды, вряд ли бы он смог проделать эту тяжелую работу, которую к тому же он ненавидел всем сердцем. Неужели Полковник надеялся, что он умрет от истощения? Цезарь до сих пор не понимал, почему Полковник просто не расправился с ним, точно так же, как он походя застрелил Перси. Или он боялся превратить Цезаря в мученика… Или просто думал, что это будет отличным посланием другим обезьянам – показать всем, что даже Цезаря можно сломить и заставить работать на людей?
Кирка выломала из утеса огромный пласт камня. Цезарь отпрыгнул назад, чтобы громадный кусок скалы не упал ему на ноги, но его внимание было сосредоточено на другом. Он пристально смотрел на расположенный внизу тюремный двор, где нетерпеливые люди-надсмотрщики все еще пытались согнать измученных, едва передвигавших ноги обезьян к стене. Наблюдая за этой шумной суматошной сценой, Цезарь заметил Ракету в группе скованных одной цепью обезьян, которых только начали выводить из загона. То, что безволосого шимпанзе всего несколько часов назад избили до полусмерти, не освобождало его от работы вместе с другими обезьянами.
«И к лучшему, – подумал Цезарь. – Все идет по плану».
Ракета исподтишка установил визуальный контакт с Цезарем, подтверждая, что он готов сыграть свою роль. Уверенный, что Ракета со всем справится так, как надо, Цезарь стал искать глазами Озеро. В соответствии с планом ее группа должна была остановиться невдалеке от загона с детьми, чтобы взять инструменты и веревки. Озеро немного задержалась, пока не убедилась в том, что Цезарь за ней наблюдает, потом позволила ничего не подозревавшим людям погнать ее обезьян к стене.
«Хорошо, – подумал Цезарь. – Все на своих местах».
Снова посмотрев на Ракету, вожак заметил, что шимпанзе медленно идет к стене. Его глаза не отрываясь смотрели вниз – на его мохнатые ноги, в то время как Ракета отсчитывал каждый шаг с того момента, как его группа поравнялась с поворотной стрелкой на железнодорожных путях, проходивших через тюремный двор. Это была та самая стрелка, которая отмечала расположение подземного туннеля, о котором Ракета рассказал Цезарю прошлой ночью. Он не мог рассмотреть наблюдательное отверстие, которое Ракета выкопал неподалеку от стрелки – оно было слишком маленьким, да и далеко до него было.
«Наверное, это тоже неплохо», – подумал он.
Ракета прошел мимо стрелки и жестами показал Цезарю: «Тридцать семь».
Цезарь кивнул в ответ и запомнил число, потом перевел взгляд на Озеро. Когда ее вместе с группой провели мимо стрелки, она оторвала взгляд от своих ног и знаками передала Цезарю: «Сорок пять».
Он кивнул, подтверждая получение сообщения, и добавил цифру к той, которую только что получил от Ракеты.
«Это то, что мне было нужно, – подумал он. – Остальное – мое дело».
Он начал взбираться по обледенелой скале, подтягиваясь к выступу, который располагался над ним. Но еще до того, как он смог туда забраться, пули застучали по окружавшим его камням, осыпая его осколками камней и льда.
Цезарь застыл и посмотрел на находившихся внизу охранников, которые расположились на громадной врытой в землю цистерне. Один из них опустил винтовку и сердито крикнул Цезарю:
– Это слишком высоко, конг!
Радуясь тому, что охранник сразу не пристрелил его, Цезарь покорно поднял руки вверх, показывая, что он все понял – только досюда, но не выше. Солдаты смотрели на него, не сводя глаз, поэтому он, не совершая лишних движений, которые могли бы их спровоцировать, вернулся к своей работе, только немного выше, чем раньше.
Но все равно достаточно высоко.
Он подождал, когда солдаты окончательно опустят ружья и их настороженность немного уляжется – пусть думают, что он ничем другим не занимается, кроме как выковыривает куски камней из скалы. Потом наконец посмотрел вдаль, на груды камней за стеной, где, как сказал ему Ракета, другие обезьяны будут прятаться и ждать его. Громадные скалы, сжавшись в небольшой островок, лежали перед ним на громадной заснеженной равнине, простиравшейся за каньоном. А если бы Цезарь прищурился, он смог бы разглядеть чью-то косматую фигуру, прятавшуюся за большими валунами…
Морис заметил стоявшего на выступе скалы Цезаря. Он уже очень долго наблюдал за лагерем – с тех пор как Ракета храбро вошел туда, чтобы отвлечь внимание солдат и, если повезет, установить контакт с Цезарем. По плану Ракета должен был найти способ дать сигнал Морису из лагеря, откуда-нибудь со стены или из каменоломни. Увидев Цезаря, орангутанг взмолился про себя: пусть Ракета сможет поделиться их планом с Цезарем – чтобы плененный вожак знал, что делать.
Его молитвы были услышаны в тот самый момент, когда Цезарь отложил свою кирку и остался стоять неподвижно, знаками передавая Морису информацию: «Тридцать семь до загона с взрослыми обезьянами… сорок пять до детей…»
Морис кивнул, хотя прекрасно понимал, что без бинокля Цезарь это вряд ли увидит. Это была та информация, которую Ракета обещал передать ему тем или иным образом – точное расстояние между загонами и стрелкой рядом с входом в туннель.
«Сейчас можно приступать к работе».
Опустив бинокль, он пополз по камням назад, где его ждали девочка и Плохая Обезьяна. Морис облегченно вздохнул, увидев, что на этот раз Плохая Обезьяна смог уследить за девочкой. Наверное, запомнил недавний случай.
Морис жестом показал на бинокль, потом себе на глаза. Изобразил, что он осматривается вокруг, как часовой, и отдал бинокль ей. Он надеялся, что, заняв ее чем-то, он заставит ее остаться на месте. Вдобавок к этому обезьянам действительно было нужно, чтобы кто-нибудь мог сообщить им о приближении солдат, если такое случится. Охрана была значительным образом усилена с момента проникновения Ракеты в лагерь прошлым вечером. Морису и остальным постоянно приходилось прятаться от человеческих патрулей с тех пор, как Ракету взяли в плен.
Мрачно кивнув, девочка взяла в руки бинокль. Морис восхитился серьезным выражением ее лица.
«Мой маленький солдат», – подумал он.
Оставив девочку в безопасности за громадными валунами – по крайней мере, он на это надеялся, – Морис повел Плохую Обезьяну в туннель, который они с Ракетой раскопали, пока не оказались прямо под железнодорожной стрелкой, которую они использовали как ориентир. Плохая Обезьяна светил фонарем, а Морис справлялся с компасом, который Лука нашел на устричной ферме, – в душе они благодарили своего павшего товарища за предусмотрительность. Штука оказалась полезной, и они смогли определить свое положение относительно находившегося над ними военного лагеря. Морис дважды проверил показания, прежде чем указал на два места на стенах туннеля.
«Там, – показал он, – и там».
Плохая Обезьяна согласно кивнул. Подойдя к месту, указанному Морисом, он начал копать земляную стену. Потом посмотрел на орангутанга, который одобрительно кивнул ему в ответ, оценивая помощь и энтузиазм Плохой Обезьяны. Несмотря на постоянный страх перед «плохим местом», шимпанзе-отшельник был готов чем угодно помогать Цезарю, Ракете и другим обезьянам.
«Хорошо, – подумал Морис. – Мне нужна его помощь».
Склонившись над другим выбранным участком, орангутанг тоже начал копать.
Стена была закончена, но работа продолжалась до самой ночи, потому что обессиленных обезьян под угрозой оружия заставили перекатывать громадные артиллерийские орудия через весь лагерь, от депо, находившегося под горой, до самой стены у входа в каньон. Обращенных в рабство горилл заставляли устанавливать громоздкие стальные ракетные установки на вершине стены, а потом солдаты вместе с обезьянами затаскивали мощное оружие на позиции в ожидании приближающихся с севера войск. При виде этой лихорадочной активности Цезарь понял, что враг был совсем близко. Полковнику явно не хватало времени, чтобы закончить свои укрепления и приготовиться к нападению.
«Война началась, – подумал Цезарь, – и обезьяны оказались между двух огней».
Он не вводил себя в заблуждение, полагая, что приближающиеся люди идут сюда для того, чтобы освободить его народ. Полковник все доступно объяснил: он перешел черту, уничтожив инфицированных людей, а не из-за геноцида обезьян. От других людей Цезарь тоже не ожидал пощады, даже если они смогут победить Полковника и его войско.
«Единственное наше спасение – выбраться отсюда».
Он попытался оценить тяжелое вооружение, размещенное на стене, но в этот самый момент Рыжий и Пастор звуком своих шагов нарушили его одиночество в клетке. Большинство обезьян, не занятых в размещении артиллерии на стене, были отправлены в свои загоны, где и свалились на землю без сил. Их использовали, не заботясь о будущем. Цезарь сомневался, что их покормили еще раз, поскольку стена уже была построена.
Подойдя к клетке, Пастор открыл ее одним из своих ключей; Рыжий в это время держал Цезаря на коротком поводке. Ярко-красный рубец над правым глазом Рыжего отмечал то место, куда прошлой ночью ударил головой Ракета, – эта отметина странным образом напоминала шрам над мертвым глазом Кобы. Цезарь намеренно смотрел на этот рубец, чем заслужил угрожающий взгляд от гориллы. Раздражать Рыжего было слишком слабое наказание за преступления этого предателя, но Цезарю это доставило небольшое удовлетворение.
«Ты худшего заслуживаешь, – подумал он. – И все получишь сполна раньше, чем ожидаешь».