Но еще до того, как он успел выстрелить, из дыры в земле появилась громадная волосатая рука и ухватила Бойла за лодыжку. А потом он исчез. Обезьяны, уже не сжимавшиеся от страха, собрались вокруг отверстия. А потом из-под земли послышался глухой удар, который говорил о том, что Бойл больше не будет плохо относиться к обезьянам, ни сегодня ночью, ни вообще. Мгновение спустя из дыры вылетела связка ключей.
Ракета выбросил грязь, слегка расстроенный тем, что ему не удалось ей воспользоваться, и поднял ключи. Подойдя на четвереньках к дыре, он взглянул на Мориса, который в ответ протянул ему солдатскую винтовку.
По всей видимости, Бойлу она больше была не нужна.
Пока Ракета занимался охранником, Цезарь вытащил украденный ключ из-под металлической полоски над дверью клетки – там он его прятал. Наклонившись, он торопливо начал освобождать свои ноги от кандалов. Он едва закончил с правой ногой, как звук чьих-то приближавшихся шагов заставил яростно забиться его сердце. Он быстро повернулся в сторону шума и с удивлением увидел направлявшегося к нему, несмотря на поздний час, Полковника.
«Чего ему нужно? – подумал Цезарь. – И почему именно сейчас?»
Он выпрямился, зажав в кулаке ключ, и бросил предупреждающий взгляд на Ракеты, который немедленно спрятал винтовку себе за спину. Цезарь надеялся, что Полковник еще не заметил оружие. А если заметил, то попытка обезьян освободиться закончится, даже не начавшись. Вооруженный винтовкой, Ракета на какое-то время сможет сдержать солдат, чтобы кто-нибудь из обезьян смог сбежать через туннель, но огневая мощь остальных солдат придет на помощь часовым, как только прозвучит сигнал тревоги, и тогда не останется шансов на спасение детей.
Но Полковник даже не взглянул на обезьян. Вместо этого он смотрел на громадную стену, возвышавшуюся на дальнем конце каньона. Цезарь решил, что Полковник был так обеспокоен предстоящим сражением, что совсем не задумывался об обезьянах, сидевших в своих загонах.
«Хорошо, – подумал Цезарь. – Может быть, скоро уйдет».
Полуночная прогулка Полковника была неожиданной, но, по всей видимости, она только на какое-то время могла задержать исполнение задуманного обезьянами плана – если только командир не заметит, что Бойл не находится на своем посту в сторожевой башне.
Цезарь напряженно смотрел на него, втайне надеясь, что очень скоро Полковник вернется в свою берлогу на вершине сторожевой башни, но жестокий человек-командир не спешил уходить с холодного ночного воздуха. Он просто стоял, недвижимо и молча, словно статуя, как будто прирос к этому куску земли. Цезарь испугался, что Полковник никогда не тронется с места.
«Он ведь не будет стоять здесь всю ночь? Или будет?»
Наконец Полковник отвернулся от стены, но вместо того чтобы повернуть к башне, направился к клетке Цезаря. Когда он подошел ближе, Цезарь заметил, что человек все еще был погружен в свои мысли и не обращал внимания на окружавшие его вещи, не говоря уже о низкой температуре воздуха. Его губы медленно двигались, как будто он разговаривал с самим собой. В руке он сжимал фляжку из нержавеющей стали.
«Он что, пьет? Накануне боя?»
Полковник подошел к прутьям решетки и заговорил странно-безучастным тоном, без всякого вступления. Взгляд его налитых кровью глаз был какой-то отрешенный, смотревший мимо обезьяны, стоявшей с другой стороны тюремной решетки. Униформа Полковника была измята и являла разительный контраст с тем отутюженным внешним видом, в котором он выступал перед военными несколько часов назад. Цезарь отметил, что от него пахло виски.
– По крайней мере, вы можете успокоиться, – неторопливо начал он. – Ваша борьба закончена. Наша продолжается. У природы все еще хватит сил, чтобы стереть нас с лица этой планеты в любой момент. Она динозавров одним метеоритом уничтожила…
Его мутные глаза оглядели тощую фигуру Цезаря.
– Твои обезьяны такие сильные. Я что хочу понять… что за мир вы построите на наших могилах…
Его голос звучал еще какое-то время, заставляя Цезаря задуматься над странным поведением этого человека. Был ли тот пьян, или чувствовал вину, или просто вспомнил о душе перед предстоящей битвой?
Кажется, он больше разговаривал с самим собой, чем с Цезарем, который стоял не шелохнувшись, чтобы не показывать свободную правую его ногу.
– Понимаешь, – сказал Полковник, глядя в пустоту, – когда я первый раз появился в городе, один человек попросил меня с ним встретиться. Сказал, что знает тебя. Что вы вместе работали.
Глаза Цезаря расширились. Был только один человек, о котором мог говорить Полковник.
– Малкольм?..
В последний раз Цезарь видел человека-друга в мрачное время после атаки Кобы на человеческую колонию в Сан-Франциско. Цезарь настаивал, чтобы Малкольм взял свою семью и бежал прочь от войны, которую ни вожак обезьян, ни Малкольм самым трагическим образом не смогли предотвратить, ту самую войну, которая привела к нынешнему положению вещей.
Голос обезьяны вывел Полковника из задумчивости. В первый раз он посмотрел прямо на Цезаря. Его лоб покрылся морщинами, когда он стал копаться в памяти.
– Кажется, так его звали, да.
Цезарь отметил для себя, что это было очень похоже на Малкольма – прийти к Полковнику в надежде остановить дальнейшее кровопролитие, рискуя при этом своей безопасностью. То же самое Малкольм сделал, когда храбро направился в лес, чтобы поговорить с Цезарем – в попытке найти способ для людей и обезьян мирно сосуществовать. И когда он, рискуя жизнью, помогал Цезарю победить Кобу.
– Он… был моим другом, – сказал Цезарь.
– Он сказал, что ты был замечательным, – ответил Полковник. – Не просто животным… что ты был лидером, – человек покачал головой, вспоминая. – Я сначала подумал, что он сумасшедший… но потом понял, чтó Малкольм имел в виду…
Его глаза снова стали мутнеть, и взгляд обратился внутрь себя, как будто Полковник пытался заглянуть в прошлое.
– Он умолял найти тебя. Заключить с тобой мир.
Цезарь был поражен этим открытием. С начала войны он впервые услышал о том, что Малкольм пытался заключить мир между людьми и обезьянами, но по прошествии времени, все становилось понятным. Тот Малкольм, которого он знал, никогда бы не прекратил попыток защитить и людей, и обезьян. Он все время заботился о своих близких, кем бы они ни были, людьми или обезьянами. Цезарь боялся спросить, где сейчас был Малкольм.
– Что случилось с этим человеком?
Полковник ответил не сразу. Он невидяще уставился в пространство, потерявшись в своих мыслях и воспоминаниях. Цезарь не был даже уверен, что Полковник услышал его вопрос. Человек продолжал молчать, а потом сказал ничего не выражавшим голосом, пожав при этом плечами, как будто с трудом припоминал этот случай.
– Я его застрелил.
Горе, приправленное яростью, обрушилось на Цезаря. Ему часто хотелось узнать, что стало с Малкольмом и его семьей, но он всегда предпочитал думать, что они живы и здоровы, живут где-то в тихом месте, далеко от войны. Цезарь не думал, что ему доведется еще раз встретиться с Малкольмом, но узнать, что его друг был мертв, убит себе подобным – это был болезненный удар. Цезарь мог только молиться за то, чтобы подруга Малкольма, Элли, и его сын, Александр, не сопровождали Малкольма, когда он пришел на встречу с Полковником. Ему хотелось верить, что по крайней мере они остались живы.
Получалось, что Полковник убил Малкольма? И еще Корнелию, и Голубоглазого, и Перси, и еще многих других? Чудовищность сказанного накрыла Цезаря, утверждая в решимости уничтожить Полковника до того, как он убьет еще кого-нибудь из тех, о ком заботился Цезарь. В попытке спасти свой народ вожак почти забыл о своей мести, но осознание того, что смерть Малкольма и других была на совести Полковника, стало страшным напоминанием о том, насколько этот человек заслуживал смерти от его рук.
Не то чтобы Полковника это очень озаботило или его тем более мучили угрызения совести. На какое-то мгновенье человек смолк, а потом внезапно очнулся от своей задумчивости. Его голова дернулась вверх, и он диким взглядом оглянулся вокруг, как будто пытаясь понять, где он находится. Подозрительный, почти параноидальный блеск зажегся в его глазах.
– Что… что здесь происходит?
Цезарь придержал язык, не уверенный, как стоило воспринимать странное поведение Полковника. Стоило ли винить в этом странном состоянии алкоголь или какое-то серьезное повреждение его психики? Казалось, что человек плавился, вроде тех оставшихся без обслуживания ядерных реакторов, которые, судя по сообщениям, просто сгорали, выходя из-под контроля во время эпидемии, заражая при этом целые районы страны. Цезарь понимал, что вести себя нужно осторожно – трудно было сказать, что могло спровоцировать почти не контролировавшего себя Полковника.
«И в самое неподходящее время, – подумал Цезарь. – Как раз тогда, когда мы собрались сбежать!»
Осторожный взгляд Полковника обшарил уснувший лагерь. Цезарь старался сохранять на лице нейтральное выражение, чтобы не выдать своего волнения, а Полковник вытянул шею, чтобы посмотреть на падающий снег и на сторожевую башню, где должен был находиться Бойл. Угол обзора был довольно неудобный, и Цезарь прикинул, что Полковник вряд ли сумеет разглядеть, что на посту охраны никого нет, – правда, он не вполне был в этом уверен. И что, если Полковник решит проверить часового или позвать его?
«Если он поднимет шум, наш план обречен».
Напряженный момент был прерван резким металлическим стуком, отвлекшим Полковника. Он посмотрел вниз, себе под ноги и заметил, что уронил свою фляжку. От расплывшегося по снегу пятна запахло виски. Нахмурившись, Полковник поднял фляжку и удивленно посмотрел на нее, как будто забыл, что брал ее с собой. Потом потряс, проверяя, осталось ли в ней что-нибудь. В ней забулькало несколько глотков.
Полковник растерянно обернулся, возможно, обеспокоенный тем, что другие могли увидеть эту оплошность. Заметил стоявших в загоне обезьян, смотревших на него, потом посмотрел на Цезаря и моргнул, встретившись с пронзительным взглядом шимпанзе. Обычная самоуверенность Полковника куда-то пропала, он медленно попятился от клетки и поспешно ушел в свою башню. Падающий снег начал скрывать его следы.