«Пока неплохо, – подумал Цезарь. – Но мы еще не в безопасности».
И еще долго не будем – пока жив Полковник.
С того момента, как отец пришел за ним, Корнелиус не хотел с ним расставаться. Малыш боялся, что отец бросил его, оставив одного в клетке с другими детьми, но теперь он понял, что Цезарь специально дожидался случая, чтобы прокрасться мимо страшных людей и спасти их всех, как он и должен был сделать.
«Я знал, что он придет, – думал Корнелиус. – Мой отец – Цезарь».
Но сейчас Цезарь загонял его и других детей в темную дыру в земле, где Корнелиус увидел звавшего его Мориса. Корнелиус был рад снова увидеть старого орангутанга, но слезать со спины отца и ползти в дыру ему не очень хотелось. Люди убили его мать и брата, и отец был единственным, кто у него остался.
«Я не могу снова потерять его!»
Но отец настаивал, чтобы он шел вместе с детьми.
«Будь храбрым, – знаками показал Цезарь, снимая Корнелиуса со своей спины и передавая его Морису. – И будь осторожен».
Корнелиусу не хотелось идти без него, но он старался быть храбрым, как велел его отец, таким же храбрым, каким был его брат, Голубоглазый. Он был сыном Цезаря. Он будет таким же храбрым, как Цезарь.
«Возвращайся ко мне скорее, – подумал он. – Быстро-быстро!»
Морис поставил Корнелиуса на пол туннеля, где уже стояло несколько детей, которых его отец и Ракета передали Морису. К его удивлению, вместе с ними стояла человеческая девочка, в руках она держала электрический фонарь. Она взяла Корнелиуса за руку и повела детей по длинному темному туннелю…
Прочь от его отца.
Плохую Обезьяну била дрожь – он нервно ходил вокруг входного отверстия колодца, хлопая себя по бокам в бесполезной попытке согреться. Завалы из камней, возможно, скрывали его от людей, но от пронизывающего ветра со снегом они были плохой защитой. Он очень скучал по плотной зеленой парке, которую он отдал Нове, хотя прекрасно понимал, что ей она была нужнее.
«Возможно, я найду себе когда-нибудь новую куртку, – думал он, – когда мы наконец уйдем из этого плохого места».
Из глубины колодца донесся шум. Заглянув в дыру, Плохая Обезьяна увидел, как Нова вывела большую группу маленьких обезьян из туннеля и стала подсаживать их на веревочную лестницу, которая шла на поверхность. На детей, друг за другом карабкавшихся по лестнице, падал снег. Они растерянно смотрели на Плохую Обезьяну, не узнавая его. У него заболело сердце, когда он вспомнил о своем потерянном ребенке.
– Все в порядке, малыши, – тихо сказал он, подбадривая их. – Давайте, давайте…
Несмотря на страх, детям хотелось быстрее вылезти из туннелей и спастись от людей. Очень скоро за каменной глыбой собралась целая толпа. Последним из колодца вылез Морис, присоединившись к Плохой Обезьяне и Нове.
«Все в порядке?» – жестами спросил он Плохую Обезьяну.
Шимпанзе посмотрел в бинокль на сторожевой пост, расположенный у гигантской стены. Вооруженные люди-солдаты ходили взад-вперед вдоль стены и пристально вглядывались вдаль. Морис говорил, что еще больше солдат скоро придет сюда, чтобы драться с теми, которые находились в лагере. Плохая Обезьяна не очень хорошо во всем этом разбирался, но догадывался, что люди на стене высматривали врагов. И еще он понимал, что никто из этих людей не дружил с обезьянами, так что им нужно было удрать отсюда еще до того, как начнется сражение.
А это значило, что бежать нужно было со всех ног.
– Вперед! – прошептал он Морису и детям, подгоняя их рукой, а сам остался позади, продолжая наблюдать за лагерем. Солдаты смотрели вдаль, высматривая людей-врагов, и не искали сбежавших обезьян. – Пошли, пошли, пошли!..
Нова вскарабкалась на спину Морису, на свое обычное место. Обезьяны бросились вперед из-за укрытия и побежали по открытому полю к нижним склонам горы, возвышавшейся над лагерем. Они мчались изо всех сил, сбивая в кровь ноги и костяшки рук, стремясь к заснеженному, покрытому лесом холму, в надежде на то, что метель и ночь скроет их.
Успеют ли?
– Вперед, вперед. Прочь из этого плохого места!
За детьми настала очередь взрослых. Ракета следил, чтобы все оставшиеся обезьяны прошли в туннель. Крупным орангутангам и гориллам было трудно протиснуться, но они справились. Многие взрослые не хотели расставаться со своими детьми, но их убедили, что детей лучше будет пустить первыми, на тот случай, если люди спохватятся и поймут, что происходит. Никому не хотелось оставлять детей в загоне, если охрана начнет стрелять в убегающих обезьян. Вперед пропускали старых и больных.
«Почти закончили», – подумал Ракета.
Времени это заняло больше, чем он предполагал, но наконец последние обезьяны покинули загон, и остались только он и Цезарь. Он повернулся к своему вожаку, готовый покинуть проклятый лагерь, и увидел Цезаря, стоящего у ворот загона. Вожак не отрываясь смотрел на освещенную изнутри сторожевую башню. Ракете пришло в голову, что смотрел он на нее на тот случай, если вдруг Полковник снова подойдет к окну. Ракета был доволен тем, что окно оставалось пустым… по крайней мере на какое-то время.
Не желая искушать судьбу, он подошел к Цезарю. Привлекая внимание, прикоснулся к плечу вожака.
«Пойдем», – позвал он жестами.
Но Цезарь остался стоять, не сделав попытки сдвинуться с места. Его изумрудно-зеленые глаза оставались прикованными к освещенному окну на башне. Ракета не понимал, отчего Цезарь медлит. Все обезьяны давно покинули лагерь, и не было никакой необходимости задерживаться или продолжать следить за Полковником.
– Цезарь? Что случилось?
Не сводя глаз с башни, Цезарь ответил:
– К тому времени, когда они проснутся, вы уже будете в горах. – Он повернулся к Ракете, лицо его было мрачным. – Поспеши, тебе уже пора идти.
Ракета внезапно понял, что сам Цезарь не собирался идти с ними.
– Без тебя? Нет!
Намек на сожаление показался на решительном лице Цезаря, но он не уступил. Цель была ему ясна с того момента, как он нашел свою жену и первенца убитыми в их собственном доме.
– Морис был прав, – сказал он. – Я такой же, как Коба. Он никуда не мог деться от своей ненависти, – Цезарь еще раз бросил мстительный взгляд на башню Полковника. – А я никуда не могу деться от своей.
Ракета попытался переубедить Цезаря, сказать ему, что обезьяны нуждаются в нем больше, чем Цезарь нуждается в отмщении. Но потом вспомнил свою собственную ярость, когда Коба убил Эша. Если бы Коба был жив и находился в этой башне вместо Полковника – Ракета знал, что он бы чувствовал себя точно так же, как себя сейчас чувствовал Цезарь, и принял бы точно такое же решение.
Он кивнул, соглашаясь с неизбежным. Ему очень хотелось остаться и помочь Цезарю отомстить, как раньше, но остальные обезьяны все еще подвергались опасности. Он был нужен Морису и остальным.
«Я должен уйти», – догадался он.
Даже если он никогда больше не увидит Цезаря.
Цезарь, наверное, тоже понял, что это была их последняя встреча. Он сделал шаг вперед, прислонился своим лбом ко лбу Ракеты, и так они застыли на мгновение, прощаясь. У Ракеты перехватило горло, когда он вспомнил, как он и Цезарь начинали вместе, как враждовали много лет назад и какой длинный извилистый путь они прошли.
Неужели они подошли к концу этого пути?
Цезарь оторвался от Ракеты и посмотрел другу в глаза.
– Иди, – сказал он.
Ракета неохотно повернулся и пошел к входу в туннель. Потом оглянулся через плечо и посмотрел на Цезаря в последний раз, прежде чем спуститься вслед за остальными.
Он желал удачи своему другу.
И смерти Полковнику.
«Быстрее! – думал Плохая Обезьяна. – Быстрее, быстрее!»
Оставаясь рядом с выходом из туннеля, чтобы помочь взрослым обезьянам вылезти наружу, он заметил, как Морис повел стайку детей через ледяную равнину к подножию горы. Едва они подошли к ближайшему склону, как земля задрожала под ногами у Плохой Обезьяны. Грохот становился все громче и громче.
Сбитый с толку и испуганный, Плохая Обезьяна посмотрел в сторону громадной стены, защищавшей вход в лагерь. Часовые на стене явно были также возбуждены приближающимся шумом. Они пристально всматривались вдаль и показывали руками туда, откуда доносился грохот. Плохая Обезьяна замешкался, а потом тоже направил бинокль в ту сторону, откуда доносился шум. Холодная волна страха растеклась у него по спине, когда ужасный источник грохота попал в фокус.
«Другие люди! – догадался Плохая Обезьяна. – Идут сюда!».
В снежной мгле вдали засверкали огни, прорываясь сквозь темноту и кружащиеся хлопья снега. Вслед за огнями появилась колонна громадных бронированных машин, приближавшаяся к лагерю по широкой замерзшей долине. Их тяжелые протекторы вырывали в снегу глубокие борозды. Даже ярость зимы не останавливала их медленное уверенное приближение.
По всей длине стены зазвучали сигналы тревоги. Сражение между вступившими в войну людьми вот-вот должно было начаться.
И несчастные обезьяны оказались между двух огней.
«О нет, – подумал Плохая Обезьяна. – Только не сейчас!»
Вой сирен ударил Цезаря по ушам. По всему лагерю замерцали огни, загорелись они и в солдатских казармах, которые внезапно проснулись и ожили. Солдаты повалили наружу, сжимая в руках оружие, многие на ходу натягивали форму и зимние вещи. Они мчались на войну и нервно рявкали друг на друга.
– Твою ж мать! – заорал кто-то. – Они уже здесь!
Согнувшись в тени за казармами, Цезарь выругался – время для наступления было выбрано плохо, да и он сам тянул слишком долго. Добраться до Полковника и остаться незамеченным было сейчас гораздо труднее – лагерь проснулся, и Полковник должен был вести свои войска в бой. Цезарь испугался, что слишком долго ждал своей мести и теперь уже поздно.
Не тратя времени зря, он выскочил из укрытия и, прокравшись вдоль стены казармы, стал подниматься на крышу. Рискуя упасть, он побежал по заснеженной кровле к сторожевой башне, в то время как возбужденные солдаты бросились в другую сторону, к стене. Никто из них не смотрел вверх и поэтому не мог заметить ловкого шимпанзе, передвигавшегося по крыше в нескольких этажах над ними.