Землянин почесал Сурре подбородок, погладил ее за ухом и поднялся. Он слегка расставил ноги, напряг плечи в ожидании знакомого удара и свистнул.
Захлопали широкие крылья: Баку эффектно спланировала и мощными когтями ухватилась за плечо Хостина, нисколько его не оцарапав. Под безжалостными лучами полуденного арзорского солнца иссиня-черное оперение орлицы отливало металлом, а желтое пятнышко вокруг свирепого серо-голубого клюва казалось выведенным свежей краской.
— Са-а-а… — Заслышав команду, птица с кошкой оживились, повернулись и уставились на норби хищными сверкающими глазами, в которых плескались ум и любопытство.
— Отлично! — с облегчением воскликнул Дорт. — Но когда придем в поселение, хорошенько за ними присматривай.
Сторм кивнул, разглядывая место, где только что стоял абориген. Землянин гордился своей способностью маскироваться и незаметно перемещаться, сливаясь с пейзажем, но норби дал бы сто очков вперед самым лучшим разведчикам.
Дорт спрыгнул с седла и объявил:
— Поселение дальше по руслу реки, пойдем пешком. Кстати, — он вытащил станнер из кобуры и разрядил его в воздух, — с заряженным оружием туда нельзя, это считается дурным тоном.
Повелитель зверей двинулся в направлении, указанном Дортом. Баку взмыла в небо. Сурра шла в ярде от них: принюхивалась к запахам незнакомой пищи и прислушивалась к странным звукам туземной жизни, изредка подергивая хвостом от любопытства.
Поселение норби не отличалось строгостью линий. Из гибких стволов местного дерева калма формировали полукруглый каркас; высыхая, древесина становилась прочнее железа. Каркас покрывали причудливым ковром из шкур, добытых на охоте: полоски голубой кожи фравнов переплетались с серебристо-желтой чешуей молодых йорисов, которую, в свою очередь, оторачивал рыжий мех речных грызунов. Нижний край и дверной проем самого большого шалаша окаймлял яркий узор из переливающихся птичьих перьев.
Сторм и Дорт приблизились к центру поселения. Женщин видно не было, но перед каждым жилищем стояли мужчины разного возраста с оружием в руках. Разведчик, встретивший их на дороге, ждал у входа в украшенные перьями покои.
Словно не замечая молчаливых наблюдателей, чужеземцы пробирались к большому шатру, где находился вождь. Дорт остановился. Хостин стоял немного позади, старательно скрывая интерес; он насчитал около двадцати круглых шалашей — в каждом помещалась семья из пятнадцати человек и больше. Согласно традиции, женившись, воин переходил в шатер тестя и проживал там на положении младшего сына, пока не обзаводился достаточным потомством, чтобы основать собственный клан. В целом, по меркам норби, это был настоящий город, чьи жители, судя по всему, поклонялись замле — стилизованное изображение этой хищной птицы красовалось на щите перед покоями вождя.
— Сторм, — тихонько позвал Дорт, жестом приветствуя бесстрастных аборигенов. — Подмани-ка еще раз свою птицу. Это члены племени…
— Замла, — кивнул землянин. — Думаешь произвести на них впечатление моей тотемной орлицей?
Он присвистнул, позвав Баку, и опять напрягся в ожидании, но на этот раз все прошло не столь гладко. Птица вдруг издала воинственный клекот и, выставив когти, спикировала в сторону шалаша, точно в сооружении из кожи и меха таилась некая угроза.
Сторм на секунду опешил, а затем рванул к орлице. Баку уже приземлилась, растопырила крылья и ощетинила перья, а теперь, низко приседая, подбиралась к вождю племени. Птицей овладела слепая ярость; повелитель зверей никак не мог взять в толк, что именно так ее разозлило. Но вдруг в ответ на исступленные вопли Баку из шатра вырвался комок зеленых перьев… К счастью, Хостин успел схватить Баку за лапы, прежде чем она нанесла удар.
Орлица пронзительно заклекотала от бешенства, пытаясь вцепиться когтями в Сторма; он же изо всех сил старался удержать рвущуюся в бой птицу, одновременно посылая ей мысленные команды. Вождь норби, в свою очередь, боролся со своим собственным пернатым драчуном, пока наконец один из соплеменников не накинул на свирепую замлу маленькую сеть. Когда обездвиженную зеленую птицу унесли обратно в шатер, Баку успокоилась. Повелитель зверей водрузил ее на самодельное седло и привязал, чтобы не улетела.
Тяжело дыша, он обернулся: позади, внимательно разглядывая орла, стоял вождь. Пальцы туземца замелькали, и Дорт перевел:
— Кротаг спрашивает: это твой тотем?
— Да, — кивнул Хостин, надеясь, что жест означал то же, что и на Земле.
— Сторм! — Дорт с трудом сдерживал радость. — Можешь продемонстрировать им какой-нибудь шрам? Шрамы норби уважают: докажешь, что настоящий воин, да к тому же с живым тотемом. Вождь даже примет тебя как равного.
Что ж, если шрамы могли помочь… Землянин охотно согласился: рванул широкий ворот рубахи, оттянул шелковистую ткань и обнажил левое плечо, где белела неровная линия — подарок слишком уж бдительного часового с планеты, чье солнце было лишь тусклой звездочкой на ночном небосводе Арзора.
— Я воин, и этот тотем спас мне жизнь, — произнес он, обращаясь к вождю, будто тот понимал его и без перевода.
Вождь прочирикал что-то на своем языке и жестами ответил Дорту.
— Ты справился, парень, — усмехнулся Дорт. — Норби признали тебя и приглашают выпить. Вот заодно и про лошадей потолкуем…
В лагерь они вернулись с пятью опытными следопытами из племени Кротага. Ларкин очень обрадовался, хотя, по мнению туземцев, панику в табуне милостиво ниспослали Гремящие-в-Горах-Великаны (то есть боги Грома, которым поклонялись, будучи язычниками, арзорские аборигены), чтобы приумножить богатства племени и одарить его конями.
Теперь, когда погонщики, в парах с норби, разыскивали разбежавшихся во все концы прерии лошадей, стало ясно, что Хостин был прав, предположив, будто скакунов распугали специально. И хотя аборигены не нашли явных доказательств нападения, очевидно, кто-то разбил животных на группы и искусно укрыл в небольших каньонах и ущельях.
Они так и не смогли обнаружить ни одной улики, которая бы указала на грабителей. А может, и впрямь так ловко отыскивающие лошадей люди Кротага сами организовали панику, чтобы затем получить от Ларкина награду — жеребца и трех-четырех кобыл со стертыми копытами?
Сторм размышлял об этом спустя пару дней, когда перегонял беглецов в лагерь. Копыта лошадей поднимали вихри красноватой пыли; повелитель зверей отъехал в сторонку и стянул с лица повязку, прикрывавшую рот и нос. Издалека к нему приближался всадник: пока что он был лишь крошечной точкой на горизонте. Колл Бистер — бывший диверсант узнал его по белой лошади. Казалось бы, Сторм должен был испытывать к погонщику благодарность: тот отыскал и привел в лагерь Дождя-в-Пыли, того самого коня, на котором Хостин сейчас ехал… Однако к самому Сторму Бистер относился с какой-то необъяснимой неприязнью. Плюс ко всему Колл, как и некоторые другие, выступал против норби, что совершенно не нравилось землянину.
Обычно Сторм держался слегка отстраненно: к примеру, ложился отдельно от остальных, якобы для того чтобы побыть со звериной командой. Но вскоре, благодаря умению обращаться с лошадьми, Хостин завоевал расположение табунщиков, чем мог похвастаться далеко не каждый чужестранец. Ларкин попросил его объездить нескольких скакунов, чтобы заменить ими обученных животных, которые потерялись, когда началась паника, и погонщики, возвращаясь в лагерь после поисков, с интересом наблюдали за действиями землянина.
Сторм с легкостью мог стать всеобщим любимчиком, было бы желание. Товарищи по достоинству оценили его особый дар, уравновешенность и готовность выполнять рутинную работу. Они с пониманием относились к неразговорчивости повелителя зверей, которая за то время, что он провел в Центре демобилизации, превратилась в своеобразную защиту от внешнего мира. Колонистам древняя планета, на которой когда-то давно были выведены предки их скакунов, представлялась загадкой. Ужасная трагедия уничтожила Землю, из-за чего, очевидно, Сторм и замкнулся в себе. Гибель родины придавала Хостину в глазах арзорцев сходство с кем-то вроде императора в изгнании.
Только с Ларкином и Дортом удалось Сторму установить чуть более теплые отношения, чем с прочими. Дорт учил его языку жестов и охотно делился своими обширными знаниями о норби, относясь к землянину с легким чувством собственника, какое порой испытывает учитель к способному ученику. С Ларкином же повелитель зверей разделял искреннюю любовь к лошадям, о которых они могли говорить часами напролет, сидя у костра.
Хостин, без сомнения, привязался к Ларкину и Дорту (насколько он вообще мог сейчас привязаться к кому-то, не считая животных). Но вот с Бистером определенно назревал конфликт, а Сторму это было совсем не нужно. Безусловно, землянин ни капельки не боялся, что дело дойдет до драки. Бистер производил впечатление отъявленного задиры, но в честном бою — несмотря на то что противник был выше и сильнее — Сторм победил бы его.
«Если только бой и впрямь будет честным». — Хостин облизал пыль с губ под повязкой. И удивился: с какой стати это вдруг пришло ему в голову? И почему он чувствовал беспокойство, глядя сейчас на Бистера, будто тот собирался спровоцировать его?
Сторм никогда не был зачинщиком драк, но тем не менее предпочитал не уклоняться от конфликтов — до недавних пор. Почему же ему совершенно не хотелось иметь дело с Бистером, ведь рано или поздно все равно придется?
К Хостину приблизился всадник из числа туземцев; рыжеватая рука, приветствуя, взметнулась с недоуздка, украшенного косичками из кожи йориса. И хотя норби последовал примеру повелителя зверей, закрыв нижнюю часть узкого лица платком, землянин с легкостью узнал Горгола, самого молодого из нанятых Ларкином следопытов.
— Много пыли. — Понимая, что Сторм еще только учится распознавать знаки, туземец говорил медленно. — Сухо…
— Облака над горой… — жестами ответил Хостин. — Будет дождь?
Норби взглянул через плечо на восток, где собирались красные тучи.