Оставалась, правда, одна проблема: самым быстрым способом заключения коммерческих сделок в то время был телетайп, а владельцы телетайпов брали деньги в зависимости от количества символов в сообщениях. Чтобы упростить сообщение и снизить расходы, торговцы вторсырьем договорились о кодовых словах из четырех – шести букв, обозначавших различные классы утиля. Например, слово Talk (Разговор) стало сокращением для «алюминиевых и медных радиаторов», Lake (Озеро) – для «латунных ручек и стреляных ружейных гильз», Taboo (Табу) – для «смешанных обрезков и твердых остатков с низким содержанием меди и алюминия».
Таким образом, мой отец, говоря о чистой проволоке, использовал слово Barley (Ячмень), введенное ISRI, – организацией, расположенной в Вашингтоне (округ Колумбия) и восходящей к NAWMD. Соответствующая спецификация гласила и гласит:
Ячмень № 1 Медная проволока. Класс должен включать не имеющую изоляции медную нелегированную проволоку, калибром не меньше № 16 B & S. Зеленая медная проволока и гидравлически уплотненный материал подлежат согласованию между продавцом и покупателем.
Если бы в ходе своего утреннего разговора мой отец согласился продать партию Ячменя, то по контракту (среди прочего) он должен был убедиться, что не поставляет проволоку с изоляцией – например, рождественские гирлянды. Ведь в спецификации указывается голая проволока без изоляции, и поставка чего-либо иного рассматривалась бы как нарушение договора. В результате отец и его работники прилагали немалые усилия по сортировке спутанных хитросплетений проволоки и кабелей, которые получали на складе, отделяя куски провода с изоляцией и обеспечивая тем самым соответствие спецификации. В противном случае покупатель имел бы право отклонить груз. Однако чаще покупатель с подобной «претензией» просто договаривался о более низкой цене, отчего прибыль продавца падала.
Спецификации важны не только в торговле металлоломом. Различия между сортами бумаги остаются не менее значительными, чем 100 лет назад, а идентификации и разделению сортов посвящены целые исследования. В 2006 году я наблюдал, как десятки женщины проводили рабочий день, отрывая картонные обложки от школьных тетрадей на бумажной фабрике примерно в 100 км от Дели. Причина была проста: картон стоит дороже белой тетрадной бумаги, и на фабрике они используются по-разному. Экспортеры тетрадей из Дубая не могли себе позволить рентабельную сортировку – стоимость труда в Дубае слишком высока; поэтому тетради по скидочной цене (материал-то неоднородный) оказались на индийской фабрике. Для бумажной фабрики разделение купленных по дешевке тетрадей на более дорогой картон и менее дорогую белую бумагу оказалось весьма рентабельным.
Сегодня существуют сотни спецификаций для утиля. Некоторые стандарты относятся к конкретным странам (свои спецификации есть у Японии и Кореи), но чаще и шире всего используются североамериканские нормы института ISRI. Они не статичны, а меняются в зависимости от мусора, который выбрасывают люди, и в зависимости от технологий, используемых при обработке отходов. Примечательно, что у людей из комитета по стандартам есть чувство юмора: в 2007 году, значительно позднее кончины телетайпа, они предложили для трех видов алюминиевых отходов короткие обозначения «Тата», «Тото» и «Туту». Эти коды, наряду с более старыми и распространенными обозначениями, – ровно такие же условия торговли, как доллар, тонна и стоимость фрахта. Об этом явлении мне напомнили в 2010 году, когда я находился в Джамнагаре, небольшом[29] городе на северо-западе Индии, чья экономика основана на тысячах латунных предприятий, перерабатывающих исключительно металлолом. Однажды днем мы шли через промышленный парк с крупным импортером вторсырья и миновали тщедушного торговца с велосипедом. Увидев меня, редкого иностранца в тех краях и вероятного источника импортируемого утиля, он показал на груз латунных предметов в прицепе к велосипеду, улыбнулся и сказал: «Мед» (Honey).
Я знал, что он имеет в виду, как знал и тот, кто отправил этот Мед в Индию. Еще важнее, что человек, будущий покупатель, тоже определенно знает такое обозначение. Эти странные термины – не просто пережитки эксцентричного бизнеса, с их помощью куча мусора преобразуется в товар. В конце концов, если вы не способны описать вещь, которую продаете, вероятно, вы не сможете ее и продать. Спецификации помогают довести вторсырье до тех людей, кто в нем заинтересован. Иногда потенциальные покупатели находятся в Китае, иногда в Индии, а иногда они живут и работают в местах вроде американского Среднего Запада[30].
Семь часов утра. В будний день середины августа 2011 года Гай Думато, уроженец Форт-Уэйна (Индиана), едет на огромном и очень дорогом черном пикапе по улицам родного города. Я сижу рядом с ним, хотя по ощущениям – далеко, словно в большой кабине грузовика, и смотрю, как он пьет кофе из гигантской кружки. Водителю под 40, у него плотная мускулистая фигура, а кофеиновый зуд готовности к работе выдает человека, привыкшего к ранним сменам.
Гай – менеджер в OmniSource, одной из крупнейших в мире компаний по утилизации, которую в 2007 году приобрела за $1,1 млрд открытая акционерная сталелитейная компания. Давно, когда я еще работал у отца, мы продавали металл OmniSource. Но до сегодняшнего дня я никогда не видел, что происходит с этим ломом. Пока мы едем, Гай рассказывает мне о своей карьере. Он скромно начинал в OmniSource рабочим, делая все, для чего хватало крепкой спины и желания работать. Он вспоминает прошлое не в терминах работы, которую выполнял, а в терминах цены на металлолом.
«Я помню, как медь стоила 60 центов за фунт, – говорит он. – А полный трейлер стоил 24 тысячи баксов». Эти дни низких цен в целом закончились в 1990-х – перед тем, как Китай, Индия и другие развивающиеся страны подняли спрос на сырье, в частности на металлолом, выстраивая у себя инфраструктуру и новый образ жизни. В то утро, когда я ехал с Гаем, экономика Соединенных Штатов еще находилась в рецессии, однако спрос со стороны развивающихся стран, например Китая, где на сельскохозяйственных территориях внезапно стали расти города, привел к возрастанию цены на медь до $3,50 за фунт с лишним, и трейлер Гая с медным ломом стал стоить не $24 тыс., а $150 тыс. На минуточку, разница между автомобилями «Форд Фокус» и «феррари».
«Тут», – говорит он мне, и мы сворачиваем направо, к небольшой парковке у высокого кирпичного здания на тихой улочке с краю жилого района. Попадая в такое место, не ожидаешь встретить «что-то самое большое в мире». И тем не менее именно здесь находится крупнейшая в мире фабрика по разделению – то есть утилизации – кабелей и проводов на отдельные компоненты, в основном на медь, алюминий и изоляцию.
Гай ведет меня на склад. Недалеко от дверей я вижу цветную спутанную груду кабелей, некоторые толщиной с мяч для софтбола[31]. Тут есть медные телефонные кабели, недавно замененные оптоволоконными; есть и выкопанные коммунальными службами во время модернизации в связи с ветроэнергетическим проектом, например; какие-то обрезки могут быть отходами производства, купленными у одного из последних представителей некогда могущественной американской индустрии производства проволоки. Однако большая часть материала, примерно 60 %, приобретается на меньших базах-свалках – таких, где вырос я; они же, в свою очередь, купили вторсырье у своих клиентов – от рабочих до фабрик.
Не существует статистических данных об объеме кабелей и проводов, ежегодно производимых в Соединенных Штатах (да и где угодно, если на то пошло), однако измельчительная установка компании OmniSource в Форт-Уэйне дает примерное представление, каков объем может быть: за одну 24-часовую смену система способна обработать около 200 тыс. килограммов кабелей и проводов, то есть примерно массу статуи Свободы.
Это не единственная в стране установка, занимающаяся измельчением проволоки: есть еще минимум 40 других, хотя ни одна не подходит близко к размерам или сложности системы, принадлежащей OmniSource. И мы говорим только о Северной Америке; а ведь фирмы в Индии, Китае и Вьетнаме, столь же голодные до сырья, как и OmniSource, используют тысячи мелких агрегатов, где ручной труд и простые машины заменяют того левиафана, которого меня пригласили посмотреть. Но сначала Гай ведет меня за угол: «Вам нужно увидеть, как мы понимаем, с чем нам предстоит иметь дело».
Я захожу в небольшое помещение без окон, где работают два жилистых молодых человека. С помощью щипцов рабочие аккуратно отделяют примерно 5 см кабеля. Гай обращает мое внимание на шестиметровую стену, от пола до потолка испещренную крючками, которые держат тысячи пятисантиметровых кусочков проводов и кабелей. Слева в основном тонкие провода, образующие полосу черного цвета; в середине куски становятся толще и разнообразнее по цвету, кое-где добавлены поперечные срезы медного кабеля – диаметром 10 и даже 12 см.
Гипнотическая картина, неожиданное случайное произведение искусства, одновременно оказывается вполне исчерпывающим реестром способов передавать электроэнергию и информацию, использованных американцами за последние три десятка лет. Однако висящая выше табличка «ТОЛЬКО В КАЧЕСТВЕ ПРИМЕРА» предполагает более глубокий смысл. Для OmniSource, которая, вероятно, перерабатывает в одном месте больше проводов, чем кто-либо еще в мире, эта стена – выставочный стенд с образцами того, что именно покупает OmniSource. Каждый кусок провода, каждый фрагмент кабеля обернут белой этикеткой с точным описанием содержимого. Гай тянется к случайному образцу – куску в виде восьмерки, сделанному из двух жил, одна больше другой, которые соединены черной изоляцией – и показывает мне этикетку:
8-ОБРАЗНЫЙ: 3 ⅛″
37.81 #1 CU
8.82 CU FOIL
21.26 FE
Перевод тут несложен. 8-образный – это вид провода, используемого на столбах электропередачи, и данная разновидность имеет размер 3 и ⅛ дюйма (около 8 см). Провод состоит из двух жил. Одна передает электропитание или телекоммуникационный сигнал и обозначается 37.81 CU, что на обычном языке означает 37,81 % меди