В некоторых случаях у отца действительно имелись возможности выполнить свое обещание. Но одних возможностей не хватало, чтобы получить право на покупку металлолома у какого-нибудь небольшого заводика. Моему отцу приходилось убеждать поставщика вторсырья (например, изготовителя оборудования для пищевой промышленности, у которого ежегодно образовывалось несколько сотен тонн алюминиевых обрезков) в способности его фирмы забирать металлолом вовремя, обеспечивать качество обслуживания и при необходимости добывать билеты на игры «Твинс» и «Викингов»[35]. Однако все понимали, что другие базы ради завлечения покупателей предлагали аналогичные вещи, включая лучшие места на «Викингов». Причем, честно говоря, билеты на «Викингов» имели меньше всего значения. Некоторые торговцы металлоломом и сейчас суют конверты с наличными управляющему погрузочного дока на фабрике – а тот обещает отвернуться, когда они будут уезжать с грузом ценного сырья. В Китае если вы хотите просто поговорить с боссами какого-нибудь завода об их металлоломе, то шикарные обеды (часто с проститутками) – одно из базовых условий.
На деле жестокая конкуренция за лом идет на всех рынках мира. Здесь как с едой: если у вас ее нет, вы умираете; а если вам ее не хватает, вы не растете. Поэтому вы ищете металлолом, обзванивая фабрики, коммунальные службы, муниципалитеты, стараясь перебить цену и условия обслуживания конкурентов и перехватить товар; но конкуренты занимаются тем же самым. Девятилетний Леонард Фриц, рывшийся на свалках с бродягами, которые пытались украсть его утиль, испытал это в детстве; мой отец, конкурировавший с другими торговцами утилем в Миннеаполисе, испытывал подобное на протяжении всей карьеры.
На самом деле единственная защита от конкуренции – большой перечень клиентов. Я думаю, на пике бизнеса мой отец собирал металлолом примерно у 200 мелких производителей, служб и муниципалитетов. Имелись и более крупные клиенты, но он мог потерять одного-двух и все равно остаться в бизнесе. У компаний покрупнее (в том числе и конкурентов) были, возможно, сотни клиентов, и они могли без ущерба для бизнеса потерять десятки. Однако вне зависимости от размера все компании – от махоньких до многонациональных – одинаково яростно сражаются за право покупать металлолом. Получается перевернутый обычный бизнес, когда вы выбираете себе поставщиков (фактически они соревнуются за право продавать вам) и продаете своим покупателям.
Таким образом, в нашей индустрии есть аксиома: лом трудно купить и легко продать.
Я не могу вспомнить, когда именно перед окном нашей конторы появился первый покупатель из Китая. Вероятно, это произошло около 1994 года, в то время, когда Китай стал отказываться от регулирования ключевых отраслей, а частные предприниматели сочли металлолом подходящим бизнесом для тех, кто хочет разбогатеть. Ставка была хорошая: Китай стремился занять место в списке ведущих экономик мира. Имелись и рабочая сила, и государственная поддержка, не хватало только сырьевых материалов. Один из способов получения сырья – разрабатывать шахты; другой – отправиться в Соединенные Штаты, то есть в место, которое многие торговцы называют Саудовской Аравией Вторсырья, в страну, где вторсырья больше, чем могут обработать ее жители. Прозвище «Саудовская Аравия Вторсырья» звучит забавно, но это отнюдь не комплимент. Скорее возможность эксплуатировать.
Первые китайские торговцы сливаются в моей памяти (хотя они не были у нас первыми азиатскими покупателями: мы несколько лет продавали меньшие объемы Тайваню). Я просто помню китайские лица, ломаный английский язык и желание купить все, что у нас есть.
– У вас есть провод номер два?
Конечно, у нас был провод номер два. У нас были и клиенты для него.
– Сколько вы хотите?
– Можно ли посмотреть?
Мы отправлялись на склад, и после быстрого осмотра они собирались скупить все. Отец называл цену, которая значительно превосходила то, что платили наши покупатели в Северной Америке, и китайцы без вопросов соглашались. Если они располагали свободным временем, то проводили остаток дня, наблюдая, как все наши запасы проводов загружают в транспортные контейнеры и готовят к отправке в порт в Китае, известный только им. Для меня (и, вероятно, для большинства других торговцев вторсырьем того времени) Фошань[36] был не более реальным, чем Атлантида.
Глава 4Международный уровень
Я вырос в Миннесоте и никогда не интересовался Китаем. Подобно большинству жителей Среднего Запада, я считал территорию Соединенных Штатов, простирающуюся во всех направлениях, вполне обширным полем для исследований. Ну а если бы мне захотелось покинуть страну, то Канада и Мексика – достаточно удаленные места. Так что я поступил в колледж в Чикаго на Среднем Западе, а когда возникло желание поучиться за границей, я выбрал Италию. Она определенно попадала под понятие «далеко», и, полагаю, именно благодаря той поездке я заинтересовался путешествиями. Однако потом я вернулся в США и долго не собирался никуда уезжать. В конце концов, надо было познакомиться с пустынями Запада, и даже сейчас я предпочитаю проводить свое время именно здесь.
Насколько я знаю, бабушка никогда не выезжала из страны, не считая поездки в Канаду. Так случилось, что отец тоже мало путешествовал. Помню, мой троюродный брат Чаки жил в южном Техасе, и он часто возил утиль туда-сюда через границу. Мой отец был у него раз или два и регулярно давал советы по телефону. Кроме этого, отец в начале 1980-х летал в Эфиопию, чтобы заключить сделку по металлолому, но она не состоялась.
В середине 1990-х, когда наше семейное предприятие всерьез включилось в торговлю с Китаем, практически все сделки совершались у нас. Китайцы приезжали к нам, платили наличные и уезжали с металлоломом. Конечно, это была международная торговля, но ее мы могли вести, не выходя из дома. В разгар бума 1990-х мой отец пару раз ненадолго летал в Китай, возвращаясь с фотографиями китайских свалок, заполненных людьми и разноцветными грудами проводов. Но я всегда подозревал, что его поездки служили лишь предлогом для путешествий, а то и просто для ночных развлечений вне дома. Главный вывод из увиденного был таким: китайцы богатеют, и они еще долгое время будут жаждать металлолома. Отец не ошибся – за последние два десятилетия, основываясь на этих выводах, многие сколотили гигантские состояния.
По иронии судьбы моя семья в число счастливчиков не попала.
Недавно я услышал мысль, мол, если вы владели свалкой и не разбогатели за два последних десятилетия, то вы или глупец, или невероятно невезучий человек. Я усмехнулся, хотя меня задела эта фраза. Мы не только не разбогатели; наш бизнес пострадал и даже сократился в годы бума. С другой стороны, сам факт, что семья оставалась в бизнесе, а не обанкротилась, – уже достижение само по себе.
Все заслуги принадлежат отцу. Он талант, специалист до мозга костей, один из величайших торговцев в той отрасли, где требуется крутиться, как колеса, катящиеся с холма. Однако его способности не смогли обеспечить ему счастья. Я встречал людей, которые в середине жизни сдавались или уставали заключать сделки ради самих сделок. Похожие на моего отца, с интеллектом выше среднего, они выросли в мусорной индустрии еще до того, как она стала «зеленым» бизнесом, до того, как она превратилась в идеологию, смысл и цель. Конечно, всегда приходилось учитывать и не денежные проблемы, в частности неумолимое ползучее государственное регулирование, – и попытки под него подстроиться отнюдь не напоминали решение приятной головоломки.
Так что же происходит с торговцами металлоломом, которые устали делать деньги ради денег, которые не уважают собственного дара зарабатывать на кучах чужого барахла? Иногда они начинают гоняться за юбками; иногда обращаются к выпивке; иногда они открывают киоски, продающие текилу на австралийских пляжах, и называют это карьерой. Так получилось, что мой отец подумывал над последним вариантом, но выбрал первые два.
Фактически большую часть 1990-х, когда я был связан с мусорным бизнесом, отец крепко подсел на алкоголь и другие вещества. Не стоит и говорить, что постоянно пьяный руководитель компании – причина всевозможных проблем в любой индустрии. Однако в сфере мелкой торговли металлоломом, где большинство сделок совершаются с помощью наличных, а собственные работники способны обобрать вас до нитки, это все равно что выкинуть деньги в измельчитель для проволоки.
В то время я был молодым и неопытным, изучал философию и неоднозначно относился к идее посвятить себя работе в индустрии торговли ломом. Мне хотелось заниматься другими вещами – сочинять песни, писать романы, влюбляться в депрессивных женщин и получить наконец научную степень по эволюционной биологии. Но когда у вашей семьи и вашего семейного бизнеса проблемы, вы делаете то, что можете. Поэтому я принял одно из лучших решений в своей жизни и стал вместе с бабушкой работать на нашей свалке. Изо всех сил мы стремились сохранить наличные, отправили отца в один из лучших наркологических центров в Соединенных Штатах. Одновременно я научился закрывать банковские счета и кредитные линии, пока мы балансировали между выбором платить банкам, работникам или оплачивать привычки отца.
В бизнесе мы остались, конечно, чудом. Я отчетливо помню тот день, когда мне пришлось идти в наш банк и смиренно объяснять, что отец лечится, а поэтому не надо лишать нас денег. Сохранилось еще более яркое воспоминание о необходимости выписать отца из наркологического центра во Флориде, чтобы он мог подписать очередной кредитный договор с каким-то финансовым учреждением, подкрепляя у кредитора ложное впечатление (которое обеспечивал я), будто отец проводил месяц в плаваниях по Мексиканскому заливу (хотя он наверняка ни разу не ступал на палубу корабля). В любом случае, когда мой возраст подходил к 30 годам, я понял две вещи: во-первых, мой отец никогда не станет трезвенником, как бы ни надеялись мы с бабушкой; во-вторых, у меня не было будущего в бизнесе, чей руководитель, хоть и крайне талантливый, почти постоянно отсутствовал.