В компании Net Peripheral восстановление начинается вскоре после появления монитора в мастерской – если на корпусе есть потертости, рабочие его полируют. Однако восстановление не заключается только во внешней ретуши: ближний стол заставлен мониторами, подключенными к питанию, и сотрудники компании смотрят, нет ли размывания изображения (это самая частая проблема с прибывающими мониторами – и она поддается исправлению на 100 %). Далее я вижу двух индонезийских техников, которые открывают корпуса и методично вырезают, вставляют и паяют что-то внутри, ремонтируя и заменяя электронику, переставшую по каким-то причинам работать в США. Техники, словно хирурги, удаляют и меняют части – одни заказаны на фабриках в Тайване, а другие вынуты из мониторов, уже не подлежащих восстановлению; и процесс продолжается, пока внутренности отремонтированного монитора не заработают так же хорошо, как у нового.
Отсюда внутренности монитора двигаются по конвейеру к техникам, проверяющим качество изображения. Далее их помещают в новые или отремонтированные корпуса, упаковывают и рассылают по всему миру. Бизнес прибыльный, и 60 работников компании получают за свою работу хорошую конкурентную заработную плату. Но даже Фунг вынуждена признать конечность будущего их бизнеса. Они с мужем подумывали о переезде из Малайзии, где уровень жизни поднялся и люди предпочитают покупать новые мониторы, в Индонезию или на другой развивающийся рынок, где для подержанных мониторов может найтись хорошая клиентская база.
Горькая ирония заключается в том, что, чем богаче становится Малайзия, тем менее она приветствует экономичные методы. Позже, когда Фунг везет меня по мосту, соединяющему Пинанг с материком[57], она кивает на новые автомобили. В Малайзии активно растет собственное автомобилестроение, а дороги становятся такими же забитыми, как Манхэттен в час пик. «Если вы можете купить новый автомобиль, зачем вам покупать старый монитор?»
Хороший вопрос. Во время поездки мы минуем некоторые предприятия высокотехнологичного промышленного ядра Пинанга: заводы компаний Dell, Sony и Intel. Кто не предпочтет новые вещи, выходящие из их цехов? На «клеверной» развязке я смотрю вниз и вижу гектары ржавого металлолома под кранами и тракторами. Ржавые холмы напоминают мне о доме, о базе, где я вырос. Индустрия утилизации металлолома в Малайзии растет – как растет она везде, когда люди становятся средним классом и отказываются от экономии. Однако Фунг вряд ли останется в Пинанге, чтобы наблюдать за этим процессом. Она ищет новые места, где будет спрос на контейнер с вещами для повторного использования.
Глава 7Страна больших отходов
Около восьми утра в понедельник Джонсон Цзэн ставит свой арендованный «шевроле» перед зданием Cash’s Scrap Metal & Iron в Сент-Луисе (штат Миссури). Он приехал купить металлолом для отправки в Китай, и это первая остановка за день в поездке по постоянным клиентам. Путешествие длиной в 2,5 недели началось в Альбукерке (Нью-Мексико), а закончится в Южной Каролине. Но, по словам Джонсона, это ерунда. «Во время моей последней поездки с Гомером, – вспоминает он, имея в виду импортера металлолома из провинции Гуандун, – мы проехали пятнадцать тысяч километров за двадцать шесть дней».
Результат? Миллионы килограммов металла стоимостью миллионы долларов отправились из Соединенных Штатов в Китай.
Джонсон – торговец-одиночка, путешествующий на одном арендованном автомобиле по США в поисках металла. Но он не единственный: по его оценке, минимум сотня других китайских торговцев металлоломом, более или менее на него похожих, колесят от одной базы до другой в поисках того, что американцы не хотят или не могут утилизировать (существуют и торговцы макулатурой, но их намного меньше). Эта торговля длится давно – тайваньские покупатели вроде Джо Чэня занимались этим еще в 1970-е, – и она очень важна. Он и его коллеги – глаза, способные заметить ценность, которую отказываются видеть американцы; они – авангард экологической безопасности, высокотехнологичные мусорщики эпохи непрерывного обновления, самые «зеленые» утилизаторы нашей эпохи. Джонсон Цзэн – в самом прямом смысле звено, соединяющее ваш мусорный контейнер и вашу местную свалку с Китаем.
Сегодня Джонсон находится на Норт-Бродвей-авеню, недалеко от Миссисипи, в промышленном районе, видавшем лучшие времена. На пустых участках стоят прицепы, а на пыльных тротуарах никого нет. Я воображаю некогда громоздившиеся вокруг и кишевшие жизнью склады и фабрики, но сейчас единственное, что приходит в голову, – это не то место, куда хочется прийти после наступления темноты.
Джонсон щелкает по своему BlackBerry[58], проверяя цены на металл на Лондонской бирже. «Рынок идет вниз, – вздыхает он. – Но мы все равно будем пробовать». Он хорошо выглядит для своих 42, но когда его губы озабоченно сжимаются – как сейчас – то щеки слегка выпячиваются, и становятся заметны старящие его морщинки в уголках глаз. Высокий лоб придает ему вид мыслителя, а мягкий голос вкупе с вежливым языком предполагает утонченный характер. «Гомер звонит», – говорит он шепотом, нажимая на значок ответа, и мягкие английские слова сменяются гортанными напористыми интонациями его родного кантонского языка[59]. Как я замечаю, Джонсон, уроженец города Шаньтоу на севере провинции Гуандун, любит звонки из дома.
Сегодня, как и всегда, Джонсон и Гомер занимаются медью, и понятно почему: в 2012 году на долю Китая приходилось 43,1 % мирового спроса на медь, то есть в пять раз больше, чем в том же году на долю США. Китай развивается стремительно, а современная экономика не может быстро расти без меди. Но есть и другая причина: последний из американских заводов, добывающих медь из металлолома, закрылся в 2000 году из-за высокой стоимости соблюдения экологических норм (и частично из-за мер воздействия на тех, кто нормам не соответствует). В итоге Китай, который в 1980 году практически не занимался очисткой меди, теперь стал мировым лидером. Мало того, у него несколько самых современных и безопасных для окружающей среды медеочистительных заводов в мире. Поэтому, когда Джонсон отправляется в «медный» путь, он покупает ту медь, которая могла бы остаться в Соединенных Штатах, но которой сейчас просто деваться некуда, кроме как в Китай.
В индустрии металлолома медь обычно относится к низкосортным. Это неопределенный, но важный термин, и разные люди понимают его по-разному. Но в целом низкосортный лом только благодаря значительной обработке (ручной, химической или механической) может стать чем-то высокосортным – как те нарезанные провода и кабели, которые я видел на фабрике OmniSource в Индиане. Тем американцам, озабоченным утилизацией и сохранением ресурсов, важнее всего знать о низкосортном ломе следующее: если его не экспортировать, то он, вероятнее всего, будет закопан. Просто слишком дорого добывать из него металл в условиях высокой стоимости рабочей силы. Ярким примером являются электродвигатели, столь ценимые в Тайчжоу; однако можно назвать и рождественские гирлянды, и все виды кабелей с большим объемом изоляции.
Среди покупателей низкосортного лома у Джонсона в лучшем случае средний размер оборота. Однако средний размер – не значит скромный: накануне вечером он сказал мне, что до конца недели собирается истратить $1 млн.
Джонсон заканчивает телефонный разговор с Гомером и сует свой BlackBerry в карман рубашки.
– Он ждет у компьютера, – говорит мне Джонсон, берясь за ручку автомобильной дверцы. – Я отправлю ему фотографии.
Я смотрю на часы. В Китае около 10 часов вечера.
– Он еще не лег?
– Естественно! О каких-то видах материала я не знаю. Он знает. Так что звоню ему. Он специалист.
Джонсон выходит из машины и открывает багажник. Там лежат его и мои чемоданчики и каска. Он открывает свой чемоданчик, достает оранжевый жилет, похожий на робу дорожных рабочих, и натягивает его на выглаженную рубашку в бело-голубую клетку. Затем он лезет в бумажник и вынимает визитку, которую вставляет в прозрачный пластиковый держатель, вшитый в жилет.
ДЖОНСОН ЦЗЭН
ПРЕЗИДЕНТ
SUNRISE METAL RECYCLING
ВАНКУВЕР, БРИТАНСКАЯ КОЛУМБИЯ
Он распрямляется во весь рост – наверное, пять и девять[60], и разглаживает морщинки на жилете. Закрывает багажник, и мы идем через входную дверь Cash’s Scrap Metal & Iron. На другой стороне стекло и окошечко, куда можно просунуть документы и деньги. На шатком стуле сидит сонный мужчина в каске и засаленной одежде, он пытается избежать моего взгляда.
– Хелло! – говорит Джонсон в окошечко.
За стеклом появляется смеющееся – явно прервали на середине разговора – мясистое женское лицо.
– Чем могу помочь вам?
Джонсон выпрямляется, широко улыбается и сует в окошечко карточку.
– Доброе утро, мэм! – он растягивает каждый слог со льстивой интонацией. – Я Джонсон из компании Sunrise. У меня назначена встреча с Майклом [имя изменено]!
Я гляжу на него: куда, черт возьми, пропал хладнокровный кантонский бизнесмен? Это не тот парень, с кем на встречу я летел из Сент-Луиса.
Женщина смотрит на карточку:
– Его нет.
Я вижу, как Джонсон дергается.
– Нет проблем, мэм. Вы знаете, когда он появится?
– Дайте проверю, – она отходит от стекла.
Его улыбка пропадает.
– Вот всегда так, – шепчет он. – Всегда.
Я слышу телефонный звонок по ту сторону стекла; на улице взревывает дизельный мотор.
Дверь слегка приоткрывается и пропускает высокого мускулистого мужчину в красной футболке, ему немного за 30.
– Привет, Джонсон, я сейчас занят зарплатой, – он кивает на потрепанный кожаный диванчик в середине офиса размером со спальню. – Буду, как только смогу.
Джонсон отвечает широченной зубастой улыбкой: