Во вторник в 6:30 утра мы выезжаем из Луисвилла и направляемся в Индианаполис. Ехать два часа, и, желая сэкономить время на завтрак, Джонсон съезжает с автомагистрали к ресторанчику «Вендис»[69], хотя он, конечно, предпочитает бесплатные завтраки в Super 8, Red Roof Inn и других сетях недорогих гостиниц. Но мы опаздываем, и, честно говоря, мне хочется обойтись без очередной порции дешевых хилых бананов и жирных гостиничных маффинов с черникой.
Пока мы едем и едим сэндвичи, Джонсон рассказывает мне о своих мыслях по поводу будущего. Иногда он подумывает открыть собственный склад, видимо, в какой-нибудь из Каролин[70], чтобы упаковывать и перепаковывать купленное в поездках. Но по ходу нашего обсуждения он решает, что склад превратится в место обработки, а ему не хочется конкурировать с базами металлолома в США. В данный момент они – его клиенты. «А вы? – внезапно спрашивает он. – Вы не думаете заняться этим бизнесом?»
Один этот вопрос заставляет меня скучать по дому. Бабушка умерла несколько месяцев назад, и я впервые осознаю, что даже если я займусь бизнесом, то некому будет принести на завтрак бульон с кнейдлах[71]. Я не могу рассказать это Джонсону, потому что тогда затем пришлось бы объяснять ситуацию с моим отцом. Поэтому я говорю, что последнее слово за моей невестой Кристиной, а она о металлоломе пока знает немного. Так что посмотрим.
Южнее Индианаполиса мы подъезжаем к новенькому многоэтажному зданию склада рядом с автомагистралью. Судя по табличке, оно принадлежит фирме J. Solotken & Company, Inc. Когда мы заходим в вестибюль, у меня возникает ощущение, что я в страховой конторе, а не на базе металлолома. Нас встречает Брайан Нахлис, энергичный 40-летний представитель семьи, владеющей бизнесом, он тепло приветствует Джонсона. «Нам нравятся Джонсон и Гомер, – говорит он мне. – Сколько мы уже сотрудничаем? Пять, шесть лет?»
В присутствии Брайана Джонсон расслабляется. Нет вчерашнего заискивающего тона. Такого Джонсона я знаю, уверенного и готового действовать предпринимателя.
Брайан приводит нас на новый трехэтажный склад компании. По периметру аккуратно стоят бочки, ящики и корзины различных видов металла, а между ними – машины и люди, обрабатывающие утиль.
Пока мы идем, Брайан наклоняется, поднимает пакет «Cheetos» и кладет в мусорный бак. Затем он останавливается около бочки с оборудованием для ванных – в основном это краны. Они латунные, но встречаются стальные и цинковые фрагменты. Никакой производитель латуни в США их не возьмет в переплавку в таком виде, следовательно, их отправляют куда-то, где есть дешевая рабочая сила, способная рассортировать эти металлы, либо выкидывают. «Вот это я мог бы продать Джонсону», – говорит мне Брайан, и Джонсон делает снимок своим BlackBerry.
Затем мы останавливаемся около нескольких коробок размером со стиральную машину, заполненных счетчиками для воды. Такой лом коммунальные компании выбрасывают вместе с более ценными вещами наподобие медных кабелей. Но если фирма J. Solotken хочет получить хороший лом, то ей нужно брать и низкосортный. Счетчики для воды – классический низкосортный лом: в нем есть немножко хорошей меди, но нужно разломать корпус, чтобы до нее добраться. Джонсон фотографирует, а Брайан берет счетчик и перебрасывает его из руки в руку.
– Пока Джонсон нас не научил, мы выкидывали их в мусор, – говорит он мне, а потом добавляет, с улыбкой глядя на Джонсона. – Но тут нужно помнить, что медь тогда стоила по 60 центов за фунт.
– А сегодня больше трех долларов, – смеется Джонсон. – Поэтому люди, естественно, обращают на медный лом больше внимания!
Позже, уже сидя в машине, я спрашиваю Джонсона, вправду ли именно они с Гомером действительно надоумили фирму J. Solotken насчет счетчиков для воды.
– Конечно! Многие американские свалки выбрасывают хороший металлолом, который мы можем покупать для Китая. Научить их чему-то полезному – часть нашей работы. Тогда они становятся партнерами по этим материалам.
Джонсон в хорошем настроении: Брайан продал ему металла на контейнер стоимостью $50 тысяч, и он звонит Гомеру, чтобы поделиться новостями.
Тем временем навигатор направляет нас к следующему месту назначения. Затем обед в китайском ресторанчике в северной части города, который Джонсону по душе, – и обратно в Лексингтон (штат Кентукки), в трех часах езды.
– Сегодня ночуем в Цинциннати, – заявляет Джонсон. – У нас завтра утром встреча.
Я смотрю на него: такая работа длится шесть месяцев в год. Она выглядит бесконечной и, пожалуй, действительно таковой является: всегда существует свалка, где есть металлолом на продажу, и всегда существует фабрика в Китае, которой нужно что-то переплавлять в новые вещи. Если их не соединит Джонсон, это сделает кто-нибудь другой. Я смотрю на него и вспоминаю, что он – не единственный китайский покупатель, совершающий сегодня поездку за металлоломом.
Из Цинциннати, по словам Джонсона, мы за несколько часов доберемся до Кантона (тоже в штате Огайо), а потом на несколько сотен километров южней – в Каролины. «Я бы хотел заскочить еще в Кливленд, однако нет времени. В любом случае лучше туда приехать с Гомером. Он знает этот материал».
Глава 8Гомер
Через месяц после моего недельного путешествия с Джонсоном я поехал в Гуанчжоу – посетить несколько баз металлолома, собрать материал для книги. Я надеялся встретиться во время поездки с покупателем Джонсона, Гомером, и Джонсон – уверяя, будто я приносил ему удачу во время наших путешествий, – любезно организовал нашу встречу. Так случилось, что мы виделись с Гомером пару лет назад, но мы были в группе, и побеседовать не удалось. Мы договорились встретиться утром в субботу в моем отеле.
Там меня ждал пухлый и жизнерадостный Вин Лай, сын Гомера. Ему за 20, и он важный англоговорящий участник бизнеса своего отца. Мы пожимаем руки, когда из вращающейся двери выходит сам Гомер, держа руки в карманах черной ветровки. Лай Хо Мин – настоящее имя Гомера – сдержанный человек среднего роста, с высокими скулами, полными губами и идеально уложенной прической. Двадцать лет назад, до того, как сколотил состояние на металлоломе, он работал парикмахером и по сей день выглядит так, будто только вышел от коллеги-мастера. Гомер не напрягает людей, а расслабляет их. «Вы выглядите слегка полнее, чем в прошлый раз», – сообщает он мне с широкой улыбкой.
Я пожимаю плечами. Такого сорта фразы китайцы говорят без намерения обидеть.
Гомер излучает уверенность в себе – хорошая черта для торговца, занимающегося дорогими товарами, причем исключительно на собственные средства. В этом смысле Гомер уникален: большинство встреченных мною за много лет китайских торговцев металлоломом от стресса стали заядлыми курильщиками, которые не могут дождаться ужина, чтобы успокоить нервы крепким алкоголем. Однако почти во всех других отношениях Гомер – типичный китайский торговец ломом, сделавший себя сам и невероятно энергичный.
«Идем?» – спрашивает Вин. Мы выходим к пыльной черной «хонде» Гомера с тонированными стеклами. Большинство китайских торговцев металлоломом с состоянием Гомера (и даже намного менее обеспеченных) нанимают водителей, однако не так уж много лет прошло с тех пор, когда Гомер ездил по Гуанчжоу на велосипеде, а потом на мотоцикле, добывая металлолом у богатых тайваньских импортеров. Как и многим людям, добившимся успеха самостоятельно, ему некомфортно, когда его скорость контролирует кто-то другой.
Вин садится на сиденье и достает из сумки айпад. «Наш GPS-навигатор», – смеется он и раскрывает карту. Когда экран показывает наше положение, юноша поворачивается к отцу и – на кантонском языке – указывает ему в сторону автострады.
Я встречался с Гомером в 2009 году, вскоре после того, как мировой финансовый кризис 2008 года спровоцировал стремительный обвал рынка металлолома. Когда американские и китайские потребители прекратили покупать новые вещи, цены на сырье упали: некоторые виды лома даже на 90 % в течение нескольких недель. Однако, если бы мне не рассказали, я бы не догадался о том, что Гомер в кризис потерял примерно половину своего значительного состояния, – его спокойствие никуда не делось. Тем не менее за 18 месяцев он вернул все обратно – результат его таланта торговца ломом, его обаяния продавца и – что самое важное – ненасытного спроса на металлолом в Китае.
Сегодня при хорошей ситуации на рынке Гомер с Джонсоном легко могут покупать и продавать ежемесячно по 50 и больше грузовых контейнеров с металлоломом. Некоторые стоят до $100 тысяч, а некоторые – всего $10 тысяч. Чтобы добраться из США в Китай, нужно иногда целых шесть недель, и у Гомера хватает ресурсов и мужества покупать лом даже при неустойчивых рынках, когда контейнер может упасть в цене на 40 % за время дороги из Сент-Луиса в Цинъюань, родной город Гомера.
Вот это профессионализм!
Справа от нас простирается Гуанчжоу. Я вижу скрученную телебашню[72] высотой 600 м – самое высокое сооружение в Китае. Мы едем мимо длинных одноцветных складов, они рябят в глазах и вызывают сонливость, и в каждом скрыты какие-нибудь фабрика, товар, часть китайского экономического двигателя.
– Видите? – спрашивает Вин.
Я поворачиваюсь к тонкой бетонной платформе, по которой между Гуанчжоу и Уханем будут ходить высокоскоростные поезда: 1 тыс. км за четыре часа. Пока еще отливают сваи, еще нет ни путей, ни даже бетонного основания. Но все будет: с 2007 года Китай открыл больше 3 тыс. км высокоскоростных железнодорожных маршрутов. Ни одна из линий не проходит мимо Гомера или Вина, ведь ей нужна сталь для рельсов и медь с алюминием для многих километров проводов.
Через час Гомер сворачивает на съезд, ведущий к Цинъюаню. Сверху мы смотрим на строящиеся здания, самосвалы и грузовики-платформы, груженные стальными строительными конструкциями. Из окна я вижу фермеров, несущих урожай на собственной спине и везущих его на маленьких одноместных пикапах. Гомер вежливо пропускает их и обращает мое внимание на грузовик, наполненный сияющей на солнце медной проволокой. На соседней полосе еще один фермерский грузовичок, забитый извивающимися кусками изоляции, которую разрезали и вытащили медный провод. По