[95] для ваших детей?»
В Соединенных Штатах, Евросоюзе и других развитых регионах окружающая среда достаточно чиста, и потому граждане и правительства могут тратить время и ресурсы на беспокойство по поводу способов утилизации старых айподов. Но в Китае проблемы с охраной здоровья и окружающей среды так велики, что очистка Гуйюя не окажет никакого существенного влияния на экологическое состояние страны в целом. Лично я, прожив в Шанхае десять лет, гораздо больше обеспокоен ужасным качеством воздуха и регулярными скандалами по поводу небезопасности пищевых продуктов, чем будущим моих старых телефонов где-то на юге страны – а я ведь профессионально связан с этой проблемой. В любом случае, даже если Китай действительно последует своему принятому без энтузиазма решению о запрете импорта старой электроники, Гуйюй будет опираться на быстро растущий вал электронных устройств от сотен миллионов китайцев среднего класса. По словам профессора Ли Цзиньхуэя из университета Цинхуа в Пекине, Китай в 2012 году произвел 3,5 млн тонн электронных отходов. Сравните: согласно исчерпывающему исследованию американской Комиссии по внешней торговле 2013 года, в 2011 году США произвели 4,1 млн тонн электронных отходов (и более 80 % остались в Соединенных Штатах!).
Много ли это? Тут можно спорить.
В 2010 году электронные отходы составляли менее 1,3 % всех отходов, произведенных в американских домах и офисах. В колоссальной схеме американской расточительности не такая значимая доля. Но позвольте мне привести другое число: согласно тому же самому исследованию, в том же 2010 году США произвели 33,79 млн тонн пищевых отходов, то есть в десять раз больше, чем электронных, если считать по массе.
Почему же тогда при разговорах об утилизации столь много внимания привлекают именно отходы электроники? Почему новостные СМИ, например «Би-Би-Си», регулярно поминают так называемый кризис электронных отходов, когда явно существует куда более серьезный кризис пищевых отходов, которому практически не уделяют внимания?
Активисты-экологи утверждают – и справедливо – что электронные отходы содержат опасные вещества, с которыми при утилизации нужно обращаться крайне осторожно. В противном случае они могут вызвать проблемы с безопасностью и угрожать окружающей среде. Я согласен – но только до определенного предела. В конце концов, аналогичные проблемы возникают, когда приходит время утилизировать множество других продуктов – от бумаги до пластика и меди – однако они редко оказываются в центре внимания. У нас нет «кризиса макулатуры» (а Китай тем временем 20 лет пытается сделать чище свои загрязняющие природу бумагоделательные фабрики) или «кризиса пластиковых бутылок». А вот «кризис электронных отходов» есть. Почему?
На мой взгляд, ответ прост: любая отрасль, связанная с IT-сферой, автоматически получает в XXI веке значительную долю внимания СМИ (старые айфоны для репортеров привлекательны, а гнилые кучи пищевых продуктов – нет). К тому же мировая IT-индустрия всегда препятствовала – и не только финансово – поставкам старой и подержанной электроники в развивающиеся страны (особенно активно выступали Samsung и LG). Таким образом то, что некогда было прекрасно ремонтируемым старым компьютером (способным конкурировать с приобретением нового), за последнее десятилетие оказалось переименовано в «опасные электронные отходы». В таком положении вещей нет ничего хорошего ни для потребителей в развивающихся странах, ни для окружающей среды.
Будучи человеком, посетившим немало утилизационных предприятий по всему миру, я должен напомнить, что приоритеты у развивающихся стран часто отличаются от приоритетов активистов в Европе и в Соединенных Штатах. Это втолковывали мне в марте 2013 года в Toxics Link – некоммерческой экологической организации в Дели (Индия). Она приложила массу усилий, пытаясь объяснить тысячам мелких утилизаторов города все опасности, связанные с использованием токсичных химикатов. Прити Махеш, старший координатор программ Toxics Link, признавалась: их усилия были безуспешными, и она не ожидает успеха в будущем. «[Те, кто обрабатывает электронные отходы] будут говорить вам: “Я не могу беспокоиться о влиянии на здоровье через двадцать лет”, – объясняет она. – “Если я не буду работать, то умру с голода завтра”». Позже в беседе она заключила: «Быть идеалистами не всегда возможно».
Через несколько дней я слышал нечто подобное в Бангалоре, Кремниевом городе Индии, где располагается одна из самых активных IT-отраслей в мире, а также процветающая, теневая, опасная и загрязняющая среду индустрия повторного использования, ремонта и переработки электронных отходов. Там мы обсуждали электронные отходы с доктором Ваманом Ачарьей, председателем Управления по контролю загрязнений в штате Карнатака (где располагается Бангалор). Размышляя о масштабах бедности, заметной в растущем городе, я спросил его, являются ли электронные отходы самым больным для него вопросом.
– Нет, – улыбнулся он.
– Тогда что же?
– Мусор.
Он пытается выяснить, что делать со всеми не подлежащими повторному использованию отходами – большей частью пищевыми – которые создают домохозяйства в его юрисдикции. Вторая его забота – сточные воды, затем идет промышленное загрязнение, взвешенная в воздухе пыль, образующаяся при строительстве, биологические отходы медицинских учреждений, утилизация и переработка пластика, управление химическими отходами. Электронные отходы оказались в самом конце списка, когда он уже не смог вспомнить другие приоритетные направления. «У меня есть гораздо более серьезные проблемы!» – воскликнул он.
Так я получил наглядный урок того, что важно в развивающемся мире.
Конец 2011 года. Полдень. Мы с Генри и четырьмя утилизаторами из Гуйюя сидим за ланчем в ресторане под эстакадой в Хумэне, центре текстильного производства примерно в 45 минутах езды по автомагистрали от Шэньчжэня в направлении Гуйюя. Я здесь в качестве необъявленного гостя Генри и его партнера из Фошаня, назовем его Ду. Ситуация сложная: Ассоциация утилизации ресурсов Гуйюя может гордиться тем, что принимает высокопоставленных китайских чиновников (они публикуют их фотографии на своем сайте), однако торговцы не заинтересованы демонстрировать еще одному иностранному журналисту худшие черты их города. Подобные визиты неизменно приводят к показательному закрытию местных предприятий.
Генри не тратит время впустую, а представляет меня господам из Гуйюя. По его словам, я сын владельца американской базы металлолома и интересуюсь изучением индустрии переработки электронных отходов в этом месте. В моем рюкзаке лежат доказательства: кроме пяти старых сотовых телефонов, у меня есть старый наладонник HP, когда-то принадлежавший приятелю из Миннесоты, лэптоп Dell 2008 года, который вышел из строя через год с небольшим после покупки, клубок старых шнуров питания и старая зарядка для телефона LG. Эти вещи – не единственная причина моего пребывания (в конце концов, у меня договор на написание книги), но парням из Гуйюя приятно меня видеть. Американцы ведь давно в лидерах экспорта электронного лома сюда.
Торговцы перебрасываются взглядами между собой. Один пожимает плечами, вытаскивает сигарету и прочищает горло. Он неестественно худой и со шрамом на веке, и мне хочется верить, что шрам появился во время несчастного случая при обработке электронных отходов. «Это началось, видимо, лет двадцать назад. Электронные отходы импортировали в Наньхай. Несколько людей из Гуйюя были там, привезли лом в Гуйюй и заработали. Другие увидели, как на этом можно сделать деньги, и присоединились к бизнесу. Так и росло». Я оглядываю присутствующих, но никто ничего не желает добавить. Наоборот, они просят Генри рассказать подробности бизнеса, которым он заинтересовался во время последнего визита.
У Генри есть для них интересное предложение: он хочет покупать компьютерные чипы-микросхемы до того, как оттуда будет добыто золото в печально известных токсичных мастерских Гуйюя. У него есть клиент в Японии, который желает очищать чипы там. Все предприниматели кивают: Гуйюй специализируется на извлечении золота из чипов, однако тут нет технологий для эффективного получения других благородных металлов, включая платину и палладий. Вот почему японцы уже минимум десять лет занимаются покупкой золотосодержащих микросхем. Местные торговцы, понимая невозможность конкуренции с японскими технологиями, радостно берут на себя роль разборщиков и поставщиков чипов в Японию. Это не похоже на выкидывание; это выглядит настоящей отлаженной цепью поставок. Тут нет ничего необычного. Индийские утилизаторы электроники по той же причине экспортируют большое количество электронного лома на очистительные предприятия в Бельгию: высокотехнологичные предприятия смогут больше добыть (и больше заработать денег) из компьютерных чипов, извлеченных работниками в развивающихся странах.
Ланч не затягивается надолго, и вскоре мы возвращаемся на автостраду, ведущую на север, в Гуйюй. Нас сопровождает молодой утилизатор и торговец, которого я назову Гэ. Ему нет и 30, он симпатичен и похож еще на мальчишку. Он не выглядит человеком, участвующим в чем-то, именуемом токсичной торговлей. Он любезен, а искренность намерений свойственна юности. Он понятия не имеет, что я журналист, и я внезапно ощущаю укол вины за обман.
Во время езды никаких событий не происходит; по большей части шоссе идет вдоль побережья. Мы минуем рыбацкие деревушки, лодки и буи, отмечающие положение сетей; бензоколонки, ремонтные мастерские и стоянки для грузовиков с присоседившимися «Макдоналдсами». На полпути Генри просыпается, смотрит на мой старый Samsung и говорит:
– Окей, посмотри на этот телефон. Наверное, это 1999 год. Это Samsung, – его глаза загораются. – Так что для вас это может быть и лом. Но я знаю, поскольку это 1999 год, я знаю, что там определенный вид микросхемы, который я могу продать за определенную цену. Я знаю, что экран, возможно, имеет какую-то другую цену. И может быть, я знаю, что у памяти тоже есть какая-то цена. Так что я могу увидеть в нем больше ценности, чем вы.