И тем не менее хозяин не забывает о проблемах, связанных с его торговлей. С зубастой улыбкой он рассказывает нам, что недавно в город приезжала высокая правительственная делегация из Пекина. По его словам, они готовы предоставить $80 млн на очистку и перенос самых грязных мест утилизации с берегов рек в закрытые мастерские. Для продолжения финансирования предполагаемой модернизации город Гуйюй собирает налог – около $11 тыс. с каждого из примерно 5500 перерабатывающих электронику предприятий.
Но если дополнительных 60 налоговых миллионов недостаточно для очистки загрязнений в Гуйюе (а я думаю, их и близко не хватит), у властей, говорят, есть богатый и влиятельный партнер, который может помочь: это TCL, один из крупнейших китайских производителей бытовой техники и компания с хорошими связями в Народно-освободительной армии Китая[99]. Информация об инвестициях и роли TCL отрывочна, но компания, похоже, играет ключевую роль в создании промышленного парка, куда заставят переместиться утилизаторов. Там от них потребуют применять современные технологии для извлечения чипов, очистки и других видов переработки. В свою очередь, TCL – компания, использующая металл и пластик, – будет иметь право преимущественного приобретения определенных сырьевых материалов, полученных в таком парке. Впрочем, TCL отказалась давать комментарии по поводу таких инвестиций.
Что касается нашего хозяина, то ему все равно. У него с сыном успешный бизнес, который обогатил семью. Если местные и национальные власти примут решение вывести из игры мелких предпринимателей, превративших Гуйюй в мировой центр переработки электроники, старик будет огорчен, но не более. Правительство и его партнеры могут быть монополистами в переработке электроники, но им по-прежнему понадобятся люди вроде этого старого фермера, чтобы получать электронику со всего Китая и со всего мира, извлекать компоненты, пригодные для повторного использования, и продавать их.
Для старика реальные деньги делаются именно на повторном использовании микросхем. Согласно Генри, двум другим источникам и Ассоциации утилизации ресурсов Гуйюя, главным потребителем фактически является Чэнхай – близлежащий город, именуемый Городом Игрушек из-за высокой концентрации их производителей. Многие из производимых там игрушек содержат электронику, и в них требуются микропроцессоры того вида, что восстанавливают и продают в Гуйюе. По данным торговой ассоциации, Чэнхай – клиент номер один для продуктов токсичной торговли Гуйюя. Задумайтесь об этом: где-то добрый родитель дает ребенку игрушку, сделанную с использованием подержанных компьютерных микросхем, добытых в одной из овеянных недоброй славой мастерских Гуйюя. Вот поэтому Гуйюй и выживет: китайская экономика слишком сильно зависит от того, что он производит.
Когда мы готовимся уехать в гостиницу, старик срывается в заднюю комнату и появляется с коробкой, заполненной пачками чая размером с кофейную чашку – стоимостью, по словам Генри, по $80 каждая. Он передает коробку Ду. Генри шепчет, что такая коробка стоит, вероятно, $1500, но для богача это не имеет значения. «На китайский Новый год он купил целый грузовик фейерверков. Их запускали несколько дней. Старик реально богат».
Утро моего первого полного дня в Гуйюе начинается в микроавтобусе с Генри, Ду, Гэ и двумя двоюродными братьями Гэ. Мы едем по округе, пораженной засухой, под чистым небом голубого оттенка, редкого в грязном Шанхае. Пунин располагается всего в нескольких километрах, но его раздражающая суматошность резко контрастирует с соседними тихими полями и сельскими дорогами. Однако вскоре все может поменяться: Гэ показывает нам массивные бетонные пилоны и пути для китайской национальной высокоскоростной железнодорожной линии, которая пройдет недалеко от города. Это важная государственная программа Пекина, призванная, в частности, повысить благосостояние в сельских районах страны. «В трех километрах отсюда будет станция, – говорит Гэ. – Хорошо для бизнеса в этом районе».
Трудно сказать, прав ли он. В течение многих лет журналисты и экологические организации строили предположения о количестве электронного лома, обрабатываемого в Гуйюе. Однако действительно хорошо разбираются в масштабах бизнеса только представители местных властей, которые обогащаются за счет налогов. Но от них мало что узнаешь, и приходится доверять данным Ассоциации утилизации ресурсов Гуйюя (которые тоже вряд ли безусловно достоверны). Согласно их информации, в деревнях, составляющих Гуйюй (их 21), имеется больше 300 частных компаний и 5500 семейных предприятий, где трудятся более 60 тыс. человек. Ежегодно они разбирают и обрабатывают 1,55 млн тонн электронных отходов. Из этого получается 138 тыс. тонн пластика, 247 тыс. тонн железа, меди, алюминия и других металлов, а также потрясающее количество благородных металлов – 6,7 тонн.
Пока мы едем, я смотрю на скопление семи– и восьмиэтажных текстильных фабрик вдоль реки. По словам Гэ, производство текстиля и одежды – главный бизнес в Гуйюе. Я не могу опознать на вывесках брендов, но вижу товары: носки, бюстгальтеры, рубашки, брюки. Забавно: вчера вечером мы столкнулись с итальянскими дизайнерами, приехавшими в Гуйюй поработать со своим подрядчиком на новых линиях. Мы немного поболтали, и по ходу разговора они спросили, не приехал ли я проследить за «весенними коллекциями» моей компании. Похоже, они понятия не имели, что самый знаменитый бизнес в Гуйюе – вовсе не пошив одежды, а тот, который превратил части региона в токсичные пустоши. Как они могли не заметить этого? Или лучше спросить: а зачем их подрядчикам вообще рассказывать им о существовании другого бизнеса?
Город Гуйюй – результат быстрого экономического роста, связавшего некогда отдельные старинные сельскохозяйственные деревушки узкими улочками, грязными высотками и шумной уличной торговлей. Я не вижу ни одного черного или оранжевого дымка, описанного активистами и экологами и прославившего Гуйюй. Просто значительную часть дыма давало сжигание изоляции проводов; однако повышение цен на нефть и развитие рынка для подержанной изоляции положили конец этой практике.
Но есть и другая причина. По словам Генри и нескольких других предпринимателей Гуйюя, перед производствами была поставлена задача переместиться в помещения, скрытые от посторонних глаз. К посторонним относятся экологические активисты, журналисты и – все чаще – жители быстрорастущего соседнего Пунина.
Пока мы едем через центр Гуйюя, больше всего меня поражает то, насколько обычным он кажется. Всего лишь очередной небольшой китайский город со зданиями в четыре-пять этажей и уличной торговлей. Но вскоре я понимаю его особенность. Во-первых, необычно большое количество витрин, где предлагают микросхемы, например процессоры Intel Pentium. Во-вторых, часто рядом с входом в здания пристроен сарайчик. В зависимости от размера сарайчика над ним поднимаются одна или две круглые металлические дымовые трубы, доходящие до крыши. Трубы напоминают мне кобр, готовых броситься, и они есть, похоже, у каждого второго здания.
Вскоре я понимаю, что в центре Гуйюя сотни таких труб, и в некоторых местах из них поднимается дым. Но не сильный: на них ставят «простые водяные фильтры», которые сводят видимое загрязнение к минимуму. «Если сжигаем слишком много, начинаются проблемы с властями», – говорит Гэ. Генри добавляет: «Сжигают, видимо, ночью». Полагаю, это объясняет, почему вчера вечером так сильно пахло у склада старика.
Когда мы выходим из минивэна, сладковатый смрад по-прежнему ощущается, но слабее.
Мы приехали в мастерскую богатого торговца компьютерными микросхемами. Когда мы заходим, я с удивлением вижу, как дети катаются на велосипедах по бетону рядом со столами, где разложены тысячи мелких микросхем, ожидающих, пока их рассортируют по видам и разложат в 50 небольших красных мисок. Слева полки и витрины с сотнями сумок и десятками тысяч компьютерных микросхем – на продажу всем, кто заглянет.
Но то, что мне хочет показать Генри, находится за металлической дверью в углу. На двери два засова, но сейчас она открыта, и Генри ведет меня внутрь и предлагает быстро сделать снимок. На полу груда печатных плат, с которых содраны микросхемы. Сами микросхемы лежат в кучках поменьше. Напротив них стоит мощная промышленная печь и плита размером примерно с большую микроволновку. Она покрыта расплавленным припоем. На старом камне рядом с ними лежат плоскогубцы, клещи и канцелярский нож. Другой камень покрыт серебристыми потеками припоя. Я смотрю вверх: там круглое отверстие, ведущее к фильтру и небу. Сочетание средневековья и современности, компьютерных чипов и клещей выглядит мрачным и зловещим.
«Эй, эй, эй!» – в помещение по лестнице спустился владелец этого места. Это невысокий коренастый мужчина с неприятным кукольным лицом. Вокруг него вертятся дети и жена, гадая, что за иностранец к ним пожаловал, и он отгоняет их прочь. К счастью, Гэ шагает вперед и все объясняет. Пока он говорит, Генри смотрит на сарай для сжигания и качает головой. «Стали бы вы растить детей в таком месте? – шепчет он. – Боже мой».
Я глубоко вздыхаю. Боже мой.
Но сейчас нет времени на такие разговоры. Неприятное кукольное лицо кивает нам на кофейный столик, где он разливает чай. Хозяин смотрит только на меня, и взгляд его холоден: он не желает видеть белого иностранца рядом со своим бизнесом. Могу представить выражение его лица, будь я тут один; готов поспорить, дело дошло бы до насилия. Но я здесь вместе с Генри, а за Генри стоят большие деньги японских перерабатывающих предприятий. Кукольное лицо велит жене принести с полок несколько сумок. Та кладет их на столик.
Кукольное лицо закуривает сигарету, а потом открывает сумки, одну за одной. Холодным низким голосом он объявляет нам цены. Микросхема для Pentium III идет примерно по 30 центов за штуку (я помню, они новенькие стоили сотни долларов, и я безумно хотел ПК, использующий всего одну такую микросхему). Генри объясняет: в ней велико содержание золота. Оценивается чип за чипом, в основном за килограмм. Генри записывает цены в блокнот, прячет его в портфель, и мы уходим.