– За границей полная луна всегда больше и лучше, – говорит он. – В Китае луна – это хороший знак. Но у вас полнолуние считается плохим знаком.
– Это правда.
– Почему?
Я думаю об оборотнях.
– Не знаю. Сегодня вот она выглядит прекрасно.
Через несколько недель я узнаю, что Джонсон перефразировал китайское выражение, которое в примерном переводе гласит: «Луна в других странах кажется полнее, чем в Китае». В обычном смысле это предостережение тем, кто желает путешествовать вдали от родины.
Утром мы уезжаем из гостиницы Super 8 и едем в расположенную неподалеку фирму L. Gordon Iron & Metal – почтенную компанию, занимающуюся обработкой лома. Она располагается на длинной узкой полоске земли, окруженной густой зеленью и высокими величественными деревьями. Здесь Джонсона приветствуют как старого друга. Леди в приемной ласково называют его по имени: «Привет, Джонсон», – им незачем смотреть на визитку, которую он кладет на стойку.
Одна провожает нас в тесный офис без окон – к Ричарду Гордону. Ему около 50, и он явно выглядит уверенным в себе человеком. Гордон принадлежит уже к четвертому поколению в семействе, которое столетие назад создало этот бизнес и до сих пор им владеет. Он разговаривает по телефону и показывает нам, что через минуту освободится. Пока мы стоим, приходит Скотт Бергмейер – высокий, тощий, с небольшой бородкой менеджер склада; ему поручено показать склад Джонсону. Гордон выглядит занятым, поэтому мы выходим.
– Какие у вас сегодня цены, Джонсон? – спрашивает Скотт, пока мы идем по дороге, ведущей к складу.
– Хорошие! – отвечает тот. – Какие-нибудь китайские покупатели заглядывали на этой неделе?
– Вы второй.
Я смотрю в сторону и улыбаюсь. Этот короткий разговор в значительной степени суммирует три десятилетия общения китайских и американских торговцев ломом: много китайцев гоняются за ограниченным количеством дорогостоящего металла.
Склад полон. Джонсон ходит по нему, делая снимки гигантских кип рождественских гирлянд, медной проволоки в изоляции, толстых черных кабелей связи, металлических вывесок и ящика латунных опилок из токарной мастерской. У ящика Джонсон достает магнит и проводит им по материалу, проверяя, не загрязнен ли он железом. Скотт показывает на ящик выкинутых в утиль дрелей, но Джонсон качает головой: «Когда появится Гомер». По-видимому, требуется эксперт – кто-то, вручную разбиравший дрель, – чтобы оценить стоимость металла.
– Налоги растут, цены падают, – растягивает слова Скотт.
Я смотрю на него, полагая, что он говорит об американских налогах. Но он имеет в виду другое. Как ни странно, он говорит о повышении китайских пошлин на импорт. Десять лет назад никто в американской утилизационной индустрии не стал бы подкалывать китайского покупателя насчет таможенных процедур в провинции Гуандун; сейчас это делают даже менеджеры на складах.
– Продолжите так делать, – заключает он, – и вы не сможете ничего купить.
Когда мы возвращаемся в офис, Ричард Гордон все еще разговаривает по телефону, но указывает нам жестом на стулья. В маленьком загроможденном помещении выделяются два предмета: бело-голубые часы Университета Северной Каролины на стене и наклейка «клубного места» на стадионе «Пантер»[113] на окне.
– Сколько это весит? – ревет он кому-то в другой комнате (по-видимому, человеку, говорящему по другому телефону).
– Шестнадцать тысяч фунтов, – слышно в ответ.
– Шестнадцать тысяч фунтов? – Ричард вбивает что-то в калькулятор на своем столе, осмысливает результат и поднимает глаза. – Двадцать три цента!
Затем он возвращается к разговору.
Тем временем Джонсон открывает портфель и начинает составлять заказ на покупку. Пока он пишет, он дважды проверяет в своем BlackBerry цены на Лондонской бирже металлов.
– Прошу прощения?
Мы все поднимаем глаза на одну из леди из приемной, стоящую в дверях.
– Вам звонит Джонни.
Ричард нажимает кнопку на телефоне, переводя его в режим ожидания, переключается на Джонни и без паузы говорит:
– Джонни, я предложу тебе цену лучше. Шестьдесят восемь центов.
Долгая пауза.
– Сколько он платит? Окей, я заплачу семьдесят.
Так продолжается, пока Джонсон не отдает Ричарду заполненный заказ на покупку. Ричард мельком смотрит на него, отмечает, что один из конкурентов Джонсона лучше «по некоторым пунктам» и что цены начинают подниматься. В частности, цена на красную латунь ну совсем мала, и по тому, как Джонсон начинает сутулиться, я чувствую: выше она не будет. Затем становится интереснее: Ричард объявляет, будто у него достаточно материала для «неразбавленного груза» – то есть партии чистой латуни.
– Реально? – оживляясь, переспрашивает Джонсон. – Мне нужно позвонить Гомеру.
Звонок длится 20 секунд, и после его окончания Джонсон повышает цену. К моему удивлению, он объясняет причину.
– Проще [таможенная] декларация, – говорит он. – В последнее время куча проблем со смешанными грузами.
Другими словами, контейнер с одним видом груза полегчает на пути из Гонконга в Китай с гораздо меньшей вероятностью – видимо, по той причине, что его не надо разгружать для проверки. С точки зрения Джонсона, это стоит нескольких лишних центов за фунт. Контейнер, как я подсчитал в уме, обойдется Гомеру и Джонсону примерно в $100 тысяч.
Пока я слушаю переговоры Джонсона и Ричарда, заглядывает познакомиться Луис Гордон – уже пятое поколение семейства – и мы начинаем болтать. На мой взгляд, у нас примерно одинаковый возраст и определенно одинаковый опыт. Но, в отличие от меня, он не пишет о бизнесе, а действительно им занимается. Сидя здесь, среди членов семьи, разгуливающих по короткому коридору, увешанному обложками журналов с описанием коммерческих успехов семейства Гордонов, я завидую. Мне бы тоже хотелось провести жизнь в таком бизнесе в окружении семьи и «мусора».
Затем Луис напоминает мне о кое-чем.
– Маржа сейчас совсем невелика. Трудновато приходится.
– Да, я слышал.
Я рассказываю ему о своих наблюдениях во время путешествия с Джонсоном. А потом мне приходит в голову еще один вопрос, который в те годы, что я занимался этим бизнесом, всерьез еще не стоял.
– Что бы произошло, если бы у вас не было Китая, куда можно было посылать свой металл?
Он пожимает плечами.
– Многое пошло бы на свалки для захоронения.
Я смотрю на Джонсона, который ведет сложные переговоры о грузе провода в изоляции. На кону стоят два контейнера, и – насколько я могу судить – у него есть все шансы их заполучить. Но если не получится у него, то, несомненно, получится у какого-нибудь другого китайского покупателя.
Глава 15Пепел к пеплу, мусор к мусору
Когда я пишу эту, последнюю, главу, на столе рядом лежит iPhone 4S. Хороший телефон, он умеет больше, чем мне надо, но – как и все квалифицированные потребители – я знаю: существует модель новее и лучше – iPhone 5. Нужен мне более новый айфон или нет (на самом деле нет), но я хочу более современную модель. Однако меня сдерживают два соображения: во-первых, новый телефон влетит в копеечку; во-вторых, я хорошо осведомлен об экологических расходах, связанных с производством новой электроники и утилизацией старой.
Компанию Apple, похоже, не особо волнуют жалобы на ее ценовую политику, однако претензии по поводу воздействия на окружающую среду много лет являются приоритетом корпорации. Действительно, к ее чести, Apple была в авангарде технологических усилий, касающихся использования меньшего количества материалов и более широкого применения «экологических» материалов при создании электронных устройств (одновременно корпорация делает свои устройства более трудно поддающимися ремонту и восстановлению – проблема, которую я опишу далее в этой главе). Более того, Apple прилагает явные усилия, чтобы самой ремонтировать, а при необходимости и утилизировать товары, которые производит.
Конечно, Apple не занимается «зелеными» методами исключительно ради блага планеты; их привлекает то, что потребитель, беспокоящийся об экологии – например, я, – гораздо охотнее купит новый телефон у той компании, которая обещает забрать и утилизировать старый.
В данный момент экран моего лэптопа Sony показывает сайт Программы утилизации компании Apple для Соединенных Штатов. Там есть текст: «Участвуя в Программе утилизации компании Apple, вы помогаете окружающей среде, продлевая срок службы товаров, имеющих ценность на рынке вторичной электроники. Вы также гарантируете, что товары с истекшим сроком службы утилизируются экологически безопасными способами в Северной Америке».
Формулировка интересна: обратите внимание, что Apple заявляет о проведении утилизации в Северной Америке, но не уточняет, где восстанавливает и продает отремонтированное оборудование. Скорее всего, восстановление происходит за пределами Северной Америки (Apple ответила на мой запрос, но не раскрыла местоположение фабрик, занимающихся ремонтом), где затраты на рабочую силу делают эту работу рентабельной, – а покупателей на продукты Apple по сниженной цене предостаточно. Такой подход не кажется мне сомнительным: предлагать людям в бедных странах работу, ориентированную на повышенный технический уровень, – дело хорошее. Предлагать отремонтированные вещи людям, не имеющим возможности купить себе новые, – еще лучше.
Ввожу данные своего телефона на сайт Apple, и мне сообщают, что в обмен на него я получу подарочную карту на $215 – $215, которые я могу потратить на iPhone 5. Выгодная сделка: я экономлю деньги и проявляю экологическую ответственность. Но действительно ли это выгодная сделка для планеты?
В январском выпуске журнала Journal of Consumer Psychology приводятся результаты двух экспериментов, которые касаются всех, кто считает утилизацию средством сохранения природных ресурсов и распространения экологически ответственного образа жизни.
В первом из них исследователи просили участников оценить новый товар (ножницы), разрезая бумагу по трафаретам. Половине участников выдали корзину для мусора, а второй половине – корзину для мусора и контейнер для повторного использования. Результаты оказались тревожными: тем, кто выполнял задание при наличии контейнера для утилизации, понадобилось вдвое больше бумаги, чем тем, кто мог выбросить излишки бумаги только в мусор. «То есть наличие варианта с повторным использованием может привести к повышенному расходу ресурсов», – написали авторы, Джесси Кэтлин и Итун Ван.