торую он возглавлял, имела целью произвести топографическую съемку маршрута из Алжира к Нигеру в связи с проектами сооружения транссахарской дороги. Все ее участники были уничтожены в Сахаре туарегами.
А между тем европейский путешественник мог чувствовать себя в полной безопасности среди пустыни и дружить с ее сынами, если только он полагался не на новейшее оружие, а на древний закон гостеприимства.
Русский хаким и его друзья
1885 год. В местечко Уаргла — крайний пункт на юге Алжира — прибывает путешественник из далекого Петербурга: доктор медицины Александр Васильевич Елисеев. «Высшее общество» Уарглы — французские чиновники и колонисты вначале радушно принимают гостя из далекой России. Но гость этот ведет себя, на их взгляд, несколько странно. Правда, он прекрасно воспитан, отлично владеет французским языком и даже состоит членом Парижского географического общества. Однако при всем том он явно предпочитает гостиным колонистов городской рынок, где целыми часами беседует по-арабски с коренными жителями. И не только беседует, но и лечит алжирцев, их жен и детей, притом совершенно безвозмездно. А это, согласитесь, совсем уж неприлично и может быть воспринято как намек на бездеятельность колониальной администрации, которой некогда заботиться о здоровье алжирцев.
Жить в Уаргле, заверяют Елисеева колонисты, это совсем не то, что возлежать на ложе из роз. Сразу за поселком начинается безбрежная пустыня Сахара. А она опасна не только песчаными бурями. Страшнее любого самума для колониста жители пустыни.
По мнению колонистов, лучше было бы вовсе не пускать в Уарглу обитателей Сахары. Но ради процветания торговли приходится идти на жертвы: караваны из глубины Сахары время от времени появляются в Уаргле, а затем возвращаются обратно.
Доктор Елисеев не занимается коммерцией, но караваны вызывают у него особый интерес. И вот в один прекрасный день по Уаргле разносится удивительная весть: русский хаким (врач) отправляется с караваном бербера Ибн Салаха в поселок Гадамес, расположенный в нескольких стах километрах от Уарглы, на территории Триполи.
Тщетно отговаривали колонисты русского путешественника от предприятия, казавшегося им безумным. Он твердо стоял на своем и даже отказывался видеть в своем поступке что-нибудь героическое.
«Характер моей поездки был далеко не похож на обстановку блистательно снаряженной миссии полковника Флаттерса, — писал он. — Путешествие Флаттерса носило характер серьезный и разведочный, а с точки зрения туарегов, даже политический, посягающий на их свободу и дорогую им волю. Совсем иначе путешествовал я, совершенно одинокий, без большого багажа, с одним ружьем за плечом и небольшой дорожной аптечкою, свободно помещавшейся со всем моим имуществом на одном верблюде; ехал даже не путешественник-европеец, всегда импонирующий на туземцев, а странствующий врач, едущий в Гадамес по приглашению местного жителя к больным его семейства и вместе с тем собирающий по дороге целебные травы пустыни».
Дальнейшие события показали, что русский путешественник, впервые приехавший в Сахару, лучше знал ее жителей, чем местные чиновники и колонисты.
«Я действительно нашел здесь не только приют и ласку, но и самое почетное положение, — писал А. В. Елисеев, — Добрые люди не знали, как угодить заезжему адхалибу (лекарю. — Авт.), добравшемуся до Гадамеса для того, чтобы подать помощь нескольким больным из семьи Ибн Салаха».
В Гадамесе А. В. Елисеев подружился с африканцем Игами родом из далекого Кано в современной Нигерии. Игами было суждено спасти зрение русского друга африканцев, а может быть, и самое жизнь его.
На обратном пути в Алжир на путешественников обрушился самум ужасающей силы.
«Результатами страшной ночной бури было то, что многие растения, дотоле еще прозябавшие в дюнах, несмотря на ужасающий зной, пропали совершенно, двое верблюдов нашего каравана пало, а я получил сильное воспаление глаз, сразу поставившее меня в самое отчаянное положение, — писал потом А. В. Елисеев в своих очерках «По белу свету». — Не имея под руками никаких средств, даже чистой воды, потому что нельзя было назвать водою кисловатую, сильно вонючую жидкость цвета мыльной воды, которую мы употребляли в питье в эти последние дни, я считал себя совершенно потерянным, представляя страшную перспективу потерять навеки зрение или по крайней мере испортить его навсегда. Добрый Нгами и тут нашелся помочь мне. С помощью угля, собранного от костра, он сумел немного очистить воду, которою я мог по нескольку раз в день промывать свои воспаленные глаза… Восемь дней вслед за этим я должен был ехать с повязкой на глазах, в самом ужасном состоянии души».
Нгами и сын Ибн Салаха — Абиод — ни на шаг не отставали от полуослепшего путешественника и, как умели, успокаивали его. С участием отнеслись к нему и кочевые арабы, с которыми повстречался караван.
Достигнув поселка Эль-Уэд, А. В. Елисеев расстался с жителями Гадамеса. «Я не буду описывать прощания с Абиодом и особенно черным Нгами, который был мне не только спутником, слугой и проводником, но и верным другом, которому я верил как самому себе и преданность которого много раз испытал в пути», — писал А. В. Елисеев.
Александр Васильевич не сделал значительных географических открытий. Он умер еще молодым и, если не считать последнего путешествия в Эфиопию, никогда не располагал средствами для организации настоящей исследовательской экспедиции.
Однако всем своим жизненным опытом он подтвердил факт, имевший и имеющий первостепенное значение для расширения географических знаний: даже одинокий европеец может чувствовать себя в полной безопасности среди аборигенов любой части света. Более того, ему обеспечены дружба и содействие коренных жителей, если только они убедятся, что чужеземец — друг, а не враг.
Вместе с тем непродолжительная вылазка А. В. Елисеева в глубь Сахары еще раз показала, что африканцы прекрасно знают великую пустыню как в каменистой, так и в песчаной ее части. Чтобы попасть и Гадамес, уроженец Кано — Нгами пересек почти нею Африку — с юга на север.
А. В. Елисеев начал путешествовать приблизительно через десять лет после смерти величайшего исследователя Африки — Давида Ливингстона. Они никогда не встречались и были совершенно разными людьми, но их роднит дружественное, уважительное отношение к коренному населению.
Прежде чем перейти к рассказу о знаменитом английском путешественнике, который в 1854–1856 годах пересек Тропическую Африку, я хотел бы остановить внимание читателя на подвиге двух его скромных предшественников, редко упоминаемых даже в специальной литературе. Это — африканцы Педру Жоау Баптиста и Аиастасиу Жозе, сыны народа лунда.
В конце XVIII и начале XIX века только Португалия имела колонию в Западной Тропической Африке — Анголу. Однако ее территория ограничивалась прибрежными областями. С Мозамбиком — португальским владением на противоположном берегу Тропической Африки — Ангола поддерживала связь только по морю. У колониальных властей возник план установления сухопутного сообщения между Анголой и Мозамбиком, однако осуществить его своими силами португальцы не смогли. В 1798 году экспедиция, организованная бразильцем А. Ласердой, предприняла попытку пройти из Мозамбика в Анголу, но потерпела неудачу, главным образом из-за отсутствия сотрудничества и взаимопонимания с африканцами. Это понимали и португальские чиновники в Анголе, недаром один из них заметил: «Они (африканцы, — Авт.) считают, что последние (белые. — Авт.) не делают ничего такого, что не приносило бы им выгоду и не задевало бы их (африканцев. — Авт.) интересы».
В начале XIX века, через несколько лет после экспедиции Ласерды, власти Анголы решили направить по суше в Мозамбик двух африканцев из числа «помбейруш». Помбейруш оставались формально рабами, но фактически были доверенными лицами португальских хозяев и возглавляли торговые экспедиции в глубь материка. Самое слово «помбейруш» произошло от «помбо» — местного названия троп, пересекавших во всех направлениях леса и саванны Тропической Африки.
В 1875 году известный чешский путешественник по Южной и Центральной Африке Эмиль Голуб прибыл в резиденцию царя Сепопо — главы государства Марутсе-Мабунда, к северу от Замбези. Здесь он встретился с двумя торговцами-мулатами из Анголы. «Португальские торговцы из Луанды, Мосамедиша и Бенгуэлы (позднее я познакомился еще с несколькими) во всех подробностях изучили местность между западным побережьем и озером Бангвеоло, а на восток — до устья Кафуэ, ту самую местность, которая являлась для нас terra incognita, — писал он несколько лет спустя. — Им были известны не только различные африканские государства и цари, но и вожди племен и даже их характеры. Знали они также все возвышенности и реки, которые приходится преодолевать, путешествуя по этим областям. И все же эти люди, как и их белые коллеги на западном побережье, считали возможным умалчивать о своих познаниях, чтобы не привлекать торговцев других национальностей в области, богатые каучуком и слоновой костью».
Разумеется, полностью скрыть географические познания, передаваемые помбейруш, было невозможно, и добытые ими сведения так или иначе распространялись. Что касается экспедиции Баптиста и Жозе, то о пей определенно стало известно в Европе. Узнал о ней и Д. Ливингстон.
Инициатива этого замечательного путешествия принадлежала португальским властям, но своим успехом оно всецело обязано его участникам и другим африканцам, оказавшим им содействие.
Помбейруш Баптиста и Жозе выступили в конце ноября 1802 года из Касанзы во внутренней Анголе (примерно в 500 километрах от побережья Атлантики), но вскоре застряли почти на три года у одного из местных вождей. Объяснялось это тем, что хозяин не прислал обещанных товаров. Товары эти они получили только в 1805 году.
В следующем, 1806 году они достигли города Казембе — центра восточной области обширного африканского государства Лунда. Властитель этой области, расположенной на реке Луапула, также назывался казембе. Из дневника Баптисты видно, что казембе и его сестра гостеприимно встретили землепроходцев из Анголы; правитель области всецело поддержал идею открытия прямого пути в Мозамбик. Заботясь о безопасности путешественников, он задержал их у себя на целых четыре года, пока не закончилась война, которую он вел с главой соседнего княжества. Все это время Баптиста