А после ремонта всё изменилось. Ступени и колонны остались, но стали более гладкими и блестящими. Появились фонари, как на старинных гравюрах. Исчезли тяжёлые деревянные двери с белой табличкой «Ресторан работает…». Они превратились в стеклянные самораздвигающиеся, слегка подёрнутые коричневым дымом двери. Вместо пожилого дядьки у дверей возникли два невысоких охранника с рациями. И ещё перед гостиницей образовалась парковка, и на парковке красивые и чистые автомобили.
Но главное – в «Пойме» стали останавливаться люди. Разные люди. Появились иностранцы и москвичи, которых было сразу видно. Было сразу видно, что иностранцы – они иностранцы, а москвичи – что они москвичи. Артисты остались, но не были так выпукло заметны теперь.
А Костя недавно ездил в Москву и пробыл там довольно долго. Он три месяца был на учёбе и ещё сидел в одной большой технической библиотеке. На пару дней он вырвался в Питер, просто так, посмотреть город, съездил к новоприобретённому в Москве питерскому приятелю. Ему понравился Питер.
Костя три года назад получил диплом инженера, но на авторемонтный завод, по стопам отца, не пошёл, хотя его там ждали как продолжателя династии. Он поработал в автосервисе, попробовал с другом сделать свой, но именно что попробовал, потом даже продавал машины в автосалоне… И решил продолжить учёбу в своём же родном вузе, но только на экономическом. Вот его и направили в Москву по какой-то программе, и он впервые съездил в столицу один и так надолго.
Москва вроде бы сначала не понравилась совсем, но что-то по возвращении стало тошно ходить по набережной, да и по всему остальному городу. И Костя тратил что-то уж очень много денег на звонки новым московским приятелям.
Косте теперь очень многого не хватало у себя в городе, а то, что было, сильно раздражало. Сильно раздражали люди своим поведением, одеждой, занятиями и тем, о чём они говорили. Через некоторое время Костя понял, что хочет в Москву снова, понял, что он соскучился и тоскует…
В Москве, например, Костя привык подолгу сидеть с приятелями в кофейне, недалеко от библиотеки. Там можно было провести полдня в беседах, новых знакомствах или даже чтении вполглаза. Ему это понравилось, он пристрастился и остро чувствовал нехватку такого способа жизни в своём городе. В тех кафе, которые были на центральной, самой красивой улице города, и в кафе-мороженом на родной набережной всё было не то. Не то – от мебели и посуды до посетителей и их детей. Про хороший кофе вообще можно было не мечтать.
Но неожиданно для себя Костя открыл, что в гостинице «Пойма» есть лобби-бар и он совершенно доступен не только постояльцам, но и всем осведомленным желающим.
Открытие случилось неожиданно. Просто один его московский приятель передал для Кости несколько свежих специальных технических журналов. Передал он их с каким-то своим знакомым, который прилетел в Костин город по делам. Костя и этот знакомый условились встретиться как раз в лобби-баре гостиницы.
Они встретились, выпили кофе, поболтали, и на Костю опустилось то самое чувство, которое он испытывал в Москве, сидя часами напролёт в маленькой кофейне.
Лобби-бар появился, конечно, после ремонта. Небольшой такой бар в дальнем углу фойе был сделан, насколько мог оценить Костя, в английском стиле. Пять столиков, стулья и барная стойка тёмного дерева, стены тёмно-зелёного цвета, картинки с паровозами по этим зелёным стенам. Большая кофейная машина с медными боками громко шумела, за столиками сидели люди и читали газеты, перед ними на столиках дымились сигареты в пепельницах, и хорошо пахло кофе и табачным дымом.
Потом Костя пришёл туда просто так, один, чтобы выпить кофе. Он волновался немного, опасался, что охранники зададут вопрос, к кому он или в каком номере проживает. Опасался, что бармен не обслужит или что-нибудь будет не так. Он зашёл туда днём, и всё прошло прекрасно. В баре сидели два иностранца и беседовали, они даже поздоровались с Костей, и Костя остался удовлетворён и доволен. С тех пор он ходил туда почти каждый день.
Приятнее всего было приходить утром пораньше, вместо занятий или каких-то дел. Утром в лобби сидело много людей, но все вели себя по-утреннему сдержанно, громко не говорили и спиртное обычно не пили. Газеты, кофе, сигареты, тихие разговоры. Приезжие готовились к деловому дню, получали своё утреннее гостиничное удовольствие. И Косте нравилось участвовать в этом ритуале. Он чувствовал в этом отдельность от раздражающего его города и пошлого его содержания. Ему приятно было чувствовать себя нездешним и вести себя соответственно этой нездешности. А в том, что ему нравилось так себя вести, он чувствовал свою приверженность столичному или даже европейскому поведению и укладу.
Он просиживал всё утро в баре, всегда готовый помочь иностранцу, если тот не говорил по-русски, что-нибудь сказать бармену или посоветовать что-нибудь. Извиняясь за свой бедный английский, он вступал в короткие приятные разговоры, сам что-нибудь спрашивал, например, из какой страны прибыл собеседник. Ему было приятно получать комплименты по поводу его хорошего английского и вообще. Если разговор случался с кем-нибудь из москвичей, он непременно говорил, что он в Москве бывал, и иллюстрировал свой рассказ знанием многих московских улиц и далеко не хрестоматийных московских мест. Это вызывало у собеседников вежливое одобрение.
Ещё в баре был вкусный кофе, хорошая посуда, на стойке всегда лежали свежие газеты, и бармены были не по-здешнему обучены.
Вскоре все свои редкие деловые и не только деловые встречи Костя назначал только в лобби гостиницы «Пойма». В этом он чувствовал стиль и даже шик.
Со старшим братом Пашей он тоже решил встретиться там же. Встретиться нужно было срочно, а Паша всё тянул и откладывал одну намеченную встречу за другой.
Просто Костя решил поехать в Москву и поузнавать, как можно перевестись в какой-нибудь московский вуз, чтобы закончить учёбу там. Вся информация о таких возможностях была какая-то неутешительная, вот Костя и задумал слетать в столицу и всё разузнать самостоятельно. Да и вообще в Москву хотелось нестерпимо. Приспичило! А денег на это не было.
У отца Костя давно уже ничего не брал, кроме машины, и то иногда, а точнее – совсем редко. Денег уж точно. Достаточно было того, что ему приходилось жить с родителями, которые были категорически не согласны с Костиными жизненным выбором, способом существования, гардеробом и пр. Он старался приходить домой как можно позже, а уходить как можно раньше, чтобы не слышать от отца обычные его: «Ну?! Почему рожа снова кислая? А?!» или «Ну и до каких пор мы будем?..» Отец уже сто лет работал главным инженером авторемонтного завода, всегда был усталым и нервным.
А старший брат Паша был сильно деловой. Он был старше Кости на семь лет, ему исполнилось 31 совсем недавно, он давно уже жил отдельно и хорошо зарабатывал тем, что поставлял на отцовский завод какие-то железяки, и пользовался всеми другими возможностями заработать, которые предоставляли отцовский завод и отцовские связи.
Паша давно уже женился, у него родился сын, и он заметно поправился и даже утратил половину волос на голове. В общем, он выглядел, как типичный успешный, перспективный положительный житель города. Родители очень его любили, были за него рады, а он редко к ним заглядывал. Костя чувствовал, что всегда раздражает брата, но всё же был уверен, что брат его любит.
Вот Костя и решил перехватить денег у брата. К тому же Косте были должны за работу, он по-прежнему иногда подрабатывал в автосервисе, к нему обращались, когда дело касалось сложных технических вопросов, а Костя соглашался, если вопрос или машина были интересные. Ему были должны немало, ему хватило бы на поездку, но должники просили подождать, а ждать он уже не мог.
Они договорились встретиться в лобби-баре в обед, Костя пришёл в час и прождал брата минут пятьдесят. Наконец тот пришёл.
– Ну ты, брат, деловой! Назначаешь встречи в таких местах! Да-а-а! – начал Паша громко вместо «здрасьте». – Чё случилось? Ничего не натворил? – ещё сказал он и крепко обнял Костю, который поднялся к нему навстречу, отложив газету.
– Здравствуй, Паша! Спасибо, что всё-таки пришёл, – сказал Костя тихо. Ему не понравилось, что Паша шумит и ведёт себя не в соответствии с тем, как обычно ведут себя люди в этом месте. – Присядем. Я тебе сейчас всё расскажу. Будешь кофе? Крепкий? Двойной эспрессо, пожалуйста! – это он громко сказал уже бармену.
– О-о-о! Ну, давай присядем, обсудим, – с заметной иронией сказал Паша.
Костя увидел, как Паша диссонирует с лобби-баром в своей типичной для местной успешной моды куртке и таких же, правда, несколько дней не чищенных, ботинках. Весь Паша был очень местный. Косте было неприятно это, потому что он Пашу любил и сердился на него всегда.
– Чего стряслось?! – усевшись, спросил Паша.
Костя сбивчиво, стараясь спокойно и толково, но в итоге многословно и путано объяснил брату, зачем он его позвал, что ему необходимо, что просто так он денег бы не попросил, как не просил никогда до того, и впредь не попросит. Просто теперь возникли обстоятельства, но он скоро всё вернёт, и беспокоиться нечего.
– Можешь дальше не продолжать, – перебил его Паша. – Всё понятно. И ты туда же. А я думал, ты что-нибудь действительно серьёзное придумал, что тебе и вправду нужна помощь.
– Паша, я у тебя просто денег прошу, ненадолго, в долг, мне правда надо, – с готовностью к такой Пашиной реакции сказал Костя. – Я тебе объясняю, что я задумал и на что мне нужны деньги, и прошу…
– Ты глупость очередную задумал, – резко сказал Паша. – И я тебе в этом помогать не буду. В Москву он захотел! Как оригинально и необычно! И ещё хочешь, чтобы я тебе помог совершить такую идиотскую глупость. Что, потянуло в столицу, нанюхался столичного?..
– Паша, я же тебе объяснил всё. Чем ты слушаешь? Я хочу сам походить по университетам. Сам посмотреть, определиться.
– Определиться? В Москве? – Паша при этом махнул рукой. – Ага! Расскажи кому-нибудь другому. Ты тут-то определиться не можешь, а в Москве определишься! Знаю я такие истории наизусть. Не смеши меня, Костя! Ты тут ни черта не делаешь, а в Москве тем более ничего делать не будешь.