– Подойдите сюда! – услышал он другой голос, и одна фуражка качнулась. – Сюда идите, гражданин!
Андрей пошёл к говорящим, и ему всю дорогу безжалостно светили в глаза.
– Здравствуйте, – сказал он.
– Добрый вечер, – ответили ему.
Оба милиционера были молодые и небольшого роста. Когда Андрей подошёл к ним, они очень выразительно посмотрели на лопату, а потом снова ему в глаза. Но фонарик свой погасили.
– Чем занимаемся? – спросил совсем бледный конопатый парень. В свете паркового фонаря его глаза были совсем бесцветные.
Пока Андрей шёл к ним, он отчетливо понял, что у него с собой нет документов и денег, наверное, тоже нет. Ещё он вспомнил, что водительские права и документы на машину тоже точно остались дома. От этого он весь мгновенно похолодел, но также мгновенно вспомнил, что сейчас он не за рулём…
– Так чем занимаемся? – повторил конопатый.
– Клад ищем? – спросил другой, совсем худой милиционер, при этом он улыбнулся. Один передний зуб у него был заметно сколот. – Может, помочь?
– Да ну что вы, какой клад! Тут, знаете… – начал было Андрей. Но в это время у худого громко зашипела и загавкала рация, которую тот держал в руке. Милиционер что-то невнятно ответил в неё, и рация стихла.
– Что-что? – переспросил конопатый.
– Я, вы знаете… – снова начал Андрей.
– А документы ваши можно посмотреть? – перебил его худой.
Андрей сбивчиво стал объяснять, что не захватил с собой документы, потому что живёт совсем рядом. При этом он махнул рукой как бы в сторону своего дома, махнул для наглядности и убедительности. В тот же миг он понял, что махнул совершенно не туда, извинился и указал в другую сторону. Милиционеры спросили адрес. Андрей отчего-то назвал его сбивчиво и как-то не сразу. Он уже весь вспотел и стал бояться, не понимая, чего, собственно, он боится. Милиционеры переспросили адрес, узнали имя, отчество, фамилию, возраст, и худой проговорил всё это в рацию, которая в ответ крякнула и зашипела.
– На рыбалку, что ли, собрались? – усмехнулся конопатый. – Так ведь в парке копать червей нехорошо. А это что у нас здесь? – сказал он, включил фонарик и направил его на свёрток, лежащий на скамейке.
– Извините, я понимаю, что это выглядит странно, но тут такая ситуация… – начал говорить Андрей, но его снова перебила рация.
Худой послушал, казалось бы, совершенно нечленораздельные хрипы, ответил: «Добро!», и рация снова затихла.
– Что это у вас, гражданин? – очень строго спросил конопатый. – И потрудитесь объяснить, что вы тут делаете.
Андрей испугался совсем и стал сбивчиво, невразумительно и как-то очень издалека объяснять, что случилось и как.
– Так у вас там что, собака, что ли?! – спросил худой. – Покажите!
Андрей, продолжая что-то говорить, начал развязывать верёвку. Это у него плохо получалось, он суетился, извинялся, но наконец размотал и распутал всё. Потом он развернул часть свёртка, и показались задние лапы и кудрявый, тёмно-рыжий бок Графа.
– Понятно, достаточно. Заворачивайте, – сказал конопатый. – И значит, здесь вы хотели его зарыть. Я правильно вас понял?
– Похоронить, – коротко ответил Андрей.
– А-а-а! А вы понимаете, что это в общем-то парк? Общественное место! – своим дерзким голосом сказал худой. – А что будет, если сюда все понесут хоронить, – слово «хоронить» он как-то особенно язвительно подчеркнул, – своих собачек, кошечек, хомячков? А?! Что здесь будет? Конечно-о! Давайте, тащите сюда своих черепах, аквариумы! А тут дети, между прочим, гуляют.
Андрей стал оправдываться, что-то объяснять, заматывая Графа по новой. Он соглашался, извинялся, кивал головой.
– По-хорошему, вас надо задержать и наказать, Андрей Михайлович, – продолжал худой. – Немедленно идите домой, чтобы мы вас ни здесь, ни где-либо ещё не видели. Понятно?! Я спрашиваю: понятно?
Андрей сказал, что понял. Он сграбастал свою собаку в охапку и стоял так, перед двумя маленького роста милиционерами, вспотевший.
– Лопатку свою захватите, нам вашего ничего не надо, – продолжал худой. – И не надо тут перед нами изображать трагедию! Мы тут, – он сделал неопределённый жест, указующий как бы на весь город, – много всякого видели.
– Правда, идите домой, – сказал конопатый. – У меня тоже была собака в деревне, хорошая собака. Я знаю, что это такое, когда любимая собака умрёт. Но это не значит, что нужно загаживать общественные места.
– А куда же, простите, мне с ним? – беззащитно сказал Андрей.
– Домой! Вы не слышали? – резко ответил худой. – И там подумайте.
– Знаете, – сказал конопатый, – там стоят большие мусорные баки, туда собирают листья и мусор со всего парка. Вот туда отнесите. Ничего страшного. Нормально. Ей уже всё равно. Поверьте, это нормально.
– Ему, – тихо сказал Андрей.
– Что?
– Ему. У меня пёс. Кобель.
– А-а-а! Теперь-то какая разница? – ответил конопатый.
Андрей и милиционеры распрощались и разошлись. Андрей шёл в указанном направлении минуту.
– Тьфу! – плюнул он громко. – Тьфу, тьфу, тьфу, – плевал он и хотел материться. Было гадко, как-то стыдно и горько… А ещё он почувствовал, что нестерпимо хочет пить. Нестерпимо!
В конце аллеи действительно стояли большие мусорные контейнеры. Их было три. Вокруг них валялось много мокрых бумаг, каких-то рваных пакетов и прочей дряни. В мусоре явно покопались исследователи мусора. Теперь их не было. В двух контейнерах был собственно мусор. А третий был заполнен ветками и листвой. Несмотря на прошедший дождь, из этого контейнера шёл дым. Где-то там, внутри, тлели подожжённые кем-то листья.
Андрей подошёл близко. Пахнуло едким дымом и вонью прокисшей всякой всячины. Он сделал шаг назад и остановился. Он стоял так, чувствуя, что уже устал, Граф сильно потяжелел и ощущался как что-то совсем чужое, не имеющее никакого отношения к энергичному и всегда весёлому псу. Андрей постоял, подумал, куда положить свою собаку. В мусор не хотелось. Даже не то что не хотелось, рука не поднималась. Он не мог этого сделать! Дым от листьев был едкий и горький. Он представил, как будет тлеть и вонять шерсть его собаки, и тоже не захотел оставить Графа в контейнере с листвой. Но всё же Андрей шагнул именно к нему, готовясь расстаться со своей ношей. Но вдруг сказал себе тихо-тихо: «А с какой стати?» А дальше подумал: «Почему я должен выполнять то, что сказали делать мне эти мальчишки? Я не хочу, мать их так!..»
Он развернулся и пошёл прочь. Он шёл через парк, мимо памятника космонавтам, уроженцам их города. Человек в обнимку с ракетой были чернее ночного парка, деревьев и низкого неба, куда они были так устремлены.
Андрей прошёл парк насквозь, вышел из него, и телевизионная башня предстала перед ним во весь рост. Стальная высокая ограда окружала площадку, хорошо освещённую и чистую. Посреди этой площадки высилась металлическая конструкция, уходящая высоко-высоко. Андрей поднял голову и увидел огоньки. А ещё выше он увидел низкое небо, слегка подсвеченное красноватым. Это город: все его заводы, фонари и непогасшие окна отражались в тяжёлых, низко ползущих осенних облаках.
– Ну что же, я так и буду всю ночь ходить?! – громко, не разжимая зубов, сказал Андрей куда-то туда, огонькам телебашни.
Пить хотелось так, как давно, а может быть, и никогда в жизни не хотелось. Андрей обошёл телевизионный центр, вышел на тихую улицу и пошёл по ней. Здесь практически замерло всякое движение. Светились несколько магазинов и дежурная аптека. Удерживая лопату и свёрток то в одной руке, то в другой, Андрей пошарил по карманам и нашёл мелочь, которой хватило бы на какой-нибудь напиток, но магазины были, конечно, закрыты, киоск на автобусной остановке тоже. У дежурной аптеки светилось только ночное окно. Андрей хотел пить так, что наудачу постучал в него. Хоть и не сразу, но вскоре пришла старуха в белом халате и больших очках. Она открыла окно.
– Слушаю вас, – сказала она сердито.
– Мне попить что-нибудь продайте, – сказал Андрей.
– Ты что?! Это аптека! Иди отсюда, пока милицию не вызвала.
– Да мне таблетку запить, – соврал Андрей. – Плохо мне, помогите, пожалуйста.
Бабка внимательно посмотрела на Андрея, а он даже не успел ничего специального изобразить на лице, как бабка сразу изменилась.
– Ой! Простите, я сейчас. Вам только воды?..
– Да-да! Только воды! Скорее, пожалуйста!
Бабка как могла быстро ушла. Андрей положил Графа и лопату на асфальт.
– Вот, возьмите. Кипячёная! – сказала бабка, протягивая Андрею большую фарфоровую чашку, белую с цветком.
Андрей взял чашку, изобразил, что положил в рот таблетку, и выпил тёплую, с привкусом старого чайника воду.
– Вот спасибо! Вот выручили! Сейчас отпустит, – сказал Андрей и отдал чашку обратно.
– Да я же вижу, что человек сейчас тут у меня упадёт. Вижу лицо ваше и понимаю: сейчас упадёт человек. Я в этом понимаю. Давление у вас? – сказала бабка, а Андрей кивнул. – Ну я же говорю! Вы меня простите, что я сразу не разглядела, что с вами. Тут ведь каждую ночь ходят и ходят. То алкаши, спирту им надо, то наркоманы…
Андрей послушал, поблагодарил… Послушал, поблагодарил…
– Ну, мне уже гораздо лучше, спасибо! – сказал он, взял Графа, развернулся и пошёл.
«Вот, разыграл целый спектакль из-за стакана воды. Целую пьесу… Тьфу!!!» – и он плюнул.
Он шёл ещё какое-то время, дошёл до следующей автобусной остановки и сел на холодную, влажную скамейку. Посидел так, ни о чём не думая, глядя прямо перед собой. Пролился мелкий и редкий холодный дождик, он сидел. Потом к нему тихонечко прокралась гадкая мысль: не подбросить ли Графа на улицу у обочины, будто его сбила машина. Он много раз видел сбитых больших и небольших собак. Всегда аккуратно объезжал их. Они все куда-то исчезали с улиц. Исчезали, как ему казалось, довольно быстро. Но он тут же прогнал эту мысль. Мысль была какая-то чужая, холодная и стыдная. Он отогнал её, встал и пошёл дальше.
Город был уже совсем незнакомым. Андрей понимал, что ушёл он от дома недалеко, но город уже потерял свои север и юг. Город утратил признаки его, Андрея, среды обитания. Он шёл и шёл, и вдруг понял, что напевает, а точнее, проговаривает, почти бесшум но шевеля губами, слова песни. Он удивился этим словам и самой песне. Эту песню он даже не помнил, когда слышал в последний раз. Не помнил всех слов, но повторял и повторял один и тот же кусочек.