Ночь перед прилётом жены Дима спал плохо. Долго не мог уснуть. С утра он навёл видимость порядка в квартире. Повозил пылесосом по центру комнат и кухни, позасовывал по углам одежду и прочее, потом сходил в магазин, купил каких-то продуктов и напитков, чтобы было чем встретить своих с дороги. Дались все эти действия мучительно. Ещё потом он сделал с десяток звонков. Все вернулись откуда-то, хотели встречаться, делиться впечатлениями.
Когда Дима ехал в аэропорт, машина вела себя как-то не очень. Дима давно не садился за руль, машина вся запылилась и ехала как-то не очень.
А погода стояла хорошая. Синее небо с небольшими чёткими облаками было высо-о-кое. Город выглядел ещё совершенно беспечным, летним. На женщинах, как в июле, было совсем мало одежды. Димины глаза то и дело цеплялись то за одну, то за другую фигуру на улице. На подъезде к аэропорту велись дорожные работы. Гудели катки и другая дорожная техника. У людей с лопатами оранжевые жилеты были накинуты прямо на голые тела. Тела рабочих блестели от пота, в открытое окно машины Диме в лицо ударил запах горячего асфальта и жар. От этого ему на миг почудилось, что лето только начинается.
В аэропорту народу было страшно много. Многие улетали куда-то восвояси, их провожали. Ещё больше людей прилетало и прилетало обратно откуда-то, спеша вернуть детей домой к началу учебного года. Их встречали. В глубине зала прилёта стеклянные двери выпускали рейс за рейсом. Вернувшиеся были загорелые, белозубые, весёлые. Их расхватывали встречающие, детей несли на руках…
Дима увидел знакомого, который встречал кого-то. Знакомый был давний и дальний, Дима даже не вспомнил его имени.
– Кого встречаешь? – спросил тот.
– Своих. С моря летят.
– А сам где был?
– Да-а-а! – Дима коротко махнул рукой. – Всё лето в городе просидел! А ты где так загорел?
– Я?! – знакомый хохотнул. – Я-то на крыше. Всё лето дачу с сыном доделывали, а жену отправил. Вот, встречаю. Как дела-то?
– Да какие дела? Лето вот заканчивается, а я в городе проторчал. Отдохнуть вообще не получилось. Ну давай!
– Ага, будь здоров!
Они пожали друг другу руки. Через пять минут Дима увидел своего знакомого с двумя большими чемоданами в руках, за ним шла статная женщина в светлом платье. Знакомый шёл и улыбался сам себе.
Диме вдруг стало как-то неудобно за то, что он соврал малознакомому человеку. Зачем он сказал, что ему было плохо летом. Ему летом было неплохо. И зачем он так оклеветал своё летнее спокойствие. Да, может быть, у него такого хорошего лета не будет уже никогда.
Многие рейсы задерживались по разным причинам. Рейс, который ожидал Дима, задержали на два часа. Ехать обратно в город, а потом тут же возвращаться не было смысла. Дима маялся, бродил, дремал в машине… Потом объявили, что рейс задерживается ещё на час. Тут Дима совсем скис. Он думал: «Ну вот, последний летний денёк, и что?» Он купил газету, но читать не смог. Внутри ничего не трепыхалось. Спокойствие ещё не покинуло его.
Он сильно соскучился по жене и дочке. Соскучился по сыну, который должен был прилететь через два дня. Он соскучился, но думал об этом с расслабленным лицом и склонив голову слегка влево. Даже шум аэропорта куда-то отступил…
Он встретил своих. Схватил дочь и поднял её высоко на вытянутых руках, потом поцеловал жену.
Они ждали багаж, дочь беспрерывно что-то говорила, что-то показывала и даже танцевала. Жена говорила, что они ужасно вымотались из-за этой ужасной задержки. Дима пытался внимательно слушать… Но на самом деле он прислушивался к спокойствию внутри себя. Как оно там? Осталось ли ещё?
Когда они подъезжали к городу, уже совсем свечерело. Дочь уснула на заднем сиденье. Она спала в немыслимой для взрослого человека позе. Жена перечисляла то, что нужно будет сделать уже завтра. Было ясно, что утром надо будет ехать покупать дочери обувь для школы и многое другое. Дима кивал, улыбался и думал… Нет, даже не думал, он заглядывал в глаза своему спокойствию и пытался запомнить эти глаза. Глаза, которыми он какое-то время смотрел на мир и ему было хорошо. Он хотел запомнить эти глаза на прощание.
Когда подъехали к дому, было почти темно.
– Ой, какие забавные скамейки поставили, ну надо же, как мило! – сказала жена.
Дима посмотрел и действительно увидел у подъезда новые скамейки. Когда, интересно, их поставили? Дима не заметил.
– Да, мы тут времени даром не теряли, – ответил Дима тут же.
Он поцеловал жену, потом медленно и бережно извлёк из машины дочь, жена взяла из багажника чемодан и сумку. Так они и пошли к подъезду. Дочка вся вспотела во сне. Дима прижал её к себе, она вся обвисла, была тяжёлая и большая. От её волос пахло жарким солнцем, ветром и морем.
– Тёплая… – сам себе сказал Дима. – Моя хорошая, – это он сказал уже почти беззвучно.
Пока жена открывала дверь подъезда, Дима коротко оглянулся на двор. Он поднял глаза и посмотрел на вершину огромного клёна, который возвышался над берёзами и рябиной. Клён был высокий, высокий. На фоне почти совсем угасшего неба было видно, что клён стоит не шелохнувшись. Дима подмигнул ему, отвернулся и, заходя в подъезд, улыбнулся… едва-едва, прощаясь…
Планка
– Коля, ну что ты так суетишься?! Не бойся ты!
– Ты что, в самом деле собрался с ним драться? А вдруг он какой-нибудь боксёр.
– Ну и что? Разобьёт он мне морду или я ему рожу разобью. Ты-то чё переживаешь? Давай лучше выпьем.
– Семёныч, тебе уже хватит, не пей больше…
– Коля! Ты же знаешь, мне бесполезно говорить «Не пей, тебе хватит». Давай возьми ещё виски. И возьми сразу по сто, чтобы два раза не бегать.
– Да взять-то я возьму. Ну ты что, в самом деле пойдёшь драться? Ты головой своей подумай. Пойдёшь драться с этим пацаном? С этим пьяным щенком?
– А я кто? Я пьяный кобель, и всё. Чё ты суетишься, Коля?! Ну разобьют мне мою рожу, не твою же.
– Не-е-е, Семёныч! Так не пойдёт! А я стоять, что ли, буду и смотреть? И вообще, как ты себе это представляешь?
– Никак! Я это себе никак не представляю. Мне всё равно. Можно здесь прямо, а можно отойти в туалет.
– Да тут милиции посмотри сколько! Охрана…
– Тогда в туалете. Мне насрать! Пойдём в туалет. Да и что мы пять раундов будем биться, что ли? Раз, два, и всё. Сам же знаешь.
– Ты с ума сошёл?! Точно, с ума сошёл! Зачем тебе это надо? Я пойду прямо сейчас позову вон того лейтенанта, скажу ему, что этот пацан перепил, залупается на солидного человека…
– Тогда, Коля, я тебя отмудохаю, понял…
– Это пожалуйста! Долетим домой и…
– Не вздумай этого делать! Сейчас пока сидим? Всё тихо? Ну вот и давай сидеть. А дальше будет видно. К тому же, может, он сам милиционер. Ты лучше пока возьми ещё вискаря. Сходи не в службу, а в дружбу. Давай, Коля! Два по сто. И шоколадку какую-нибудь возьми.
Николай Николаевич пошёл к буфету. А Игорь Семёнович остался сидеть за столиком, за которым они просидели уже почти два часа, и столик был заставлен пустыми пластиковыми стаканчиками. За это время они уже выпили грамм по триста виски. Точнее, Игорь Семёнович выпил грамм триста пятьдесят, а Николай Николаевич на сто грамм меньше. Но это была не первая, и далеко не первая, выпивка за этот вечер.
Игорь Семёнович посмотрел на свои руки, которые лежали на столе. Большие, пухлые и сухие руки. Толстые, упругие пальцы, ногти очень коротко пострижены. Он сжал левую руку в кулак. Кулак получился серьёзный. На запястье виднелся шрам с остатками давно и неудачно сведённой татуировки. Когда-то на этом месте было слово «Игорь». А потом, тоже давно, Игорь Семёнович попытался выжечь эту наколку марганцовкой. Получился шрам, от которого кулак смотрелся ещё более грозно.
Он разжал левый кулак и сжал правый. На круглых костяшках этого кулака побелели мелкие рубцы, следы давних драк. Когда-то он попадал этим кулаком по зубам, и даже выбивал зубы, разбивая кулак в кровь. Тогда боли он не чувствовал. Боль приходила только после драки. Но не дрался Игорь Семёнович уже давно. И сам давно не получал ударов кулаком по лицу. А когда-то, тридцать лет назад, дрался он частенько. Без драки было тогда нельзя.
– Семёныч, Семёныч, кулак-то разожми, – сказал Николай Николаевич, вернувшись к столику с двумя пластиковыми стаканчиками и шоколадкой в руках.
– Чего? – очнувшись, спросил Игорь Семёнович.
– Кувалду свою разожми, говорю, – садясь, сказал Николай Николаевич. – Давай скорее выпьем и пойдём на посадку. Ты что, ничего не слышал? Наш рейс наконец-то объявили. Вот и слава богу! Само собой всё разрешилось. Пойдём, Семёныч, полетаем. А твой боец пусть здесь посидит. Ему в Норильск, а их до пяти утра задерживают метеоусловиями. За это время он себе приключения найдёт. Северянин, тоже мне! Он так просто отсюда нынче не улетит. Он там уже к кому-то другому цепляется. Так что своё он получит. И как его ещё не забрали?! Может быть, действительно милиционер. Вообще, похож…
– Давай выпьем, Коля, – беря свой стаканчик, хрипло сказал Игорь Семёнович. – Давай.
– За что выпьем?
– Не знаю. За нас. За то, чтобы нормально долететь. За удачу. За здоровье давай выпьем. Хочешь, выпьем за тебя?
– Да чего за меня пить? – пожал плечами Николай Николаевич. – Давай за то, чтобы нормально долететь.
– Давай!
Они залпом выпили. Игорь Семёнович даже не почувствовал вкуса выпивки, а Николай Николаевич весь сморщился, его передёрнуло, и он судорожно стал разворачивать шоколадку.
Игорь Семёнович пил уже третий день, и знал, что это не конец, потому что напряжение не отпускало и сознание не отключалось несмотря на количество выпитого. Он также понимал, что в Москве от напряжения не уйти. И хоть ноги и губы слушались не очень, но глаза видели всё, как есть. И мозг понимал всё, как есть. И сердце… Он надеялся, что улетит из Москвы и дома ему удастся выдохнуть то, что было в груди, и залить сердце, мозг и глаза. Залить и погасить всё сразу. Он ждал и надеялся, что алкоголь растворит тот кристалл, который своими острыми гранями резал грудь, голову и глаза вот уже три последних дня. Кристалл растворится, и придёт успокоение или хотя бы пьяное забвение. Да хоть самое страшное похмелье, лишь бы не то, что есть!