А тут какой-то мальчишка, какой-то полу спортсмен, полубандит, полумилиционер, со слюнявой улыбкой и в спортивном костюме, прицепился к нему, обозвал разными давно известными Игорю Семёновичу словами, да ещё пообещал разбить ему… лицо.
Игоря Семёновича давно уже такими словами не называли, и бить ему лицо тоже давно никто не пытался. Но Игорь Семёнович не испугался и даже не разозлился. Ему и без того было так, что больнее, казалось, никто ему сделать не может. И к возможности драки он отнёсся очень серьёзно, и обдумывал эту возможность тоже серьёзно и обстоятельно. Он только жалел, что злости в нём нет. А накручивать на себя злость, как могут очень многие в пьяном виде, он не умел. Поэтому, сжимая кулаки, он просто думал о том, как можно их применить, а главное, будет ли от этого легче.
Он же помнил, и помнил отчётливо, как во время настоящей драки всякая боль исчезает, она перестает ощущаться. Но это происходит только тогда, когда драка настоящая. Потому что когда бьют, тогда больно. То есть, ни когда дерёшься, а когда бьют. Игорь Семёнович знал и то, и другое.
– Ну что, Семёныч, пошли. Посидели на дорожку и давай…
– Сиди, Коля. Ещё минут пятнадцать смело можно посидеть. Без нас не улетят.
– А чего сидеть-то? Я больше пить не буду и тебе не дам.
– А там чего толкаться? Дай спокойно людям пройти на посадку. Пойдём последними. Чё ты суетишься?!
– Не, Семёныч, я больше с тобой в Москву не полечу. Или врозь или никак. Я столько пить и так мало спать не могу.
– Я и сам больше в Москву не полечу, Коля. Ни с тобой, ни без тебя. Всё! Хватит!..
Игорь Семёнович и Николай Николаевич улетали домой в Пермь. Прилетели они в понедельник утром, должны были вернуться домой в среду вечером, но задержались до пятницы. Точнее, Игорь Семёнович решил задержаться, а Николая Николаевича, своего заместителя, помощника и товарища, он не отпустил и оставил при себе.
В пятницу вечером они приехали к своему рейсу, а рейс задержался на целых два часа. Но наконец-то они могли вернуться из замороженной последними январскими морозами Москвы к себе на ещё более замороженный Урал.
Игорь Семёнович ещё во вторник днём был очень доволен. Он смог добиться того, чего хотел.
Московские заказчики наконец-то всё подписали и приняли почти все основные условия, на которых он настаивал. Игорь Семёнович владел и руководил строительной компанией. Не большой компанией, но и не совсем маленькой. Он всю жизнь чего-то строил. Дом с отцом и братьями строил, когда был ещё совсем мальчишкой. Потом в армии чего-то строил. Потом учился на строителя, и всё строил, строил и строил. Вот и теперь он должен был построить большие складские помещения, железнодорожные склады. Это был важный для него заказ. На этот заказ претендовала не одна пермская строительная фирма, но Игорь Семёнович всех опередил, уговорил, подмаслил. Во вторник днём заказчики и он ударили по рукам, а вечером того же дня они решили отметить такое важное решение. В среду Игорь Семёнович хотел доделать какие-то мелочи и вернуться домой, но…
– Коля, я ещё выпью на посошок, – сказал Игорь Семёнович, вставая.
– Семёныч, ты же посошки не пьёшь, лишнее это, – тоже, вставая, сказал Николай Николаевич.
– Это, когда мне их в глотку пытаются залить, тогда я посошки не пью. А сейчас я сам хочу и выпью, – это он говорил, надевая своё большое тяжёлое кожаное пальто на меху. – И, Коля! Ну бесполезно же меня отговаривать. Что ты как маленький?!
– Там этот ошивается у буфета. Опять же прицепится. Зачем ты нарываешься, Семёныч? На кой тебе это надо? Ты сам как маленький, я не знаю… Тебе пол-ста лет уже, а туда же.
– Коля, ты мне свой год не приписывай. Это тебе полста, а мне меньше. Вот я за твои полста, полста и выпью.
– Я с тобой…
– Ну нет! Вещи покарауль. Я сейчас. А вот тебе точно пить больше не надо, а то в самолёт не пустят, – сказал Игорь Семёнович, надел на затылок шапку и пошёл к буфету.
Он шёл и видел того парня, который уже два последних часа периодически к нему цеплялся. Тот стоял возле буфетной стойки спиной к Игорю Семёновичу и что-то громко говорил двум мужчинам в очках и длинных пальто. Те же старались на него не смотреть. Игорь Семёнович поймал себя на забавном ощущении, которого не испытывал с юности. Он усмехнулся этому ощущению. И сама ситуация напомнила ему юность и даже школу. Он вспомнил ту внутреннюю дрожь со звоном в ушах, которая всегда являлась ему перед дракой.
О драке в школе было известно заранее. Обычно она назревала за несколько дней до. Её готовили. Кто-нибудь говорил: «Игорёк, а ты знаешь, что про тебя Толян сказал?» или «А ты знаешь, Толян-то твой портфель опплевал». Драке часто предшествовала короткая стычка или словесная перепалка утром в раздевалке или во время перемены на лестнице. После такого все уже ждали саму драку. Дрались всегда после уроков за углом у дальнего от дороги торца школы. Дрались один на один. Игорь Семёнович дрался в школе часто. Он был больше и сильнее своих одноклассников. Вот они и старались столкнуть его с другими школьными здоровяками. Смотреть на драку приходили многие, а знали о ней все.
За пару уроков до драки, о которой уже было известно, та самая дрожь уже приходила и не давала сосредоточиться на предмете урока. А Игорь Семёнович и без того учился не самым лучшим образом. Зато дрался он неплохо, хотя бывал и бит.
Школьная драка готовилась долго, а проходила всегда очень быстро. За считаные секунды становилось всё ясно. В любом случае в течение минуты кто-то был побеждён, а кто-то побеждал. Или драка прекращалась кем-нибудь из учителей, если девчонки разбалтывали, что возле школы будут драться. Тогда все разбегались, а драка переносилась на другой день.
Хуже всего было идти на драку. Игорь Семёнович не любил того сердцебиения и дрожи, которые сопровождали его, когда он спускался по школьной лестнице после последнего урока, то есть когда он шёл на драку. Он не боялся, просто сердце колотилось и что-то звенело в ушах и дрожало внутри. Ещё он не любил последние обсуждения условий драки, например, что в этот раз будут драться до первой крови, и последние обидные слова, которые необходимы были для начала. Сам он обычно молчал, но старался ударить первым.
Зато ему нравилось то ощущение за секунду до первого удара, когда внутри что-то обрывалось… Что-то происходило, как будто падала невидимая планка. И падение этой планки мгновенно отключало волнение, сердцебиение и боль. В глазах всё изменялось, зрение обострялось многократно, и скорость реакции обострялась многократно, и сила прибывала в руках, и не только в руках. И тогда он побеждал быстро и бесспорно. Никакой боевой техники не было ни у него, ни у его противников. Просто он бил кулаками в лицо как можно сильнее и быстрее.
Но бывали ситуации, когда эта планка не падала. Почему-то не падала. То ли злости не хватало, то ли волнения было в избытке. И тогда Игорь Семёнович бывал бит даже более слабым противником.
В юности на танцах Игорь Семёнович продолжал драться. На танцах драки вспыхивали быстро, и планка падала легко и без подготовки. К тому времени навыков драки стало больше, появились даже свои собственные приёмы. Хотя всё по-прежнему происходило быстро. Либо одерживалась явная победа, либо дерущихся растаскивали под их собственную ругань, страшные угрозы и визг подруг.
Групповые драки в их небольшом городе в ста километрах от Перми случались нечасто. Отличались эти драки жестокостью и бессмысленностью. Никакой боевой красоты в них не было, а реальная опасность поножовщины была. Игорь Семёнович старался в таких драках не участвовать.
В армии всё было иначе. Там либо просто били его, либо просто бил он. А после армии, когда он стал студентом и поселился в общежитии не в самом спокойном и престижном районе города Перми, драться тоже приходилось. Но у Игоря Семёновича уже появились другие навыки. Навыки ухода от драки. Но если планка падала, то кулаки сами молниеносно сжимались, и…
А десять лет назад он ударил старшего сына. Сын явился домой под утро и был явно выпивший. Сыну тогда было шестнадцать. Жена и Игорь Семёнович не спали, ждали. А он пришёл и с порога что-то не то стал говорить, размахивать руками. Планка Игоря Семёновича упала, и он ударил сына ладонью по губам. Ударил сильно, но не ожидал, что настолько сильным получится удар. Сын отлетел к стене, губы его были разбиты в кровь. Игорь Семёнович до сих пор не мог забыть ни своего ужаса, ни глаз старшего своего и любимого ребёнка, который был уже большой, ростом с отца. Как тогда этот большой парень плакал, хотел убежать из дома, как его удерживала и рыдала жена. Игорь Семёнович не мог об этом забыть и боялся, что сын тоже.
Игорь Семёнович знал, что, каким бы ни был сильным и спортивным юноша, мужик всё равно сильнее. Он помнил, как они мальчишками играли с мужиками в футбол. Мальчишки и бегали быстрее, и были шустрее и проворнее, но в мужиках была какая-то твёрдость и мощь. Их больно было даже пинать, об них можно было разбить пальцы ног. С ними лучше было на бегу не сталкиваться. Они были твёрдые, закостенелые какие-то… И сильные какой-то другой, чем у мальчишек и юношей, силой.
Игорь Семёнович помнил, что, когда он вернулся из армии и был весь налитой здоровьем и молодыми мускулами… он был даже спортивным. Отец его, который не отличался высоким ростом, мускулатурой и большими руками, а был, наоборот, сухой, жилистый и сутулый. Всё равно отец колол дрова сильнее и выносливее, чем Игорь Семёнович. И на первой своей стройке Игорь Семёнович убедился, что мужики, даже испитые и на вид совсем немощные, если захотят, могут больше его поднять и дольше напряжённо работать, без отдыха и перекуров. Правда, если захотят.
С тех пор как Игорь Семёнович ударил сына, он больше никого не бил. А если планка падала, а она периодически падала, он принимал быстрые, суровые и не всегда верные решения. Но от таких решений он потом не отказывался и старался о них не жалеть.