Когда сопротивление окрепло, конные отряды повстанцев объехали главные города Кента. Они разгромили Мейдстон, Рочестер и Кентербери и всюду предавали огню официальные записи. Состояли отряды из простого деревенского люда, а командовали ими йомены рангом повыше – приходские священники, деревенские старосты и зажиточные крестьяне. Они нападали на юристов, королевских служащих и особенно ненавистных местных землевладельцев. Однако действовали обдуманно и со смыслом: согласно одному хронисту, вожаки восстания издали приказ, «что никто, живущий на расстоянии менее 12 лиг от моря, не должен к ним присоединяться, но должен охранять побережье от врагов».
К середине июня мятеж в Кенте возглавил Уот Тайлер. Позже ходили слухи, что он принимал участие в войнах с Францией, но у нас нет достоверных сведений о его биографии. Его правой рукой стал Джон Болл – поп-вероотступник из Йоркшира, которого по приказу архиепископа Садбери не раз сажали в тюрьму за еретические и крамольные проповеди, которые тот читал у церквей по воскресеньям. Болл сочинял привязчивые куплеты и доходчивые лозунги, распространяя в народе представление о бесклассовом обществе, где власть лордов упразднена, а земля и имущество находятся в общей собственности. Самый известный его куплет вопрошает: «Когда Адам пахал, а Ева пряла, кто дворянином был тогда?»
Кентские и эссекские повстанцы не только грабили родные графства, но и поддерживали контакты с недовольными жителями Лондона. Город в 1370-х годах был расколот на фракции и охвачен раздорами. Между конкурирующими торговыми братствами и гильдиями, между местными торговцами и заморскими купцами, между сторонниками и противниками Джона Уиклифа, между подмастерьями и их богатыми хозяевами пылала лютая вражда. 11 июня бунтовщики Кента и Эссекса по приглашению лондонцев повернули к столице. Кентцы шли через Гринвич и Блэкхит; эссекцы – через Майл-Энд.
Ричард II в то время был в Вестминстере, окруженный своими придворными советниками, несколькими графами и торговцами, а также членами семьи. С ним была его мать Джоанна, сводные братья Томас и Джон Холланды и его кузен, сын Джона Гонта, юный Генри Болингброк. Когда бунт только начался, советники короля послали в графства солдат, чтобы силой принудить бунтовщиков к подчинению. Восставшие солдат прогнали, некоторых убили. С запозданием правительство осознало, с сопротивлением какого масштаба столкнулось. Архиепископ Садбери запаниковал и отказался от должности канцлера, вернув Большую государственную печать. В поисках безопасности сторонники короля переехали в Тауэр. Они отправили мятежникам предложение встретиться. В среду, 12 июня, восставшие добрались до Блэкхита, где разбили лагерь на ночь. Ричард тем же вечером сел в лодку и отправился в Ротерхит, чтобы поговорить с народом, но его советники увидели, какая огромная толпа ждет их на противоположном берегу, испугались и заставили короля повернуть назад.
Это страшно разозлило Тайлера и его людей, которые заявляли, что восстали потому, что верны королю, и всего лишь хотят очистить его двор от недобрых советников. «У общин был пароль на английском языке, – сказано в Анонимной хронике. – "С кем ты?" – и ответ был "С королем Ричардом и честными общинами", а тем, кто не мог или же не желал так отвечать, рубили головы…» Лишенные возможности встретиться с обожаемым монархом, бунтовщики впали в ярость и в тот же вечер сожгли Саутворк. На следующий день, в четверг, 13 июня, они убедили сочувствующих в Лондоне опустить подъемный мост Лондонского моста. Вопя от радости, повстанцы ввалились в город и промаршировали по нему, двигаясь к Стренду – богатому пригороду, расположенному между Лондоном и Вестминстером и застроенному дворцами и особняками. Прекраснейшим из них был Савой, великолепная лондонская резиденция Джона Гонта. Восставшие влезли на стены, подожгли пристройки и принялись за дворец. Они пронеслись сквозь здание, что смогли – разломали, а все добро герцога вытащили наружу и сожгли. Сам дворец взорвали с помощью найденных в подвале бочек с порохом.
В тот же день лондонцы разнесли Темпл и разложили на улицах костры из судебных книг. Они выпустили заключенных из городских тюрем; зато полевые псевдосуды ловили и казнили на месте отъявленных злодеев, до поры наслаждавшихся своей безнаказанностью. К вечеру языки пламени вздымались до небес. Закончился день кутежом и пьянкой: повстанцы выкатывали на улицу ворованные бочки с вином и вышибали из них затычки.
В первую ночь после того, как бунтовщики ворвались в Лондон, Ричард, которому было всего 14 лет, стоял в орудийной башне Тауэра и уныло смотрел вниз, на разношерстную армию своих подданных, разбивших лагерь на поле у крепостных стен. Лондон горел, а он и его советники фактически были растерянными узниками Тауэра. Хотя во второй половине XIV века в Европе уже случались подобные восстания – французская Жакерия 1358 года самый страшный тому пример, – советников короля захватила врасплох свирепость бунта простого народа Лондона и юго-востока страны. Восстание набирало обороты. Беспорядки охватили даже Йорк и Сомерсет, хуже всего дела обстояли в Кембриджшире, Хартфордшире, Саффолке и Норфолке. Англия, которая всего четыре года назад в едином порыве рукоплескала новому королю, казалось, погружалась в безбожную анархию.
Что же вызвало такой пароксизм ярости у простых англичан? На первый взгляд, вопрос не сложный. Между 1377 и 1381 годом подушная подать взималась трижды – революционный эксперимент в обложении налогом имущества общин, которые никогда прежде не подвергались прямому налогообложению. Поначалу налог вызвал недовольство, но, когда инспекторов, уполномоченных расследовать массовое уклонение от уплаты налога, уличили в применении силовых методов, недовольство быстро переросло в безудержное неистовство.
Подушная подать стала последней каплей, переполнившей чашу народного недовольства, копившегося в английских городах и деревнях с середины века. Когда население выкосила Черная смерть и последующие эпидемии чумы 1360-х годов, вся структура средневекового общества начала трещать и ломаться. Рабочая сила, некогда имевшаяся в перенаселенном королевстве в избытке, стала дефицитной и дорогой. Чтобы защитить землевладельцев, правительство Эдуарда III утвердило рестриктивное трудовое законодательство, установив пределы оплаты труда и наказывая всякого, кто брал или требовал больше законно установленной повременной оплаты каких бы то ни было работ – от покоса и жатвы до починки крыш и подковывания лошадей.
За исполнением законов надзирали местные уполномоченные, многие из которых происходили из богатых помещиков, больше всех выигравших от нового трудового законодательства. Они наказывали зажиточных крестьян, нанимавших на работы своих соседей, а также самих этих работников, которых обвиняли в получении незаконной оплаты. Работы для стряпчих и королевских чиновников, старающихся сохранить за элитой графств их привилегированную позицию, было навалом. Лица, служившие в трудовых комиссиях, часто занимали должности шерифов, членов парламента и мировых судей. Росло ощущение, что простых англичан угнетает весь коррумпированный правящий класс как одно целое. Крепостное право в конце XIV века отмирало как институт, но многим восставшим в 1381 году казалось, что на его место приходит новая система угнетения, и с ее помощью юристы и судьи будут держать деревенскую бедноту в такой же нищете, от которой крестьяне страдали с тех пор, как были привязаны к земле.
Подушная подать, сильнее всего ударившая именно по бедноте; трудовое законодательство, не дававшее заработать разумные деньги; с позором проигранная война, в которой население Кента и Эссекса непосредственно столкнулось с опасностью, какую представлял собой французский флот, бороздивший пролив; общие опасения, что молодой король, который должен был стать спасением Англии, попал под дурное влияние злодеев, окопавшихся при дворе, – в 1381 году всего этого было достаточно, чтобы разжечь бунт, который потряс Англию до основания. Мы не знаем, много ли осознавал Ричард, наблюдая из Тауэра, как пылает страна. Но он, несомненно, чувствовал, что как король, причем король Плантагенет, должен действовать.
Подавление крестьянского бунта показало, что Ричард, бледный мальчик 14 лет, обладал большой личной храбростью и качествами настоящего лидера. Но это же столкновение и напугало его на всю оставшуюся жизнь.
События разворачивались чрезвычайно драматично. Утром 14 июня, в пятницу, Ричард встретился с крупной делегацией бунтовщиков, убедил их оставить Лондон и уйти в поля Майл-Энда, где пообещал встретиться с ними и обсудить их требования. Когда они подчинились, королевская процессия поехала через все еще охваченный волнениями Лондон к оговоренному месту встречи. Ричард ехал на коне в сопровождении своих сводных братьев Холланд, младшего дяди Томаса Вудстока, теперь графа Букингема, графов Уорика и Оксфорда, Уильяма Уолворта, мэра Лондона, опытного солдата сэра Роберта Ноллеса и множества других. Его мать Джоанна Кентская ехала позади них в карете. Вокруг все дрожало от возбужденных криков и воплей горожан и повстанцев; но королевский отряд планомерно продвигался к Майл-Энду. В Тауэре остались архиепископ Садбери, казначей Хейлз и несколько королевских приближенных, имевших причины опасаться, что мятежники хотят их убить. План состоял в том, чтобы использовать отъезд короля как отвлекающий маневр и позволить отмеченным черной меткой людям бежать по реке.
План провалился. В Майл-Энде Ричард пообещал повстанцам все, что они просили. Он приказал выдать им хартии, гарантирующие, что возврата к крепостному праву не будет, что труд будет свободным и что любой человек сможет взять землю в аренду максимум за 4 пенса за акр. Он также наивно согласился, что Тайлеру и его людям должно быть позволено схватить всех, кого они считают предателями, и привести к нему на суд.
Этим он подписал смертный приговор Садбери и Хейлзу. Они не успели бежать: толпа вломилась в Тауэр, вытащила их оттуда и жестоко расправилась с канцлером и казначеем. Головы несчастных насадили на пики и пронесли по Лондону, а потом водрузили на Лондонский мост – там, у входа в город, они проторчали несколько дней, причем красную епископскую митру Садбери прибили ему к черепу. Та же участь постигла и восьмерых других, в том числе личного врача Джона Гонта и Джона Легге, одного из телохранителей Ричарда II. Сын Гонта Генри Болингброк, который тоже остался в Тауэре, избежал поимки и смерти от рук мятежников только благодаря находчивому солдату, который спрятал его в шкафу. Толпа издавала звуки, которые, как писал хронист Томас Уолсингем, не были «похожи на крики, какие обычно производят люди, но были звуками того сорта, что неимоверно превосходит все человеческие шумы и который можно сравнить лишь с завыванием обитателей ада».