И тут король показал свое истинное лицо. Ричард был женатым мужчиной, который уже водил войска в бой. Возмущенный беспардонными требованиями общин, он отказался явиться в Вестминстер. В сообщении, отправленном им из поместья в Элтаме, король писал, что по требованию парламента не уволит даже поваренка с кухни.
Дядя короля Томас, герцог Глостер, и Томас Арундел, епископ Эли, в попытке урегулировать вопрос отправились в Элтам, чтобы переговорить с Ричардом лично. Король встретил их в сварливом и задиристом настроении. Когда они попытались урезонить Ричарда, тот принялся их оскорблять. Хронист Генри Найтон записал этот разговор. Посланники сказали королю, что если он отказывается явиться в парламент «по своему собственному безответственному решению», тогда парламент может самораспуститься по истечении 40 дней.
Это заявление привело Ричарда в ярость. Очевидно, слова дяди и епископа затронули укоренившуюся в его душе паранойю, которая, без сомнения, выросла из треволнений юности. «Мы уже давно знаем, что наш народ и общины склонны к неподчинению и бунту против нас, – возмущался он. – И перед лицом этой угрозы нам кажется лучшим выходом обратиться к нашему кузену [королю] Франции и просить его поддержки и помощи против наших врагов, и лучше уж сдаться ему, чем нашим собственным подданным».
Французский флот вторжения находился всего в 100 милях, и Глостер и Арундел в недоумении воскликнули: «Король Франции ваш наипервейший враг и величайший недруг вашего королевства». Они уговаривали Ричарда, умоляли его «вспомнить, как ваш дед, король Эдуард III, и ваш отец, принц Эдуард, от имени своего отца в поте лица всю жизнь трудились в жаре и холоде, безустанно пытаясь завоевать Французское королевство… вспомните и о том, как… бесчисленные массы народа гибли и рисковали жизнью на войне, и как общины королевства не ропща жертвовали своими товарами, и имуществом, и бесчисленными богатствами, чтобы снабжать войну».
Им, наверное, казалось полным абсурдом говорить все это королю Англии. Но им пришлось повторять свои доводы снова и снова, прежде чем удалось успокоить короля и убедить его посетить парламент. Последним аргументом стало завуалированное напоминание о низложении Эдуарда II («у вашего народа… есть древний закон, который, к сожалению, не так давно пришлось применить…»), которое, наконец, успокоило капризную истерику короля и заставило его смириться с необходимостью реформирования правительства.
Присмиревший Ричард наконец явился в Вестминстер. И там ему пришлось униженно наблюдать, как «замечательный парламент» снял де ла Поля и казначея сэра Джона Фордхэма с их постов и учредил комиссию, которая должна была исполнять их обязанности в течение года. Комиссию обязали провести ревизию королевской системы финансов, взяв на себя управление казначейством, и наделили правом использовать Большую и Малую государственные печати. По сути, правительство целиком вырвали из рук Ричарда II. Девятнадцатилетний король снова был понижен до положения несовершеннолетнего, его королевская власть фактически аннулирована. Этого его гордое юное сердце никак не могло вынести.
Измена и душевная травма
20 декабря 1387 года, ровно через год после завершения «замечательного парламента», Роберт де Вер, герцог Ирландии, осторожно продвигался сквозь зимнюю хмарь, направляясь к мосту Рэдкот неподалеку от Чиппинг-Нортона в Оксфордшире. С ним было несколько тысяч солдат, набранных в королевском графстве Чешир и его окрестностях. Местность, по которой он пробирался, кишела врагами. Опасность подстерегала буквально на каждом шагу.
Он скакал на юго-восток, направляясь на встречу с королем в Лондоне. Монархия Плантагенетов столкнулась с очередным кризисом: судьба Ричарда была в руках его подданных, взбунтовавшихся против его правления, и особенно против влияния де Вера. Герцог знал, что время работает против него. Объединенные силы самых могущественных английских лордов отправились за ним в погоню. Вражеские отряды рассеялись по стране, захватив не только деревни Котсволда, по которому он сейчас прокладывал путь, но и все центральные графства; местность к западу от Нортгемптона заполонили враги. Их появления долго ждать не придется.
В результате действий «замечательного парламента», состоявшегося в октябре 1386 года, отношения короля с магнатами не только не улучшились, но испортились вконец. Де Вер ехал в Лондон, зная, что вскоре в Англии начнутся беспорядки.
Как дела могли пойти настолько плохо? Ответ нужно искать в характере Ричарда. Его реакция на реформаторский совет, навязанный ему парламентом, была и вздорной, и грозной. Униженный и оскорбленный король несколько месяцев провел в раздумьях в своих охотничьих замках в долине Темзы. Разгневанный и возмущенный тем, как с ним обошлись, в феврале 1387 года он демонстративно покинул Лондон, чтобы отправиться, как сказал один хронист, в «объезд»: путешествие по королевству в надежде избежать контроля и вмешательства совета и понять, на чью помощь он может рассчитывать.
За девять месяцев он объехал места от Беверли до Шрусбери, уделив особое внимание северу и северо-западу центральных графств – местам, расположенным поблизости от королевского палатината Чешир. Ричард взял с собой своих друзей де Вера и де ла Поля и по дороге принялся обдумывать план, как вернуть себе власть по истечению срока полномочий совета. Он заметил, что его магнаты обеспечивали себе поддержку, нанимая людей на постоянную службу и оплачивая их лояльность: в обмен на регулярное жалование те носили отличительные знаки своего лорда, а часто и униформу, защищали его интересы, при необходимости – с оружием в руках.
Как граф Честер, подумал Ричард, он мог бы предпринять нечто в этом духе – создать постоянную политическую опору из людей, которых он может не бояться и о которых может не беспокоиться, что они пойдут против него, и тогда ему не придется опасаться публичных экзекуций, которым подвергали короля его, казалось бы, естественные союзники, члены палаты лордов и общин. Решено. Ричард станет не только королем, но и частным магнатом.
Летом 1387 года Ричард стал подыскивать юридические средства, с помощью которых он мог бы отменить решения «замечательного парламента». Дважды в августе он тайно созывал главных судей королевства во главе с сэром Робертом Тресильяном и ставил перед ними вопросы, касающиеся ордонансов, которыми он был связан. Вердикт – который из некоторых судей он выбил под угрозой смерти – гласил, что «статут, ордонанс и комиссия, учрежденные прошлым парламентом», «унизительны для королевского достоинства и исключительных прав нашего господина короля». Более того – и здесь легко различить руку Ричарда, – когда судей «спросили, какого наказания заслуживают те, кто принудил или заставил короля утвердить названный статут, ордонанс и комиссию… те в один голос ответили, что наказать их следует как изменников».
Это был роковой ответ. Призрак измены преследовал политиков в годы царствования Эдуарда II: смертоносное, неотвратимое обвинение, которое привело на эшафот Пирса Гавестона и Томаса Ланкастера; Эдмунда, графа Кента, и Роджера Мортимера, графа Марча. Чтобы такое ужасное кровопролитие больше никогда не повторилось, в 1351 году Эдуард III принял Статут об измене, который уточнял определение преступления и сводил его к заговору или покушению на жизнь короля, королевы, их старшего сына, изнасилованию старшей дочери короля, убийству канцлера, казначея или главного судьи или военным действиям против короля в его королевстве.
Теперь же Ричард снова расширял определение измены. Изменником считался не только тот, кто предпринимал атаку на короля, его семью или ключевых официальных лиц. Это мог быть любой, кто попытается провести реформы через парламент или вмешаться в дела королевского двора. Судьи постановили, что предателями были все, кто в 1386 году пытался ограничить власть короля. Предателями считались все, кто не послушал приказа короля распустить парламент, кто вынес импичмент королевскому министру и кто посмел напоминать Ричарду о судьбе его прадеда Эдуарда II.
Последствия, которые могло повлечь за собой заявление судей, ужасали. Исходя из него, все вышеупомянутые заслуживали смерти. В ноябре 1387 года Ричард вернулся в Лондон, и, учитывая, чего он достиг своим объездом, было совершенно ясно, что события этого лета могут развиваться только по одному из двух сценариев: кровавая судебная мясорубка или гражданская война.
К гражданской войне и готовился де Вер, погоняя коня по холмам Оксфордшира. Он сам был поводом к войне. Пока король путешествовал, сформировалась новая оппозиция: ее единственной целью было навсегда выдавить из окружения короля де Вера и людей, подобных ему. Ее членов называли лордами-апеллянтами, потому что 14 ноября герцог Глостер и графы Арундел и Уорик явились к королю с официальным визитом, представив ему «апелляцию» (или официальное обвинение) в адрес членов королевского окружения, которых они, со своей стороны, считали виновными в измене.
В списке обвиняемых было пять имен: Александр Невилл, архиепископ Йоркский; Майкл де ла Поль, граф Саффолк; Роберт Тресильян, главный судья; Николас Брембр, торговец, бывший мэр Лондона, участвовавший в подавлении Крестьянского восстания; и сам де Вер, герцог Ирландии.
Король, разъяренный самонадеянностью лордов, попытался собрать войско, но не преуспел. Шерифы не стали призывать солдат в армию короля, потому что было известно, что общины поддержали апеллянтов. Лондонцы, к которым Ричард обратился напрямую, отказались вставать на его защиту. Вся надежда была на чеширскую армию де Вера.
Де Вер, который вел свое войско по холодным и сырым полям, знал, кого ему нужно остерегаться. Глостер, Уорик и Арундел пустились во все тяжкие. Они обзавелись двумя полезными союзниками: сыном Джона Гонта Генри, графом Дерби, и Томасом Моубреем, графом Ноттингемом. Эти пятеро представляли собой серьезную команду, и их поддерживали многие важные жители Лондона, а также рыцари и джентри по всей стране. Их отряды подобно пальцам протянулись по Котсволду, готовясь сжаться вокруг де Вера.