Плантагенеты. Короли и королевы, создавшие Англию — страница 25 из 116

Искать здесь спасения было бессмысленно. Люди озверели. Женщины-христианки захватили египетскую галеру и запытали команду до смерти. Мусульманские военачальники планировали устроить теракт, запустив в лагерь христиан сотни ядовитых змей. Французы строили громадные осадные машины, а мусульмане исправно сжигали греческим огнем обслуживающих машины солдат. Голодающая германская армия съела своих мулов. Копатели траншей работали на износ, не в силах справиться с позывами рвоты из-за зловония, окутывающего поле битвы. Хваткие проститутки из «квартала красных фонарей», выросшего в лагере христиан, работали на две стороны. Море кишело разлагающимися человеческими останками.

Как только Ричард прибыл в Утремер, конфликт между Плантагенетами и Капетингами обострился. Вместо того чтобы единым фронтом выступить против неверных, европейцы привезли на Святую землю все свои распри. Ричард был гораздо богаче Филиппа, и с его прибытием ряды христиан пополнились хорошо оплачиваемыми солдатами, жадными до славы и добычи. Он увеличил английское войско и подбрасывал дровишки в огонь гнева Филиппа, предлагая вербуемым солдатам плату выше, чем мог дать им французский король.

Даже без осады и междоусобиц Акра была опасным местом для завоевателей. Не прошло и недели с приезда Ричарда, как он серьезно заболел. Хворь, похожую на авитаминоз, называли «арнальдия» или «леонардия». У него начали шататься зубы и отслаиваться ногти, а волосы лезли пучками. Однако Ричард умел вести бои и на поле пропаганды. Болезнь подрывала его силы, но нельзя было позволить ей помешать военной кампании. Чтобы не снижать темпа, он слал письма Саладину, требуя секретных переговоров, а еще персиков и льда, чтобы облегчить жестокую лихорадку. Саладин прислал фрукты, встречаться отказался, но поддерживал переписку и проникся уважением к новому предводителю франков.

Болезнь мучила Ричарда большую часть его карьеры рыцаря-крестоносца. Но он не собирался ей поддаваться. В начале июля, когда христиане усилили натиск на Акру и город практически пал, Ричарда принесли на поле боя в паланкине, затянутом великолепным шелковым королевским покрывалом, и он принялся стрелять из лука по мусульманам, убив нескольких и укрепив боевой дух своих людей тем, что прямо на линии фронта руководил типичной для него дерзкой атакой.

Оборона Акры была прорвана 5 июля. Победа стала заслугой как настойчивых атак Филиппа с востока, так и обстрелов, которые Ричард вел с севера. Кто только не делал подкопов под стены Акры, не дробил их тяжелыми камнями, не взбирался на них по лестницам и не палил по ним из арбалетов за последние два года – чуть ли не все знатные христиане Востока, объединенная военная мощь империй Плантагенетов и Капетингов, пизанцы, генуэзцы, датчане, германцы и пилигримы всех мастей. То, что город продержался так долго, свидетельствует о невероятной доблести его защитников-мусульман.

Перед падением Акры между Саладином и христианскими королями была заключена сделка, предотвратившая кровавую резню. Крестоносцы позволили защитникам Акры сдаться с честью и водрузили над городом флаги Ричарда и Филиппа, минимизировав кровопролитие. В обмен Саладин согласился уплатить выкуп в 200 000 динаров, отпустить почти 2000 пленных, а также вернуть Животворящий Крест. Христиане захватили большую часть египетских галер, стоявших на якоре в гавани города, упрочили свое господство на побережье Леванта и развеяли надежды мусульман, планировавших усилить свои позиции в западной части Средиземного моря. На улицах города, за стенами королевского дворца, собирались толпы христиан: они пели и танцевали от радости после долгих суровых испытаний, наводняли питейные заведения и публичные дома в самых грязных городских кварталах. Но эта победа посеяла семена катастрофы, которая повлечет за собой серьезные последствия для европейских владений Плантагенетов. Хотя Акра была взята совместными усилиями, в королевский дворец въехали Ричард, Беренгария и Иоанна: Ричард сорвал со здания стяг своего союзника, герцога Леопольда Австрийского, сражавшегося на Святой земле с апреля и много сделавшего для победы. Заносчивость Плантагенетов страшно разозлила и герцога Леопольда, и Филиппа, который претерпел от Ричарда столько обид, что для него весь крестовый поход превратился в одну длинную череду унижений.

В дни, последовавшие за падением Акры, движение крестоносцев получило и щелчок, и толчок. Филипп II, в душе которого смешалась зависть, тоска по дому и раздражение, объявил, что, взяв Акру, считает свою клятву крестоносца исполненной. Он едет домой.

Общественное мнение посчитало его поступок проявлением трусости, подрывающим достоинство французской короны. На самом деле Филипп был сыт по горло унижениями со стороны Ричарда – его женитьбой, завоеванием Мессины, а позже и силовым противостоянием, в котором английский и французский короли поддерживали разных кандидатов на Иерусалимский престол: Ричард – своего вассала, Ги де Лузиньяна, а Филипп – Конрада Монферратского.

Кроме всего прочего, в боях за Акру погиб влиятельный вассал французского короля, Филипп, граф Фландрский. Это была крупная потеря для аристократов Востока, но громче всего событие отозвалось в Европе. Фландрия была европейской столицей шерсти и ткани, весьма богатым графством, и, если бы удалось прибрать ее к рукам, могла серьезно пополнить французскую казну. Служить славе Господа на Востоке дело важное, но Филипп был Капетингом до мозга костей. Его желание завладеть землями графа Фландрского было гораздо сильнее. Французский король предпочитал отстаивать интересы своей короны на северо-западе Европы, а не плясать под дудку своего вассала в запекшейся от зноя сточной канаве Востока. 3 августа Филипп покинул Утремер, отплыв из Тира во Францию.

Теперь никто не мог оспорить лидерство Ричарда в Третьем крестовом походе. У него было вдосталь людей, денег, огромный флот и растущий авторитет. В его руках сосредоточилось и военное командование. По словам хрониста Ричарда из Девайзеса, Ричард заявил, что, пока Филипп торчал на Востоке, сам он чувствовал себя котом, к хвосту которого привязали молоток. Что ж, избавившись от молотка, кот мог мчаться куда хочет. Пребывание Ричарда в регионе одарит его еще большей славой, и теперь ее не нужно будет делить с Филиппом. Но с каждым месяцем, проведенным в походе, проблемы дома, в оставленной им империи Плантагенетов, приобретали все более угрожающие размеры.

Предательство

Джеффри, архиепископ Йоркский, как и всякий гость Дувра, разглядывал строящийся замок, возносящийся над гаванью. К сентябрю 1191 года работы несколько продвинулись с тех пор, как почивший король Людовик VII осматривал стройку. Джеффри поднял глаза на внушительную квадратную башню и подумал о своем отце, потратившем целое состояние, чтобы довести цитадель до уровня, достойного великого короля, и превратить ее в храм, прославляющий земную власть династии Плантагенетов.

Джеффри и сам был примечательной личностью. Талантливый военачальник, образованный священник и наполовину принц Плантагенет. Он был незаконнорожденным сыном Генриха II и женщины по имени Хикенай, сделал карьеру в Церкви и на королевской службе. В администрации отца он занимал должность канцлера и рисковал жизнью, возглавляя блестящую военную операцию на севере в дни Великой войны 1173–1174 годов. Сейчас, в правление своего брата Ричарда, он был вторым по значимости иерархом английской церкви. Но, хотя он и был верным слугой Плантагенетов в прошлом, присутствие богатого, властного и амбициозного Джеффри в стране, которую король покинул, не оставив прямого наследника, было довольно опасным. Уезжая на Святую землю, Ричард заставил Джеффри – как и Иоанна – поклясться не показываться в Англии в течение трех лет. Заботы по управлению страной были возложены на плечи Уильяма Лонгчампа, исполняющего обязанности епископа Или, папского легата, юстициария и канцлера, – пусть не короля, но фигуры, настолько близкой к воплощению высшей власти в Церкви и государстве, насколько это вообще возможно.

Джеффри, сговорившись со своим единокровным братом Иоанном, нарушил клятву. В пору краткого пребывания на Сицилии, Ричард намекал, что в случае гибели в крестовом походе хотел бы видеть своим преемником в Англии племянника, Артура Бретонского. Артур был сыном старшего брата Ричарда – Джеффри Плантагенета, убитого на рыцарском турнире в Париже в 1186 году. Когда Ричард отбыл в Утремер, Артуру было около четырех лет. Иоанн, которому стукнуло уже 24, резко отреагировал на такой выбор брата. Добившись поддержки Алиеноры Аквитанской, он вернулся в Англию, захватил замки Ноттингем и Тикхилл и поднял восстание против канцлера. Иоанн строил свои планы, зная, что Лонгчамп не пользуется популярностью в Англии. Канцлер родился и вырос в Нормандии, и надменность, с какой он себя держал, рассорила его со множеством баронов, которыми он должен был править. В переговорах, устроенных с целью уладить конфликт, младший брат короля принудил Лонгчампа оставить сторону Артура Бретонского и признать престолонаследником по праву его, Иоанна. Прибытие в страну Джеффри стало следующим шагом Иоанна, стремящегося в реальности осуществить свое теоретическое право на власть.

Высадившись неподалеку от неприветливого замка, Джеффри получил известие, в котором Иоанн предупреждал архиепископа о грозившей тому опасности. Канцлеру стало известно о его приезде, и агенты Лонгчампа уже мчались в Дувр, чтобы арестовать Джеффри. Его хотели обвинить в незаконном вторжении в королевство и, вероятно, сделать пленником канцлера. Архиепископ поспешил в город, надеясь укрыться в приорате святого Мартина; люди Лонгчампа висели у него на хвосте.

Джеффри удалось добраться до монастыря чуть раньше преследователей и найти убежище в монашеской обители. Люди Лонгчампа осадили приорат, но через четыре дня потеряли терпение и проложили себе путь оружием. Они нашли архиепископа у алтаря. Это было безопасное место – святое место. И к тому же, в контексте недавних событий, весьма символическое место. Когда люди канцлера схватили архиепископа Джеффри и вытолкали его из монастыря, сцена до боли напоминала убийство Бекета, случившееся двумя десятилетиями ранее. Стража тащила его за руки и за ноги по улицам Дувра, а голова его билась о землю.