Больше всех от его системы правления пострадали великие бароны – группа численностью около 160 человек, не считая членов их семей. Когда в 1205 году Нормандия откололась от Англии, именно они главным образом лишились земель. Они чаще прочих имели дело с Иоанном лично, и своенравие, жестокость и жадность короля сказывалась на их впечатлении от его царствования. Для этих людей королевская власть была и государственной структурой, и системой личных отношений. И функционировала она, опираясь лишь на добрую волю одного человека. Как писал юстициарий Генриха II Ричард Фицнил: «В отношении некоторых король отправляет правосудие бесплатно, в уважение их прошлых заслуг или просто по доброте душевной; но другим… он не поможет ни за деньги, ни по любви». С таким королем, как Иоанн, это внутреннее противоречие королевской власти проявилось во всей полноте. Бароны ощущали, что их власть размывается не только снизу – вторжением королевского закона и порядка в их личную юрисдикцию, но и сверху – если Иоанн решал обойтись с ними несправедливо и деспотично.
Иоанн, наделенный умом крючкотвора и непомерно спесивый, не видел никаких противоречий между своей ролью главы постоянно растущего государственного аппарата и феодальной ролью первого среди баронов, которых он мог лишить имущества или наказать, злоупотребляя полномочиями суда как ему заблагорассудится. Как их сеньор, он мог вымогать у баронов деньги, осуществляя свое феодальное право лишать их собственности, взимать с них крупные рельефы за феодальные привилегии и штрафовать за проступки. Он считал, что имеет полное право улаживать споры своих баронов и лично выносить решения по их искам друг к другу или к нему самому, и мог разве что обсудить вопрос с ближайшими советниками или провести дело через казначейство, где опять же лично определял его исход. Для Иоанна это было привилегией королевской власти. И действительно, такая стратегия не была концептуально новой, только размах отличался. Баронам же такой подход совершенно не был близок.
Таким было положение дел в конце 1212 года. Иоанн все еще страстно хотел отвоевать Нормандию и вступил в финансовые отношения с иностранными союзниками, необходимыми для осуществления его планов. К несчастью, он преследовал свои цели в обстановке растущего недовольства дома. Чтобы вернуть потерянные земли Плантагенетов и удержать озлобленных английских баронов от прямого мятежа, потребовались бы лидерские способности, умения и удача масштаба великих героев. Однако запас своего везения король уже полностью исчерпал, хотя и не понимал еще этого. Звезды отвернулись от короля Иоанна.
К Бувину
Свою первую великую победу военно-морские силы Англии одержали над французским флотом 30 мая 1213 года. За два дня до этого под командованием единокровного брата Иоанна, Уильяма Длинного Меча, графа Солсбери, в море вышло 500 кораблей. Флотилия пересекла Ла-Манш, и Солсбери, двигаясь вдоль побережья Нормандии, достиг Фландрии и вошел в Звин – протоку, связывавшую с морем крупные торговые города Дамме и Слёйс.
Корабли ощетинились оружием и были до отказа забиты солдатами, английскими рыцарями и иностранными наемниками, чьи услуги обошлись в изрядную сумму денег, которую Иоанн скопил с 1204 года. Когда англичане поднимались по Звину к Дамме, им открылось потрясающее зрелище: неимоверных размеров флот французских кораблей, часть – на берегу, часть – покачивается в гавани в ожидании погрузки войск для вторжения в Англию. Там было около 1700 кораблей, полностью оснащенных и готовых отправиться на войну. Гавань источала угрозу.
Это был флот вторжения. Уже несколько месяцев ходили слухи, что папа Иннокентий III, уязвленный беззаботностью Иоанна перед лицом интердикта и отлучения, провозгласил короля низложенным, и Филипп готовился привести приговор в исполнение. (На самом деле бумаги о низложении Рим подготовил, но не дал им хода.) Филипп решил, что Англия могла бы стать феодальным уделом его сына Людовика, и долгие месяцы готовил корабли для вторжения. Доказательство его грозных намерений открылось теперь глазам Солсбери.
Главнокомандующий не стал терять времени. Английские части моментально заполонили гавань, атаковав слабо защищенные французские суда, отбив множество кораблей с зерном, вином, мукой, мясом и захватив львиную долю военного арсенала французов. Другие подразделения высадились на берег и разгромили корабли, стоявшие у пристани: забрали все ценное, а потом подожгли их. Горящий деготь закапал в воду, и в небо зазмеился черный дым.
В момент нападения Филиппа в городе не было, но вскоре он приехал на пепелище. «Для короля Франции было большим горем увидеть, как его корабли горят и извергают дым, будто само море охвачено огнем, – писал Уильям Маршал. – Король Филипп, вне себя от ярости и в самом черном настроении, от расстройства приказал сжечь дотла все, что уцелело от его флота». Это была храбрая и чрезвычайно важная победа во имя Иоанна, и она не только помешала его немедленному свержению, но и на несколько ближайших лет отвела французскую угрозу от берегов Англии.
Как ни странно, Солсбери разгромил французский флот, намеревавшийся привести в исполнение приговор папы о низложении Иоанна, при полной поддержке Иннокентия III. Перед тем как атаковать Францию с моря, Иоанн поддался нарастающему давлению и, в попытке сократить список своих врагов и ослабить партию Филиппа, решил примириться с Римом. Поступить так ему советовал и Уильям Маршал, которого вызвали из ирландской ссылки. Папа прислал на переговоры своего легата, Пандульфа Маску, – Иоанн встретился с ним в Дувре за несколько дней до выхода в море флота под командованием Солсбери.
Здесь, в присутствии английских баронов, приехавших, чтобы присоединиться к армии Иоанна, король скрепил хартию печатью, поставив свое королевство Английское и Ирландское в вассальную зависимость от папы римского. В мгновение ока Англия превратилась из изгоя, прозябающего на краю христианского мира, в папский фьеф, подобно таким европейским королевствам, как Сицилия, Польша, Швеция, Дания, Португалия и Арагон. «Королевство стало царственным священством, а священство – королевством священников», – писал Иннокентий, услышав новости. Иоанн же был очевидным образом вознагражден за возвращение под сень Святого престола потрясающей победой при Дамме.
Конечно, воссоединение с Римом было не единичным событием, а длительным процессом. Через шесть недель после битвы при Дамме, 20 июля, Иоанн стоял на горе Морн около Винчестера и обозревал великолепный город, раскинувшийся внизу. Его изысканный наряд из разноцветного шелка и парчи блистал в лучах летнего солнца, как и одежды его царедворцев и сбруя их чистокровных коней. Винчестер был полон шума и красок: архиепископ Кентерберийский Стефан Лангтон, которому наконец позволили продолжить служение, во главе длинной процессии духовных лиц спустился с холмов Суссекса и вошел в древний город. Сразу после этого состоялась публичная церемония примирения короля и архиепископа, приправленная слезами, запахом ладана, поцелуями мира и обещаниями Иоанна любить и защищать Церковь.
Иоанн много отдал за это воссоединение: ему пришлось заплатить и живыми деньгами, уплаченными папе в качестве штрафа, и сокращением дохода, который он раньше получал от эксплуатации вакантных духовных должностей. Но блудный сын вернулся и был вознагражден: Иоанн был теперь в большом фаворе у Рима. Это, как и тот факт, что Филипп II лишился своих военно-морских сил, вдохновило Иоанна бросить все усилия на еще одну попытку вернуть свои континентальные владения.
Иоанн начал планировать массированное вторжение на весну и лето 1214 года. Он собирался высадиться в Пуату и продвигаться оттуда на север. Королю крайне важно было убедить баронов последовать за ним. Однако северные бароны, возглавляемые Эсташем де Весси, который вернулся в Англию и едва помирился с Иоанном, отказались явиться на службу, заявив, что не могут себе этого позволить. Еще раз столкнувшись с неуступчивостью баронов, Иоанн предсказуемо впал в ярость, но в этот раз, в отличие от 1205 года, он не отказался от своих намерений. Король провел осень 1213 года в подготовке почвы для вторжения «невероятно крупного войска», как он описал его в письме к Эмери де Туару, который время от времени оказывал ему поддержку в Пуату.
Чтобы собрать средства для этого войска, а заодно пригрозить непокорным баронам, Иоанн до небес поднял планку денежных поборов. В месяцы перед вторжением он донельзя увеличил ставки феодальных пошлин и всячески выжимал деньги из правосудия. Он обложил баронов беспрецедентным щитовым сбором (налогом, который заменял денежными выплатами их феодальную обязанность поставлять рыцарей в королевскую армию) в три марки за одного рыцаря. Величина рельефов и пошлин, уплачиваемых при наступлении феодальных событий, безбожно выросла. Уильям Фиц-Алан заплатил 10 000 марок за право унаследовать баронский титул и земли своих предков, Джон де Ласи – 7000 марок за Понтефракт. Со вдов брали по 1000 фунтов за право сохранить свою долю и не выходить снова замуж против желания. Но выгоднее всего Иоанну удалось продать свою первую жену, Изабеллу Глостерскую, – Жоффруа Мандевиль уплатил за право жениться на ней 20 000 марок. Долг отнюдь не был формальным: Жоффруа должен был оплатить свою царскую невесту четырьмя частями в какие-то девять месяцев.
Собранные Иоанном деньги не лежали без дела. Они начали перетекать на континент: король создал антифранцузскую коалицию при активной поддержке своего племянника, императора Оттона IV. На северо-западе Европы силы сопротивления Филиппу объединяли графов Голландии, Булони и Фландрии. Они планировали зажать французского короля в клещи меж двух армий: первая, под командованием Солсбери, атакует Филиппа из Фландрии, вторая, под командованием Иоанна, выдвинется из Пуату и ударит по французам с юга. И вот в феврале 1214 года Иоанн отплыл из Портсмута в Ла-Рошель на корабле, нагруженном драгоценными камнями, золотом и серебром, а также бесчисленными английскими аристократами. Среди них была и королева Изабелла со вторым сыном Иоанна, пятилетним принцем Ричардо