4 декабря 1259 года 52-летний Генрих III преклонил колена посреди узловатых стволов и голых ветвей яблоневого сада в роскошном Парижском дворце Людовика IX. Перед ним стоял Людовик – главный король-праведник Европы, семью годами моложе. Два глубоко верующих человека готовились осуществить один из самых священных актов монархии. Генриху понадобилось немало времени, чтобы приехать в Париж; он мог бы не добраться туда и до Рождества, поскольку в расстройстве останавливался в каждой церкви, чтобы прослушать мессу. Даже Людовик устал от компульсивного пристрастия английского короля к мессам и ускорил его прибытие, приказав закрыть все церкви, какие только можно.
Генрих никогда не был особенно жизнерадостным, но теперь он пребывал в действительно мрачном настроении. Совет баронов заключил мир с Францией, несмотря на сопротивление Симона де Монфора, извлекавшего выгоду из затянувшейся вражды, и лорда Эдуарда, который не хотел мириться с ослаблением авторитета короны. Мирный договор был заключен с одним принципиальным обременительным условием: Генрих должен был покориться Людовику как его вассал, раз и навсегда отказавшись от своих имперских претензий и признав, что владеет принадлежавшими ему континентальными землями как пэр Франции, а не как король-самодержец. Конечно, английские короли приносили ленные присяги и раньше: Генрих II приносил ленную присягу Людовику VII в 1156 году, когда только начал свои завоевательные войны, – с целью добиться поддержки французского короля в борьбе против своего мятежного брата Жоффруа, и Иоанн приносил оммаж за Нормандию, когда плел интриги против Ричарда, – еще до того, как стал королем. Но ни одна из этих церемоний и близко не была похожа на унизительное подчинение Генриха III. Тут даже не пахло равенством: здесь лорд стоял на коленах перед своим сюзереном.
Церемония началась; архиепископ Руана зачитал условия мирного договора. Его голос плыл над садом, утверждая новый мировой порядок. Генрих окончательно отказывался от своих прав на земли, которыми когда-то владели Генрих II и Ричард I: Нормандию, Мен, Анжу и Пуату. На юге он сохранял за собой права только на Гасконь и на владения жены, в том числе Сентонж и Ажен. В качестве вынужденной благодарности за понижение статуса его обязали заплатить Людовику 15 000 марок и спонсировать французского короля, взяв на содержание 500 рыцарей-крестоносцев сроком на два года. Так Генрих вступил в ряды французской аристократии: более не принц волею Божьей, но герцог волею короля.
Компания, собравшаяся поглазеть на церемонию, стояла всего в нескольких сотнях ярдов от ценнейших священных реликвий Запада: в красивейшей капелле Людовика, Сент-Шапель, хранились Терновый венец и фрагменты Святого Креста. Но даже святость и великолепие окружающей обстановки не могли затмить того факта, что, преклонив колена перед французским королем, Генрих окончательно подвел черту под великой главой в истории английской монархии.
Генрих сойдет в могилу, считая себя королем нормандцев и анжуйцев. Но свет больше не станет притворяться, будто английский король сохраняет какую-то убедительную политическую связь с Ле-Маном и Анжером, Руаном и Туром. Даже жалкие обломки герцогства Аквитанского, независимость которого от Франции на протяжении десятилетий гордо и решительно отстаивала Алиенора и ее семья, были признаны французским фьефом. Об этом позаботились бароны Генриха. В географическом, политическом и феодальном смысле во фруктовом саду, в нескольких сотнях ярдов от Святого Креста, была, наконец, констатирована смерть империи Плантагенетов.
В XIII веке главным трендом среди великих государств Европы стала консолидация. Людовик IX завершил труд, начатый его дедом Филиппом Августом, и распространил суверенитет Франции на земли от Фландрии до Тулузы. Западная Европа, в XII веке пребывавшая в аморфном, текучем состоянии, со скрипом принимала форму. Генриху пришлось смириться с переменами в мире, где корона Плантагенетов не была больше ни анжуйской, ни англо-нормандской, а только и исключительно английской. Парижский мир это подтвердил. Сицилийский провал продемонстрировал, что рассвет Плантагенетов – век, когда власть и родственные связи английских королей простирались от Шотландии до границ Утремера, – позади и вернуть его невозможно, ни финансово, ни политически. Английские горизонты сузились.
Парижский мир в каком-то смысле стал результатом фундаментального сдвига в природе монархии, прогрессировавшего на протяжении первых 43 лет правления Генриха. Теперь политическое сообщество Англии не просто оказывало на короля влияние, но активно определяло политическую повестку. Постоянные переиздания Великой хартии вольностей и Лесной хартии – в обмен на финансирование заморских войн – изменили пределы и порядок королевского правления, став основой для соглашения между короной и политическим сообществом – соглашения, определяющего, как именно должен править король. Настойчивое сопротивление баронов обреченным на неудачу, оторванным от реальности амбициям Генриха III ускоряло перемены, законодательно закрепленные в Оксфордских провизиях – итоговом документе их правового протеста. Провизии ясно дают понять, что некогда жесткая иерархическая конструкция монархии и знати на протяжении первой половины XIII века перестраивалась, превращаясь в своего рода партнерство. В рамках этого партнерства королевская власть вошла в структуру государственного управления – единого, но подчиняющегося все более безличным законам, которые политическое сообщество может при необходимости корректировать.
Современники характеризовали Генриха по-разному. Папа Александр IV в 1258 году прославлял его как Rex Christianissimus, самого христианского из королей. Но в веках осталась характеристика Данте: vir simplex – простак. Генрих изображал себя славным королем, но на самом деле он был слабым и безвольным; он тонко чувствовал искусство, но совершенно не разбирался в политике и не поспевал за быстро меняющимися временами.
Его одержимость прожектами – если не полностью бестолковыми, то определенно непосильными для такого короля – завела его прямиком в финансовый и политический тупик. В его окружении было множество талантливых личностей, но он упорно слушал худшие советы недостойных людей в неподходящее время. Ему не хватало ни здравого смысла, ни рассудительности, чтобы выбираться из бед, которые он сам на себя навлекал. В моменты кризиса «самый христианский из королей» обычно исчезал в одном из своих таинственных туров по святилищам. Выросший без отца, брошенный матерью, он был лишен возможности наблюдать, как правят другие короли, и всю жизнь им манипулировали. Генрих с самого начала был неподходящим кандидатом в короли – эта должность требует железной уверенности в себе и такой же самодисциплины.
И в то же время в определенных обстоятельствах, Генрих умел безукоризненно и с явным удовольствием разыграть на публике роль верховного жреца. Он чувствовал, как должна выглядеть королевская власть, хотя и не мог понять, как она работает. Золотые монеты, выпущенные им в один из тяжелейших периодов кризиса, отлично это иллюстрируют. Как средство платежа монеты были абсолютно бесполезны, зато несли на себе сияющее изображение Генриха в образе Эдуарда Исповедника – восходящего национального святого и воплощения древней английской монархии. С помощью этих монет Генрих мечтал поднять английскую корону до уровня императорской – в Священной Римской империи чеканили золотые августали. Генрих мыслил масштабно и создал культ королевского величия, отраженного в витражных окнах и настенных фризах, изумительно реконструированном Вестминстерском аббатстве и дворце, а также в бесчисленных королевских резиденциях, включая великолепно модернизированный дворец в Кларендоне близ Солсбери. С подачи Генриха Англия начала интересоваться собственной историей. Он был самым талантливым пропагандистом династии среди всех своих предков и потомков – в этом и заключается его самое ценное наследие.
Однако после 1259 года Генрих во всех смыслах отстал от жизни. Он был стар и сломлен, унижен и подавлен обстоятельствами. Пока де Монфор и бароны пытались править от имени короля, локус королевской власти постепенно, но неизбежно смещался от Генриха к его 20-летнему сыну, напористому, по-солдатски решительному лорду Эдуарду. Эдуарду не суждено было стать королем в ближайшие десять лет, но в нем, бесспорно, было будущее дома Плантагенетов, если на тот момент у этой блистательной семьи вообще было какое-то будущее.
Часть IVЭпоха Артура(1263–1307)
Островитяне все при нем объединились,
Шотландия вернулась в королевство,
И лордом тамошним был назван Эдуард.
Уэльс и Корнуолл во власти короля,
Ирландия в его руках всецело…
У самого Артура был феод поменьше.
Льюис
14 мая 1264 года, как только рассвело, маленькая армия без лишнего шума заняла позицию на возвышенности у города Льюис, в Суссексе. Войско было небольшим, но решительно настроенным. Под покровом ночи они пробрались сквозь гущу леса, чтобы отстоять свою землю. Теперь же воины готовились к столкновению, совершенно нехарактерному для Средневековья: к встречному бою.
Войско состояло всего из пары сотен всадников; челяди и пеших солдат было в несколько раз больше. Пока солнце карабкалось на небо, они смотрели вниз, на врага, значительно превосходившего их числом. Перед ними, вдоль линии фронта, растянувшейся почти на милю, от приората Льюис до близлежащего замка, стояла королевская армия, в которую входила почти тысяча латников, вооруженных как для вторжения в Уэльс, а также многотысячная пехота. Командовали армией принцы королевской крови, пребывавшие в злобном и кровожадном расположении духа. Армия Плантагенетов была одержима желанием отомстить мятежникам, которые слишком долго сопротивлялись власти короля. Предложение о переговорах было отвергнуто: бунтовщикам сказали, что на мир они могут рассчитывать, только если явятся сразу с веревками на шее, готовые взойти на эшафот.