Последний бой
Эдуард был счастлив своей победой над Лливелином. Он отпраздновал Пасху 19 апреля 1278 года жутковатой церемонией вскрытия гробницы Артура и Гвиневры в сумрачном аббатстве Гластонбери. Согласно местному хронисту Адаму из Дамерхэма, скелеты лежали рядом, каждый – в гробу, на стенках которого были изображены лик и руки усопшего. На следующий день кости перенесли в роскошное место упокоения в том же аббатстве. Новая гробница будет позже разорена в период «роспуска монастырей», но антиквар XVI века Джон Леланд писал, что она была выполнена из черного мрамора; в головах и в изножии ее были вырезаны по два льва, а сверху располагалась эффигия самого Артура. Церемония буквально пульсировала посланиями нового режима: с одной стороны, король Артур, которого так почитали валлийцы, был мертв; но с другой стороны, он жил в Эдуарде. Приложившись к костям в аббатстве Гластонбери, король и королева Элеонора намеревались вплести миф об Артуре в ткань семейной традиции Плантагенетов. Это было хорошо просчитанным завершением крайне успешной кампании.
После первой победы над Лливелином Эдуард сосредоточился на внутренних делах. Его канцлер Роберт Бернелл приступил к реализации обширной программы законодательных реформ: в 1275, 1278 и 1279 годах были приняты три статута, охватывающих чрезвычайно широкий круг вопросов (они известны как первый Вестминстерский статут, Глостерский статут и Статут о праве мертвой руки соответственно). Статуты касались самых разнообразных тем: форм землевладения, обеспечения свободных выборов в парламент и права любого человека, хоть богача, хоть бедняка, на правосудие (Вестминстерский); учреждения новой системы выездных судов, которые путешествовали по стране, расследуя нарушения прав короля (Глостерский); и предотвращения перевода земель в собственность Церкви, совершаемого с целью избежать феодальных обязанностей и пошлин (Право мертвой руки). Статуты обозначили начало законодательной революции, которая продлится больше десяти лет.
Досаждали королю и трения с Церковью. Папа Николай III не дал ему назначить Бернелла на пост архиепископа Кентерберийского, и Эдуарду пришлось смириться с кандидатурой несговорчивого и крайне набожного францисканского монаха Джона Пэкхэма. Пэкхэм был весьма принципиальным церковным политиком, неукоснительно соблюдавшим францисканские правила. Он отказывался от любой личной собственности (а значит, у него не было своего дохода, и потому он постоянно влезал в разорительные долги, занимая деньги у итальянских банкиров), требовал от английского духовенства жесткой дисциплины и верил, что осенен божественной миссией искоренить коррупцию и злоупотребления в Церкви, особенно со стороны священников, разбогатевших за счет плюрализма – обслуживания нескольких приходов. На его подход к отношениям между Церковью и короной недвусмысленно намекала его официальная печать, на обратной стороне которой была изображена сцена мученичества Томаса Бекета.
Неудивительно, что Пэкхэм конфликтовал с Эдуардом с самого первого дня на посту архиепископа. Его позиция по отношению к плюрализму раздражала короля, которому плюрализм был на руку: Эдуард наделял своих слуг доходными постами в Церкви в награду за верную службу. И все так же длилось противостояние по вопросу юрисдикции королевских и церковных судов – борьба, уходившая корнями в конфликт, столкнувший некогда Бекета с Генрихом II, – и Пэкхэм часто высказывал королю недовольство из-за отказа королевских министров применять санкции к тем (многочисленным) людям, которых он отлучал от Церкви. Осенью 1279 года между ними разразился жаркий спор, после чего Пэкхэму пришлось отказаться от намерения вывесить копию Великой хартии вольностей во всех английских кафедральных соборах и соборных церквях.
К счастью, несмотря на одинаково сильные характеры, Эдуард и Пэкхэм были достаточно дипломатичны и делали все, чтобы их конфликты не переросли в смертельную вражду, какой закончилось противостояние Генриха и Бекета. На самом деле, несмотря на политические разногласия, они сохраняли хорошие отношения, а по некоторым вопросам были полностью друг с другом согласны. Одним из таких вопросов был характер валлийцев, которых они оба – и король, и архиепископ – считали упрямыми дикарями. И вряд ли Пэкхэм удержался бы на своем посту, если бы думал иначе, потому что в 1282 году Эдуард снова начал войну с Уэльсом, в этот раз гораздо более кровавую.
Перед Пасхальной неделей 1282 года, в ночь накануне Вербного воскресенья, брат Лливелина Давид – бывший союзник английского двора – внезапно появился у стен замка Гаварден. Резиденция сторонника Эдуарда Роджера Клиффорда маячила в темноте: 40-футовая каменная цитадель наверху округлой насыпи. Уэльского принца ожидали в гости на Пасху, но он явился раньше, не один и при оружии. Под покровом ночи Давид повел отряд на штурм замка. Клиффорд был разбужен внезапным шумом: в темных коридорах крепости эхом отдавались захлебывающиеся крики людей, которым перерезали горло. Это был не праздничный визит, это было объявление войны.
За несколько дней Уэльс погрузился в смуту. Представителей власти обманом заманивали в ловушки, выкрадывали и брали в заложники. Банды вооруженных валлийских мятежников нападали на принадлежащие англичанам замки и стремительно овладевали ими. Мир, заключенный Эдуардом I в Рудлене, развалился практически за одну ночь, и Уэльс снова затопило насилие.
Зачинщиком беспорядков был Давид, но и рука его брата Лливелина за всем этим явно просматривалась. Лливелина, врага в войне 1277 года, ввели в круг приближенных Эдуарда, ему разрешили жениться на Элеоноре де Монфор и на свадебной церемонии Эдуард лично вел невесту к венцу. Лливелин занял достойное место в рядах английской аристократии, но так и не перешел в английский лагерь полностью. Пока мятеж не развернулся в полную силу, принц клялся, что не имеет к нему никакого отношения, но на самом деле начиная с 1277 года он потихоньку укреплял свой авторитет среди мелких валлийских князей.
Несмотря на старания Эдуарда реабилитировать обоих братьев, в начале 1280-х годов Давид и Лливелин все еще таили обиду на короля из-за земель, которых они лишились по итогам первой войны. После Рудлена их ненависть к английскому королю росла, и они мастерски вплели свое недовольство в общее возмущение, которое вызывало у валлийцев нескрываемое желание Эдуарда отменить валлийские законы и обычаи.
Покорив Уэльс, Эдуард вводил там английские законы, обычаи и административные процессы настойчивее всех прежних королей Плантагенетов. Лливелин и Давид нашептывали соотечественникам, что таким образом английский король намеренно старается сокрушить сам дух валлийского народа. Проблема кристаллизовалась в сложном юридическом диспуте между Лливелином и его соотечественником Гриффидом ап Гвенвинвином из-за кантрефа Арвистли – графства на юго-востоке от Гвинеда. Лливелин хотел решить спор в соответствии с валлийскими законами, Эдуард же настаивал на применении законов Марки. Диспут из-за незначительного клочка земли был умело раздут в принципиальный вопрос сохранения валлийских законов и обычаев. В результате в Уэльсе сформировалась новая оппозиция, отличная от той, с которой Эдуарду пришлось иметь дело в начале царствования. Тогда перед ним стояла задача дисциплинировать своенравного соседа, теперь же он столкнулся с войной за национальную идентичность.
В этот раз он следовал в целом тому же плану вторжения, что доказал свою эффективность в 1277 году. Армия и инженерные войска опять действовали вместе, прорываясь сквозь леса Уэльса и по ходу своего движения размечая участки под строительство. Английские графы должны были собрать феодальное ополчение к маю. Средства на дорогостоящие строительные проекты заняли у итальянских банкиров. Местом сбора опять был определен Вустер, и армия снова выступила в Рудлен через Честер. «Пять портов» по-прежнему обеспечивали морские перевозки. Лордам Марки снова было поручено предпринимать собственные вылазки на юге. Англичане взяли валлийцев, чьи основные силы были сосредоточены в Сноудонии, в кольцо и связали остров Англси с большой землей посредством гигантского моста, составленного из 40 понтонных лодок, построенных на заказ огромной командой плотников из Чешира. Король потребовал поддержки от последних заморских аванпостов домена Плантагенетов, и Ирландия, Гасконь и графство королевы Элеоноры – Понтье, оказали ему материальную помощь.
В этот раз англичане продвигались медленнее, чем пять лет назад. Валлийцы больше не доверяли Эдуарду и не хотели подчиняться неприемлемым условиям очередного навязанного им мирного договора. Эдуард же не собирался уступать ни пяди. Максимум, на что он был готов пойти, так это обменять Сноудонию на богатое английское графство, но это предложение Лливелин отверг с ходу. Отдать Сноудонию значило лишиться земель бесконечно ценных: Геральд Камбрийский еще в предыдущем веке писал, что «если бы все валлийские стада собрались вместе, Сноудония могла бы обеспечить им пастбище». Более того, отдать Сноудонию англичанам значило уничтожить территориальное единство Гвинеда, центра валлийского сопротивления и национальной идентичности. Это Эдуард прекрасно понимал. Пэкхэм попытался было выступить в роли посредника, но и ему быстро стало понятно, что обе стороны с самого начала были намерены драться до последнего.
Валлийцы сражались самоотверженно, как и всегда. Лливеллин руководил военными действиями с севера, а Давид рыскал по княжеству, объявляясь то там, то сям. (Их брат Оуайн удалился в свое поместье и не принимал участия в мятеже.) В ноябре 1282 года им удалось одержать серьезную победу: войска, возглавляемые гасконским союзником Эдуарда Люком де Тани попали в засаду возле понтонного моста Англси, и под весом доспехов в холодном море утонуло множество рыцарей. Но и эти потери не смогли заставить английского короля отказаться от своих планов.
Англичан не остановила и зима: пополнив войско несколькими сотнями бойцов, прибывших из Гаскони, они накрепко заперли валлийцев в Сноудонии. В декабре Лливелин, опасаясь голода, в отчаянии попытался вырваться из своего убежища. Его заманили в ловушку у моста Ирфон, возле Билта в Центральной марке, и 11 декабря 1282 года принц Уэльский сложил голову в бою. Сведения о его гибели безнадежно противоречивы, но, скорее всего, он был убит копьем, а после его поверженное окровавленное тело обезглавили.