— Нет, ну это черт знает что, — в сердцах бросил Семендяев.
— А? — Разумович повернулся к нему. — Ну-ка, повтори.
Лицо его вдруг изменилось, Семендяев будто в зеркало посмотрел и увидел самого себя, только лет этак на тридцать моложе. Воздух стал густым и горячим, как кисель, сердце заколотилось, как помешанное. «Это нехорошо — двойника увидеть», — вспомнил он, теряя сознание.
Глава 15. Последняя разумная инстанция
К Козельскому, высокому, толстеющему брюнету с длинным носом и черными глазами навыкате, в этот день Семендяев всё равно бы не попал. С утра к Юрию Борисовичу заявилась делегация ученых из Дубны под предводительством майора Приходько из отдела связи с общественностью. О визите этом Приходько договорился с Козельским накануне, и мотивы у него вроде бы были серьезные, не отвертишься, но разговор с учеными сразу принял невразумительный характер. Минут десять они мотали душу Козельского суконными малопонятными фразами о какой-то ошибке, привнесенной швейцарским коллайдером, чертя при этом на бумаге заумные формулы и пытливо заглядывая ему в глаза. Учитывая полную отстраненность Приходько, который, закрывшись рукой, пялился в стол, а может и вовсе спал, Козельский пару раз пытался взять бразды правления в свои руки, но куда там. Его осаживали сентенцией, что, мол, дело крайне серьезное, тема вторжения или лучше сказать пересечения параллельных пространств (вы только вдумайтесь!) абсолютно не изучена, а потому необходимо срочно принимать самые решительные меры. Какие меры? — спрашивал Козельский, и всё начиналось по-новой. По крайней мере, так ему казалось, что по-новой.
Особенно усердствовал один из ученых — некто Мусатов Сергей Анатольевич, обнаруживший эту самую ошибку и вернувшийся ради этого из Швейцарии в Дубну. Впрочем, не совсем ради этого, в Дубну он приехал провести отпуск, соскучился по семье, а мог бы спокойненько отдохнуть где-нибудь на Мальдивах.
Когда он в третий раз нарисовал одну и ту же схему и, тыча в нее пальцем, принялся говорить, что вот она — эта самая расчетная точка пересечения пространств, Козельский сказал:
— Ну, хорошо, допустим. А я-то здесь при чем?
Он уже не единожды задавал этот вопрос и каждый раз ему отвечали, что он — последняя разумная инстанция, другие инстанции не адекватны. У кого только ни были, начиная с ученого совета и кончая представителями администрации Президента. Но сейчас Мусатов, поправив съехавшие на середину носа очки, ответил по-другому.
— А притом, что обратиться к вам мне посоветовал ваш коллега Семендяев из Тамбова, — сказал он. — Знаете такого? И притом, что точка пересечения может быть спроецирована на земную плоскость. Вот в чем вопрос, который никого не волнует. И спроецирована она может быть как раз в районе Тамбова. Разрыв полости, так сказать, выпадение чужеродного пространства в осадок. Это вам не шуточки. Это, знаете ли…
— Так, — произнес Козельский, откидываясь в кресле. — В районе Тамбова, говорите. Семендяев, говорите. Что же сразу-то не сказали?
— Это называется артподготовка, — из-за своей руки объяснил Приходько. — Сперва артобстрел по всей площади, потом бац — и в точку. Я лично считаю, что вопрос поставлен корректно и серьезно, только вот стоит ли раздувать?
— Да, да, вы абсолютно правы, — сказал Козельский. — Этот объект уже вот здесь сидит, — ребром ладони постучал по собственной шее. — Спасибо, товарищи, что со своей стороны беспокоитесь, будем работать обоюдно.
Выдержал необходимую паузу и проникновенно добавил:
— Огромная просьба — никому об этом ни слова, особенно прессе, которая из мухи раздует слона.
— Это не муха, — возразил Мусатов.
— Тем более, — сказал Козельский. — Вас как зовут, уважаемый?
— Сергей Анатольевич, — ответил Мусатов.
— Огромная просьба, Сергей Анатольевич — сказал Козельский. — Вы, я вижу, человек ответственный, болеющий за дело. Обо всех изменениях в ситуации вокруг, э-э, Объекта по возможности сообщайте мне…
После ухода ученых он позвонил сперва Семендяеву, который, естественно, не ответил, потом Черемушкину. Выслушав его, Черемушкин сказал, что существование Объекта уже свершившийся факт, а потому теоретическая подоплека большой роли не играет. Хотя в принципе вопрос интересный, и надо бы с этим Мусатовым познакомиться поближе, авось вскроются и какие-то сопутствующие факторы.
Положив трубку, Козельский какое-то время прислушивался к себе, потом констатировал, что этот выскочка Черемушкин уже не вызывает такого раздражения, как прежде. Скорее опасение. Между прочим, про Семендяева он не сказал ни слова, решил не обострять.
Но для Черемушкина не было секретом, что Семендяев с Мусатовым не просто случайно столкнулись на улице и спонтанно обменялись ценными сведениями, так не бывает, а были знакомы. В процессе создания Комитета Хронопоиска Сергей Сергеевич, как истинный профессионал, самолично объездил наиболее значимые объекты европейской части России, завязал крепкие нерушимые связи с руководством, в том числе побывал и в Дубне, как же без нее, родимой, где познакомился с перспективным ученым Мусатовым. Так что нет, не просто столкнулись на улице, а Мусатов по приезде из Швейцарии позвонил Семендяеву и доложил обстановку, а хитрый Семендяев направил его к занимающему ответственный пост Козельскому, который был в курсе и не стал бы пороть горячку. Но поскольку к Козельскому так просто не попадешь, Семендяев намекнул, что действовать нужно через майора Приходько из отдела связи с общественностью. Майору же следовало наплести, что с этим вопросом куда только ни обращались, а ведь это почище всякого терроризма, и что лучше к нему, к майору, идти кучей…. Ну а уж осторожный Козельский смекнет, как избежать огласки — дело того стоит, перспектива огромнейшая.
Обо всем об этом Черемушкину поведал информатор и человеконенавистник Клик, характер у которого день ото дня портился всё больше и больше. Точнее, характер портился у заточенного в замкнутую инертную среду инопланетянина, озлобленного на перехитривших его землян, что, естественно, прямым образом отражалось на информационной матрице. Хамить он, информатор, правда, не хамил, но любил покляузничать, посплетничать, поперемывать косточки кому-нибудь постореннему, скажем — Дергунову, тому же Костомарову, а то, глядишь, и Семендяеву.
Про нынешнее бедственное положение Семендяева Клик ничего не знал в силу ограничений, связанных с деятельностью Объекта Зэт, наложенных Мортимером…
Семендяев очнулся всё в той же тесной машине, которая теперь стояла в каком-то узком тупике с переполненным помойным баком у самого капота. Руки были связаны за спиной, не пошевелиться.
Сбоку сидел верзила в кургузом пиджачке и кепке. От верзилы нещадно несло луком. Двойник, обернувшись, всё так же сверлил глазами генерала. Верзила-шофер, тоже в кепке, сидел неподвижно, как манекен, уставившись на помойку.
— Откройте форточку, — попросил Семендяев, которому нечем было дышать.
Соседний верзила открыл, тотчас шибануло вонью из бака. Там, поди, сдохла крыса. Верзила поспешно закрыл.
— Развяжите руки, — сказал Семендяев. — У меня сердце больное.
— Врёшь, — уверенно произнес двойник. — Ты здоров, как лошадь. И потом — что это за пытка с развязанными руками? Короче, мы тебя будем пытать. Готов?
И рявкнул:
— Кто у тебя на Объекте осведомитель? Вываливай всё, что знаешь.
«Ну уж, дудки», — подумал Семендяев и вдруг неожиданно для себя начал болтать. Говорил, а сам готов был под землю провалиться от стыда. Никогда раньше не выбалтывал секреты, ни большие, ни маленькие. Наконец, иссяк, замолчал.
— Ничего нового я не услышал, — сказал двойник. — Одно ясно — все ниточки тянутся к Асмодею. Самим-то вам такого сроду не нарыть. А теперь, как поется, спи, моя радость, усни…
Семендяев очнулся на лавочке на Чистопрудном бульваре под тенью густой липы. Рядом верхом на спинке, ногами на сидении располагались двое молодых людей с полупустыми пивными бутылками в руках.
— Жив, анкл? — насмешливо сказал тот, что ближе. — Нашел, где ласты склеивать.
— И не говорите, — согласился Семендяев, садясь.
Будь он лет на сорок моложе, не так бы с этими сосунками разговаривал. Они бы у него на ушах по стойке смирно стояли, все бы лавки покрасили, траву губами выщипали. А сейчас приходилось терпеть.
Главное, что пронесло. Наврал Лёшка, не так уж это смертельно увидеть двойника.
Глава 16. Первое дело Дергунова
Плевать теперь было на Знаменку с её главным редактором. Лёшка теперь жил в белокаменной и не где-нибудь в Гольяново, а через реку от Храма Христа Спасителя по адресу улица Серафимовича дом 2. Да, да, именно в том печально известном доме, где, поговаривают, водится нечистая сила и частенько является сам Иосиф Виссарионович, где за спиной кто-то дышит, а обернешься — никого нету, где вольготно кошкам и неуютно собакам, где люди исчезают из своих квартир на месяц-другой, не отвечая на звонки и не включая вечерами света, а в какой-то момент выходят во двор и громко удивляются, что уже осень, а только что был июнь, где охотно и даже сладострастно накладывают на себя руки, но более охотно меняют свое престижное жилье на ту же Москву, но куда-нибудь подальше от этого гнилого центра.
Лёшке, однако, дом этот нравился: всё близко, престижно, соседи со звучными фамилиями, под боком кинотеатр Ударник, театр Эстрады, а главное — халява. Где Васька Черемушкин раздобыл такие деньжищи, чтобы купить сразу две квартиры в знаменитой «сталинке», двушку для Дергунова и трешку для себя, Алексей не знал, хотя и догадывался. Первоначально, конечно же, Черемушкина с Дергуновым вселили в ведомственную гостиницу, в один номер, как каких-нибудь педиков, но уже через три дня возник тот самый чемодан денег, который позволил в немыслимо короткий срок приобрести собственное жилье…
На новой работе всё так же складывалось как нельзя более гладко, будто кто-то нашептывал, что нужно делать. Впрочем, так оно и было — именно что нашептывал, и опять же Дергунов догадывался — кто. Этот «кто» остался там, в зыбком тумане загадочного объекта, поглотившем двух отчаянных пареньков, перелицевавшем их вдоль и поперек, так что уже и не понятно было, что от них осталось настоящего, первородного, а потом, заставив обо всем забыть, вернувшем в этот мир.