— Ты, кстати, этого фантома видел, — сказал Небирос. — На квартире у Черемушкина. В драном халате, разбился ещё вдребезги, когда из окна выпал.
— Ты что — тоже его видел? — удивился Мусатов. — Но как?
— А его Куратор отловил, — произнес Небирос. — Заставил отчитаться о недавнем прошлом. Тот всё и выложил, как на духу.
— Фантом выложил? — пробормотал Мусатов. — Бред какой-то, извини за грубость.
— Ничего, мне не привыкать. Ну что — берешься за задачку? Чтобы всё обстоятельно, вдумчиво, как у вас, у ученых, принято. Может, придумаешь, как это болото применить в народном хозяйстве. В свете, так сказать, растущих потребностей в природных ископаемых и их хищническом разбазаривании.
— Уже болото? — удивился Мусатов. — Это что за мертвая плоть, от которой уже болото? А что там было раньше?
— Берег реки Сторожки, пляж. Райское местечко.
— Заманчиво, но я, видишь ли, физик-экспериментатор, а не биолог, — засомневался Мусатов. — Не мой профиль.
— Ничего, дядя Мортимер твой профиль отрихтует как надо. Будешь у нас многопрофильный экспериментатор, — Небирос хохотнул.
— Готово, — проревел с кухни Берц. — Хватит там умничать, остынет…
Глава 34. Волосатый человечек
Небирос с Берцем недаром провели весь день у «болота», всяческие пробы заняли полбагажника, имелась также масса снимков, видеозаписей, то есть фактического материала для докторской набралось предостаточно, оставалось лишь всё это добро, всю эту мистическую заумь обосновать теоретически.
Спрашивается — зачем?
О, тут у Мортимера были далеко идущие планы. И Мусатов был выбран далеко не случайно. Если бы это был карьерист, зазнайка, горлопан, то и отношение к нему у научного мира было бы настороженное, предвзятое, потому что выскочек никто не любит, а Мусатов был человек скромный, застенчивый, трудолюбивый, на трибуне заикался от волнения, путался, краснел, одно загляденье. Такого хотелось опекать и поощрять…
На следующее утро к деревне Дютьково Одинцовского района подкатили длинный розовый лимузин и три здоровенных армейских грузовика. Из лимузина вышли Черемушкин, Небирос и Мусатов, а из двух грузовиков высыпали солдаты. Третий грузовик был загружен мотками колючей проволоки…
Солдаты работали споро, и уже к обеду болото было окружено тремя рядами колючки — так просто не подойдешь. Узкий проход был оборудован стальной калиткой, запертой на могучий амбарный замок. На калитке имелась табличка с надписью: «Экспериментальный участок Российской Академии Наук. Вход воспрещён».
Местные, а их осталось с десяток, смотрели на происходящее апатично, без всякого интереса, молча. Потом, когда всё закончилось, так же молча разошлись по домам. Детей в деревне не было, детей увезли, как только завоняло.
В данном мероприятии Черемушкин присутствовал как должностное лицо. Ему было поручено работать с Мусатовым рука об руку, поручил, естественно, Мортимер, а официально озвучил директор ФСБ, вот и думайте, кто заправлял на самом деле…
В тот же день академик Израэль позвонил директору ЦЕРНа, своему другу, и предупредил, что на время оформления диссертации Мусатов берет бессрочный отпуск, то есть никоим образом не прогуливает…
Тем временем Мортимер вовсю экспериментировал с эктоплазмой. Он поместил её в прозрачную камеру из бронестекла и для удобства придал ей человеческий облик. Получился волосатый человечек без лица, который носился по камере, делал зарядку, кувыркался, но мог утробно зарычать и с разбега врезаться в стекло, то есть нрава был неспокойного, где-то даже злобного.
На удары электроплеткой эктоплазма, будем пока называть её так, реагировала ни шатко, ни валко, а вот при интенсивном воздействии гравитационных волн начинала дергаться, тоненько противно выть. От серной кислоты шарахалась в ужасе, а соляную впитывала с удовольствием.
Довольно быстро Мортимер выяснил, что в кислороде данное существо не нуждается, просидело себе в инертной среде полчаса и хоть бы хны. На жару или холод эктоплазме было начхать, в воде, которой Мортимер щедро, до краев, залил камеру, чувствовала себя спокойно, вальяжно разлеглась на дне, подложила руки под голову и закинула нога на ногу.
Как создание инфернальное, Мортимер одновременно видел прошлое, настоящее и будущее каждого предмета, каждого создания, поэтому и смог предсказать опасность «эктоплазмы» для Небироса. Только для Небироса, исключительно для Небироса, ни для кого другого. Интересно было бы разобраться в физической сути этого явления, вот Мортимер и разбирался. Спрашивается — зачем? Да затем, что не исключал возможности появления подобных «эктоплазм», нацеленных на обитателей Объекта…. Кстати, вовсе не факт, что эктоплазма родилась в недрах «болота», впрочем, он пока не забивал себе этим голову.
Пока в этом маленьком тельце не удавалось найти ни намека на антивещество, его будто и не было. Загадка раскрылась лишь после того, как Мортимер поместил волосатого гномика в портативный расщепитель — устройство довольно маломощное, но способное разъять предмет на атомы, а потом собрать его вновь. Всё тайное при этом становилось явным, но восстановление прежних качеств не гарантировалось.
Мортимер собрался нажать на кнопку, а волосатик вдруг заговорил. У него появились лицо, рот, глаза, над глазами брови. Лицо было гневное, голос задиристый.
А то как же, ведь он был не просто так, не какая-то там кукла, которую можно безнаказанно расщеплять. Корни его крылись глубоко в веках, он долго пребывал в спящем состоянии в останках могучего мудрого Змея, Пращура, Самаэля, захороненного на острове Барсакельмес, и проснулся от грубого вмешательства людей. И Небирос, который был собран по частям, обязан был носить в себе эту частичку Самаэля, этот древний ген.
— Стоп, — сказал Мортимер, после чего связался с Разумовичем, который неподвижно, как истукан, сидел в своей «Оке», ожидая Семендяева у его конторы в Тамбове.
Слово «связался» нужно понимать так, что его прозрачный двойник возник в «Оке» рядом с Разумовичем, заставив того выйти из приятного оцепенения.
— В захоронении на Барсакельмесе имелись останки Самаэля? — без вступлений спросил Мортимер.
— Не заметил, — ответил Разумович невозмутимо.
— А если подумать?
Разумович молчал пару секунд, потом сказал:
— Рядом с саркофагом были крупные кости, я их выбросил в отвал, чтоб не мешались. Может, это?
— Кто-нибудь ещё видел?
— Был град, остальные сидели в машине, — ответил Разумович. — А что?
— Самаэля придется освободить, — пробормотал Мортимер и растворился в воздухе.
— Извини, друг, — сказал он волосатику. — Не за того приняли. Тебя как звать-то?
Начал бережно высвобождать его, запутанного в тугие постромки, из расщепителя.
— Имени не имею, поскольку малая часть великого, — ответил волосатик.
— Значит, искал Небироса, а нашел мертвяка, — сказал Мортимер, вынимая волосатика из постромков и ставя на пол. — Это мертвяк тебя надоумил, что ты эктоплазма?
— Это я его надоумил, — гордо ответил волосатый человечек.
Мортимер внимательно посмотрел на него и увидел то, чего раньше не замечал — эта малая часть великого понемногу превращалось в сознательное существо. А раз так, можно было без всяких глупых допросов проследить все этапы его передвижения: от пробуждения в сырой стылой могиле до настоящего момента…
Руки-лопаты Разумовича, вгрызаясь во влажную почву, безжалостно дробят полуистлевшую берцовую кость Самаэля, остатки кости вперемежку с землей летят в отвал. Спускаясь к саркофагу по пологому отвалу, Черемушкин наступает на проступившее наружу месиво из костяных крошек, часть из них прилипает к ребрам на подошве его ботинок и благополучно переезжает в Москву на улицу Серафимовича дом 2. Грязные ботинки, которые никто не удосуживается помыть, какое-то время стоят в коридоре под вешалкой, пока в квартире не появляется призрак Дениса. Именно мертвяк Денис, почуяв, что с ботинками что-то неладно, улучил момент и соскоблил крошки себе в карман. Что он с ними делает в своем потустороннем мире — не совсем ясно, да и не важно, главное, что происходит возрождение. Возрождение происходит бурно, получившееся создание привязывается к Денису, как к мамке, врёт, что оно — эктоплазма, правды не говорит, но что-то пока неясное влечет её в дом на набережной. Не к Черемушкину, нет. Далее этот случай с посещением Черемушкина и Мусатова, когда «эктоплазма» вслед за Денисом вываливается из окна и «разбивается» вдребезги. Это уже на публику, чтобы поужаснее. Денис переносит её на «болото», куда устремились все призраки, все привидения — там хорошо, там тепло, там как дома, — а по дороге объясняет, что тянет её к Небиросу, они одного поля ягода. А вскорости сам Небирос появляется на болоте.
Примерно так…
— Ладно, — сказал Мортимер. — Не будем противиться естественному. Но как Самаэль оказался в могиле Лилит?
— Очень просто, — ответил волосатый человечек. — Перезахоронили титаны. От греха подальше и поближе к любимой. Они же поставили духов древних воинов охранять захоронение.
Глава 35. Войско у меня многонациональное
Между тем, наступил сентябрь, и сразу стало серо, сумрачно, дождливо. Настроение было под стать.
Всё-то у Лёшки Дергунова не ладилось, особенно в личной жизни. Не было её, личной жизни. У других, скажем у Васьки Черемушкина или даже у здоровенного лоботряса и оптимиста Небироса, была, а у него, у Лёшки, не было. Зато было много дурной работы, как вот сегодня, когда с ночи ещё зарядил мелкий противный дождь.
С утра вызвал Черемушкин и сказал этак бодренько:
— Что, Алексей, соскучился по настоящему делу? Вижу — соскучился. Прямо сейчас всё бросай, поедешь в Казахстан на остров Барсакельмес.
— Спасибо, обрадовал, — кисло отозвался Дергунов. — Своим ходом, как тогда в Невель?
— Сейчас у нас другое время, другая техника, — задиристо подмигивая, произнес Черемушкин. — Саврасов подкинет, никакой тебе границы, никакой таможни. Угадай, кто ещё будет?