Мортимер метнул в него разящую молнию, купол треснул и под яростный вой Асмодея (молния попала грозному демону в глаз) острыми иззубренными обломками осыпался на усеянный глыбами бетонный пол. Глыбы здесь были, чтобы дралось потруднее.
Крупным осколком стекла Драманта рассекло пополам, Мортимера же спасло силовое поле.
Мортимер не стал ждать, пока Асмодей проморгается, а Драмант восстановится, и покинул негостеприимный подвал.
Впрочем, этой же ночью в компании с Небиросом и Самаэлем, а также взводом биороботов он сюда вернулся.
Оказалось, что некто неизвестный, а скорее всего несколько неизвестных, разумеется не людей, в свое время немало потрудились, превратив стандартный трехмерный подвал в подобие четырехмерного со множеством ложных ходов, лабиринтов и ловушек. Асмодею осталось лишь внести в эту сложную конструкцию определенные доработки, и теперь сюда были вхожи не только демоны и бесы, но и всякая потусторонняя нечисть вплоть до реструктурированных монстров из литературных произведений.
Трудяги-биороботы до утра штукатурили и покрывали краской заделанные Мортимером дыры и полости. Небирос с Самаэлем тем временем отгоняли хлынувшую в подвал нечисть. Это было не трудно, как в тетрис играть, но хлопотно.
А Мортимер, что тебе паук, уже оплетал внешний контур подвала и примыкающего к нему тоннеля защитными знаками и монограммами. Напоследок поставил замок, который соединил все хитрые вензеля воедино. Теперь ни одна непрошенная тварь не могла сюда проникнуть.
Под зданием Академии Наук такого безобразия не было, но впредь ухо нужно было держать востро. Москва — город старинный, сюда стекается много народа, и народа непростого, а с амбициями, одаренного, с массой идей. Завладеть такими душами почетно. И овладевают, тому множество примеров. Технически всегда по-разному, бывает, что в лоб, а бывает, что изощрённо. Зачем нужно было делать какой-то подвал четырехмерным — неизвестно, но какой-то хитрый замысел был. И этим воспользовался Асмодей…
В десять утра свежий, опрятно одетый, чисто выбритый Мортимер вышел через двухстворчатую красного дерева дверь на нулевой этаж офиса на Большой Лубянке, поднялся в вестибюль и вошел в лифт.
— Эй, эй, — крикнул вдогонку дежуривший на входе крепкий загорелый белобрысый охранник Степанов, не ожидавший увидеть в спецучреждении негра, да ещё неизвестно откуда взявшегося, но лифт уже ехал наверх…
Черемушкин причесывался у зеркала, когда вошел Мортимер. В кабинете приятно пахло свежезаваренным кофе, дымящийся бокал стоял на столе. Тут же в резной тарелочке лежала пара заварных пирожных.
Черемушкин немедленно узнал непрошенного гостя и замер с открытым ртом.
— Не ожидал? — сказал Мортимер, подходя и заглядывая в зеркало.
Глава 7. Город-сказка
— Милости просим, — сглотнув, ответил Черемушкин, стараясь незаметно спрятать расческу в пиджак. Незаметно не получилось, получилось суетливо.
— Да ладно тебе, — сказал Мортимер, обходя стол и садясь в кресло Черемушкина. — Тебе уже как-то Сергей Сергеич говорил, что хорошо устроился. В смысле ты хорошо устроился. Говорил?
С этими словами он взял с тарелки пирожное, откусил сразу половину, отпил из бокала.
— Олег Павлович, вы чем-то недовольны? — спросил Черемушкин, засунув-таки несчастную расческу в карман. — Мне нужно было к вам приехать?
Мортимер доел пирожное, взял второе. Осведомился:
— Ты когда-нибудь видел, чтобы я завтракал на рабочем месте?
— Я думал, вам не нужно, — ответил Черемушкин.
— Как видишь — нужно. Но я этого не делаю. Почему? Потому что это расслабляет, потому что мне некогда. Именно поэтому от меня к тебе проложена скоростная спецлиния. Цени, юноша.
— Ура, — сказал Черемушкин, не зная — горевать или радоваться.
— Молодец, — похвалил Мортимер. — Бери свою подружку, развеемся. Кстати, это она приготовила кофе?
Черемушкин кивнул.
Дверь распахнулась, заглянул спортивный охранник Степанов, увидел сидящего за столом Мортимера. Мортимер помахал ему рукой.
— Простите, Василий Артемьевич, — сказал Степанов, белозубо улыбаясь. — Это ваш гость?
— Это не просто гость, — зашипел на него Черемушкин, выпихивая грудью в коридор. — Это Олег Павлович Мортимер.
Степанов был много здоровее Черемушкина, поэтому с места его было не сдвинуть. Теперь он во все глаза, радостно разинув рот, пялился на Мортимера. Тот поманил его пальцем, Степанов как щенка отодвинул Черемушкина, пошёл к Мортимеру.
Мортимер вышел навстречу, знаком показал Степанову: стоять. Степанов врос в землю.
— Мне бы таких молодцов побольше, — сказал Мортимер, обходя вокруг застывшего здоровяка. — Иди, Вася, приведи Лерочку, я с Серегой пообщаюсь. Тебя ведь Серегой зовут?
Степанов радостно закивал.
Черемушкин вышел, а когда вернулся с Лерой, то увидел, что Степанов спёкся. Смотрит на Мортимера влюбленными глазами, готов ради него землю грызть.
— Я уже придумал, куда его пристроить, — сказал Мортимер.
— Надо бы начальство предупредить, — переглянувшись с Лерой, заметил Черемушкин.
— Кто твой начальник, Серега? — спросил Мортимер.
— Пошли покажу, — деловито ответил Степанов.
С начальником Степанова, маленьким тощим человечком, сидевшим в кабинете с табличкой «Начальник отдела по общим вопросам», Мортимер общался не больше минуты. Выйдя из кабинета, сказал:
— Всё, Серега, теперь ты на моем иждивении. Положим тебе для начала, э-э, три, нет, четыре тысячи.
— Рублей? — лицо у Степанова вытянулось.
— Долларов, — Мортимер похлопал его по плечу. — Хотя доллар вот-вот сдохнет. Решено — евро.
— Начальник не возражал? — сияя, спросил Степанов.
— Ещё как возражал, — ответил Мортимер. — Ты, оказывается, первый регбист. Я вместо тебя предложил двух надежных ребят. И, естественно, тыщу евро на лапу.
— Размах у вас, Олег Павлович, — восхищенно произнес Степанов. — Барин.
Полез целовать барину ручку, обчмокал всю, обслюнявил.
Мортимер, давясь от смеха, весело подмигнул Черемушкину. Тот вздохнул…
На выходе уже дежурили двое надежных ребят: Менанж и Фазаролли. Уже без кепок, вполне такие приличные парни, в костюмах, при галстуках. Увидев Мортимера, важно ему кивнули, Лере улыбнулись, на Черемушкина же не обратили внимания.
Из вестибюля они спустились на нулевой этаж и вышли в нарядную двустворчатую дверь…
В Москве было сумрачно, ветрено, а Знаменск встретил их ярким слепящим солнцем. Тучи, естественно, разгонял Архаим, не тратиться же на дорогие самолеты ВВС. Мера эта была временная, до введения в действие древней, как мир, и могущественной системы защиты Планзейгер.
Выход (он же вход) из скоростного тоннеля был оформлен под станцию метрополитена. Перед станцией, как водится, имелась широкая площадь, мощёная брусчаткой. Чуть поодаль располагался парк, окружающий десятиэтажную «сталинку», занятую администрацией Института Инновационных Исследований. Всё рядышком.
В настоящий момент какие-то люди в подвесных люльках быстро и сноровисто перекрашивали «сталинку» в белый цвет.
— Будет как в Бухаресте, — объяснил Мортимер. — Ажурный белый город в зеленом кипении парков. Будет лучше Бухареста.
Свистнул вдруг так оглушительно, что все вздрогнули. Из окна на шестом этаже выглянул Берендеев-Куратор.
— Встречай новенького, — крикнул Мортимер. — Покорми, приодень.
Подтолкнул Степанова к массивным дверям, легонько так подтолкнул, но спортсмен-здоровяк пулей влетел в услужливо открывшиеся перед его носом дверьми и с грохотом за ним захлопнувшиеся. Тут же подкатил Саврасов на розовом лимузине, дверь в салон распахнулась.
— До обеда управимся, — сказал Мортимер, первым забираясь в салон.
До Волшебного леса Саврасов мог бы домчать за пару минут, но он специально ехал медленно, чтобы Лера получше рассмотрела Знаменск. А смотреть было на что. Дома нарядны, ухожены, улицы зелены, чисто выметены, ни сориночки, машин практически нет и воздух свеж, прозрачен, пахнет разнотравьем, будто ты не в городе, будто ты на Альпийских лугах. Окна не в черной копоти, как где-нибудь в Москве на проспекте Мира, а радостно блестят, искрятся под лучами солнца. Люди веселы и хорошо одеты, и вообще от всего окружающего ощущение праздника. Хочется улыбаться до ушей и орать что-нибудь восторженное. Черемушкин поневоле вспомнил первые минуты своего пребывания на Объекте, кособокие замызганные домишки, грязь, въедливый запах пакетного супа. Перемены разительные.
Жилые кварталы закончились, потянулись перемежаемые полянами реденькие перелески, и тут Саврасов прибавил скорость.
— Вы, Олег Павлович, просто волшебник, — сказала Лера. — Это Эдем какой-то, город-сказка.
— Именно что Эдем, — подхватил Мортимер и нежно добавил: — Умница ты моя.
Странно, но Черемушкину было приятно это слышать. Не ожидал он этого от Мортимера, не ожидал.
Но вот лимузин свернул вправо, обогнул гористую всхолмленную местность, на которой хорошо было снимать какой-нибудь фантастический боевик, и остановился на опушке кудрявого зеленого леса. Все, включая Саврасова, вышли из машины.
— Чудо какое, — воскликнула Лера и с сияющими глазами повернулась к Черемушкину. Что это на неё нашло?
Было по-летнему тепло, ни ветерка, ни городского звука, как на краю земли, только щебетали невидимые птицы да стрекотали кузнечики. И одуряюще пахло душистой травой.
— Васька, ежевика, — прошептала Лера. — Сто лет не ела.
Вприпрыжку побежала к кустам. Черемушкин пожал плечами, не за ежевикой, в конце концов, приехали.
— В том-то и дело, что за ежевикой, — сказал ему Мортимер. — Давай, парень, ты ещё такого не видел, мы подъедем попозже.
И крикнул Лере, которая уже положила в рот черную пупырчатую ягоду:
— Не заблудитесь, лес большой.
Лера помахала ему рукой.
— Но зачем? — сказал Черемушкин, не видя смысла в происходящем. — Кофе в рабочее время пить нельзя, а ежевику уплетать — пожалуйста.