— Впрочем, это неважно, — сказал Черемушкин. — Да вы сядьте, а то неудобно голову задирать. Только не в кресло, убьётесь. Кресло я вам обещаю, хотите — сейчас съездим.
Его несло по кочкам, сам себя не узнавал. Это внезапное назначение выбило из колеи напрочь.
— А вы точно зам по культуре? — видя его торопливость, спросил Лаптев. — Чем докажете?
Вот тут-то и пригодились красные удостоверения, в которых значилось, что Черемушкин и Ворошилова не какие-нибудь проходимцы, а руководящие работники культуры Знаменска. Были тут и гербовая печать, и четкая подпись Мортимера.
Изучив каждое удостоверение, Лаптев признался, что видит такой документ впервые, но коли он, такой документ, существует, то никаких сомнений больше нет, а стало быть, оно и к лучшему. В смысле, есть у кого конкретно клянчить деньги на поддержку штанов. Ведь сейчас союз писателей не то, что раньше, когда творцов баловали красной икоркой, балычком и Госпремией. Увы. Сейчас писатель брошен в помойку действительности, где, сами понимаете, не до творчества. Скажем, секретарь союза писателей (тут Лаптев поклонился), то есть не самый последний из писателей, получает в месяц две тысячи рубликов.
— О, — сказал Черемушкин, имеющий сумасшедший оклад. — На эти деньги и Трезор не проживет.
— Трезор — это кто? — уточнил Лаптев, уловив в имени подвох.
— Один знакомый, — ответила Лера. — Так едем за креслом или не едем?
— Уж не знаю, как благодарить, — сказал Лаптев.
Глава 34. За креслом
Новенький сверкающий Вольво привел Лаптева в восхищение, а объемная говорящая карта, которая подсказала ближайший мебельный магазин, вызвала легкую оторопь.
— Вы ведь раньше не в пятиэтажке сидели, — сказал Черемушкин, чтобы вывести секретаря из ступора. — У вас, у писателей, был белый такой, помнится, двухэтажный особняк. А вокруг ажурная чугунная изгородь.
— Да, да, — воскликнул Лаптев, и на губах его заиграла легкая мечтательная улыбка. — Поначалу так и было. А какие творцы там сидели, какие глыбы.
— Язвицкий, например, — подсказал Черемушкин.
— Ну, Язвицкий — мелкая сошка, — начал было Лаптев и осекся. — А вы откуда знаете про Язвицкого? Вы же не местный, вас же из Москвы прислали. А говорите так, будто всё видели собственными глазами.
— Я и видел, — ответил Черемушкин. — Олег Павлович показывал. Он ваше заведение называл Домом Трудолюбия.
— Не он один, — у Лаптева навернулись слезы, он, не стыдясь, вытер их ладонью. — Начало было просто ошеломляющее, не знаю, чем объяснить — классик на классике. На этом фоне, естественно, Язвицкий был простой плотвой. Потом в одночасье что-то случилось, настоящий мор, никого из великих не осталось, все лежат по могилкам. Кого помельче служба регулирования и надзора упекла в кутузку. За что — не сказали. И осталась, братцы мои, такая шваль, такое ничтожество, да вы и сами только что видели эту Егоровну. Поэтесса называется. Тьфу. А мнит себя Цветаевой, и знаете почему? Я, говорит, могу в любой момент повеситься. Захочу и сделаю. Как Мариночка Цветаева. И пишу я ничуть не хуже. Вот кому вы, Василий, помогли.
— Трудно вам, — посочувствовала Лера.
— Не то слово. Вот уже седые волосы, а мне и двадцати пяти нету, — сказал Лаптев. — Так вот, о Язвицком.
— Простите, Симеон, — перебил его Черемушкин. — А что же вас-то служба надзора не упекла?
— Я, видите ли, в ту пору не был даже членом союза, — объяснил Лаптев. — Так, самородок, пишущий в свободное от работы время. Кстати, эту службу весьма быстро ликвидировали. И всё же вернемся к Язвицкому. Если бы его не упекли, он бы должен был сидеть на моем месте. Да, он не гений, как, скажем, Огюст Горбоносов, но на фоне нынешнего хлама — фигура. Я ему в подметки не гожусь.
— Так, значит, не плотва? — подала голос Лера, выруливая на стоянку возле мебельного магазина.
— Мы, литераторы, частенько делаем из мухи слона, но ещё чаще слона принижаем до мухи, — вздохнув, признался Лаптев…
Кресло на колесиках, которое выбрал сам Лаптев, спокойно влезло в багажник, то есть туда запросто уместился бы громадный Трезор. Много лучше, чем возить на заднем сиденьи…
— Вот что, Симеон, — сказал Черемушкин, когда они вернулись в кабинет Лаптева. — Чем нам с Лерой высасывать из пальца, изложите-ка лучше на бумаге, чего вам, писателям, не хватает. Скажем, не хватает того самого особняка, который союз занимал раньше. Далее, не хватает денег на зарплату постоянному составу союза.
— То есть, мне, — уточнил Лаптев, который до этого усердно кивал. — Ибо я и есть постоянный состав.
— Вот именно, — сказал Черемушкин. — Будем давить с двух сторон: я спереди, вы сзади… Вы не на заводе работали?
— На заводе.
— Случаем не обращённый?
— Нет, — ответил Лаптев. — На заводе работал всего лишь пару месяцев, а до этого был учителем в соседней деревне, преподавал литературу. Бесплатно. А тут набор на этот самый завод, приличная зарплата, я, естественно, согласился.
— Простите, Симеон, вам ваше окружение на заводе не показалось странным? — спросил Черемушкин.
— Показалось, поэтому я продержался всего лишь два месяца, — ответил Лаптев. — Хотя работа не трудная.
— И какая у вас, извините, была работа?
— Бригадир. Следил, чтобы никто не слонялся, чтобы за желтую черту не заходили, чтобы после работы никто не оставался. С этим было строго.
— Что за желтая черта? — не отставал Черемушкин.
— Вредное излучение, — сказал Лаптев. — Или что-то другое. Никто не знает. Зачем вам это?
— Много неясного, — туманно ответил Черемушкин. — Ладно, перейдем к делу. Вот, посмотрите.
Выложил на столе перед Лаптевым паспорта объектов культуры, собранные Мортимером.
— Бывали тут?
Объектов было немного, с десяток. Симеон быстренько просмотрел паспорта, утвердительно кивнул. Вообще, он как-то приободрился, повеселел, не новое же кресло так его расшевелило.
— Они все рядышком, — сказал он. — На отшибе. У нас теперь вся культура на отшибе.
— Будем исправлять, — пообещал Черемушкин. — С вашей помощью. С чего начнем?..
До конца рабочего дня они посетили все объекты, по которым плакала взрывотехника. Везде Симеона знали и везде царило вековое запустение. Не шли люди в Дома Культуры и театры, неинтересно было. Зачем смотреть современный балет, копирующий цирковую акробатику, когда лучше сходить в цирк? Или, скажем, любоваться на столичных актеров, которые по ходу постановки натужно, морщась от застарелого цистита, вяло мочатся на передние ряды зрителей. До второго не достают, напора не хватает.
Короче, городского цирка нет, а писунов и своих хватает, только свистни.
— Кстати, — вспомнил Черемушкин, когда недолгая экскурсия по объектам культуры закончилась. — Ни одного издательства. Где собирается издаваться Егоровна?
— Частников забыли, — напомнил Лаптев. — Есть у нас варяги из Тамбова, только плати. Но и на них распространяется обязательный процент, вот в эту лазейку и нырнет наша «Цветаева». Издадут десять книжонок, а в выходных данных укажут тираж десять тысяч. В любом случае это влетит ей в копеечку.
— Ой, ребятки, — сказала Лера. — Давайте отложим на завтра, я устала…
Трезор давно проснулся и встретил Леру и Черемушкина мощным голодным лаем. Несмотря на то, что по словам Мортимера он был киборгом, с медицинской точки зрения он являлся биологическим организмом, содержащим механические или электронные компоненты, то есть в любом случае нуждался в пище. Пища была недоступна, и он схряпал доверчивого суслика, который не допускал и мысли, что его в этом добром мире кто-то может слопать. Хотел схряпать второго, но тот нырнул в норку. Понял, что мир этот не так добр.
Достав из морозильника мороженого мяса, Черемушкин отнес его Трезору, но тот вовсе не накинулся на вкусную еду, а принялся этак внимательно присматриваться к Василию.
— Ты это брось, — сказал Черемушкин, бочком-бочком уходя к дому. — И не смотри на меня так.
Трезор, не отставая, шел следом, потом одумался, вернулся к мясу…
Этим же вечером при подходе к новому своему жилью Дергунов столкнулся с Брызгаловыми. Те кинулись было к соседнему корпусу, спасаться, но Дергунов крикнул, что всё-всё расскажет Мортимеру, и те вернулись. Признались, что сюда их поселил Шарк-Шарк, и что на него нашло? Ведь гад был тот ещё. Да ладно, сказал им Дергунов, я пошутил, никто и знать не будет, я же не последняя сволочь. То есть, сволочь, но не последняя, развеселились Иеремии. Короче, похохмили и разошлись, а утром…
Глава 35. На что намекаешь, приятель?
Утром Старожил, тот ещё проныра, доложил Дергунову, что в коттеджном поселке появилась парочка, издалека не разглядел кто, но парочка, наверное, не простая, потому как заняла лучший участок. Участок охраняет злющий пес, за версту учуял его, Старожила, принялся гавкать, пришлось с разведкой отложить. Ему-то, Старожилу, всё это пофигу, но как-то нехорошо, что Лексея не предупредили. Он же, Лексей-то, в Волшебном лесу главный.
Дергунов оседлал свой верный велик — и к поселку.
Злющий пес учуял его издалека, но гавкнул всего лишь разок, для приличия. А когда Лёшка подъехал, перемахнул через ворота и, поскуливая, кинулся навстречу, повалил вместе с велосипедом.
— Трезор, — сказал Дергунов. — Я тоже тебе рад, но дай подняться.
А из калитки к нему уже спешили Васька с Лерой.
— Кто бы это, думаю, тут у нас появился? — говорил Дергунов, поднимаясь. — Оказывается, вот кто.
— Пошли, посмотришь, как устроились, — радушно предложил Черемушкин, оттирая ластившегося к Дергунову Трезора. — Три этажа, старик, с мебелью, всё задаром. Тебе, поди, тоже дадут.
— Дадут, — охотно согласился Дергунов. — Потом догонят и ещё дадут. Вы здесь ночуете?
— Пожалуй.
— Тогда вечером. Не против? Да, кстати. Иеремию помнишь?
— Помню, — без особой радости ответил Черемушкин.
— Конечно, не против, — сказала Лера.