«Ганс» выглянул в коридор, переливчато свистнул, что означало: «Все ко мне». Нужно добавить, что Лау, который «переехал» в тело Ганса, перекопировал себе доступную область его памяти — то, что лежало на поверхности, как бы оперативную память, поэтому знал о Гансе пусть далеко не всё, но достаточно много.
Глава 12. Переодевание
Когда товарищи литовцы вошли, «Лау» уже сидел на полу и бережно ощупывал распухшую челюсть.
— Пришлось успокоить, — объяснил «Ганс».
— Можем добавить, — вызвался кто-то.
— Пусть живёт, — сказал «Ганс». — Ему, бедняге, и так досталось.
Тут он не врал.
— Не слушайте его, — невнятно сказал «Лау». — Это не Ганс, я Ганс.
— Я хотел уточнить: крепко досталось, — произнес «Ганс». — Людвиг, Вилли, сдайте-ка его охране. Этого человека все ищут. А я-то, наивный, думал, что у него важное донесение.
— Обманул, ирод, — взяв за шиворот, Людвиг поставил беднягу на ноги и хватил кулачищем по загривку. — Любимого руководителя обманул. А он такой доверчивый.
Вновь замахнулся, но Вилли оттер его крутым плечом, вывел пленного в коридор, и тут «Лау» остановился. С трудом двигая челюстью, произнес:
— Вилли, друг. Я Ганс. Это так же верно, как то, что ты уже три месяца тайно встречаешься с врачихой Зензи. Я неправ?
— Прав, — потрясенно ответил Вилли. — Но я вынужден.
— Я так и знал, — заявил «Ганс», выходя из номера. — Никому нельзя доверять. Ты свободен, Вилли.
— Но он знает про Зензи, — пробормотал Вилли.
— Чтение мыслей, — объяснил «Ганс». — Сверхвосприятие. Оч-чень опасный тип. Дальше я сам.
Подвел «Лау» к охраннику, который немедленно наставил на них автомат, и сказал на приличном русском:
— Зови начальника. Это диверсант.
Касимовец разорался, как псих…
Перед мнимым «Гансом» стояли теперь две задачи: побыстрее переупаковать Линба в тело какого-нибудь литовца, скажем, Людвига, потом немедля покинуть Знаменск. Нельзя было доводить до встречи с Мортимером, тот тут же понял бы, кто перед ним…
Касимовец так верещал, что Сесёлкин появился секунд через пять.
— Дружище, — сказал «Ганс», обращаясь к разинувшему было пасть Сесёлкину. — Этого диверсанта поймал я. Он до того хитёр, что незамеченным просочился мимо охраны.
— А что это у него с физиономией? — спросил Сесёлкин. — Нарвался на ваше гостеприимство?
— Исторически сложилось так, что если передо мной машут кулаками, я даю в лоб, — ответил «Ганс».
— Какой же это лоб? — прищурился Сесёлкин. — Это называется прямой в подбородок. Страшный, между прочим, удар, можно и убить.
— Вот именно, — согласился «Ганс». — Допросите его хорошенечко, а мы тем временем откланяемся. Увы, делегация не удалась, руководство просит поскорее вернуться. Нужно ехать в Сирию, там большие проблемы.
Сесёлкин сделал знак касимовцу, чтобы увел пленного, потом повернулся к «Гансу».
— А может, мне вас допросить, любезный? — осведомился он. — Уж больно у вас всё просто получается: захотели поймать диверсанта — поймали, захотели уехать — уехали. Мы тут этих демиургов ловим-ловим — и никак, а эти литовцы приехали — и сразу в точку. Так, братцы, не бывает. Да и литовцы ли вы? А? Может, лучше вы немецкие агенты?
«Ганс» изумился его подозрительности, аж слов не было. Принялся хватать губами воздух, схватился за сердце, побагровел. Принялся надуваться, вот-вот лопнет.
— Ладно, ладно, я пошутил, — видя такое, сказал Сесёлкин. — Отвезу вас к Семендяеву, чтобы отметил командировку. Вам, любезный, нужно отметить командировку? Любезный!
А «Ганс» всё никак не мог совладать с чужим телом, конкретно — с диафрагмой, мышцы которой он искусственно сократил, то есть поставил в режим вдоха, а расслабить её, чтобы она приняла куполообразный вид и произошел естественный выдох, никак не мог. Вот и надувался воздухом, вот и багровел.
Сесёлкин ткнул его кулачищем в живот. «Ганс» ойкнул и задышал. Слабо спросил: «О чем вы говорили?»
Сесёлкин молча смотрел на него. Вроде бы, здоровый мужик, вон какой пресс накачанный, а тефтеля тефтелей.
— Нервы, понимаете ли, — сказал между тем «Ганс». — Разъезды, конфликты, заседания, спёртый воздух. А тут вздохнул свежачка-то, и заклинило. Пойду-ка я подышу, по лесу поброжу, лёгкие провентилирую. Не возражаете? А потом уж к Семендяеву.
— Ступайте, — Сесёлкин махнул рукой.
— Возьму с собой Людвига, — сказал «Ганс». — На случай, если вдруг опять прихватит.
— Идите, идите. Я распоряжусь, чтобы вас пропустили, — ответил Сесёлкин, но чувствовалось — не нравится ему всё это.
Знал бы он, какой опасности избежал, не стал бы расстраиваться. Во время разговора у Ганса нет-нет да и мелькала мыслишка: а не внедрить ли Линба в тело Сесёлкина? Тогда уж точно никаких препонов с выездом из Знаменска не будет. Но, здраво рассудив, Ганс всё же остановился на Людвиге…
Линб сидел в густых кустах, окружающих периметр войсковой части, ждал, когда и с чем вернется Лау. Планировалось, что тот наладит связь с немецкими резидентами, введет в курс дела. Дальше их можно было свести с Шарком, местной интеллигенцией и прочей оппозицией, которую власть душила нещадно. Ясно, что они сюда прибыли не просто так, а с подрывной целью. Линб и предполагать не мог, что у Лау так неожиданно и здорово получится.
Диверсанта «Лау» охранник отвел в подвал, где запер в кладовке. Ори, не ори — никто не услышит. Об этом Линб знать не мог.
Минут пятнадцать он терпеливо сидел в кустах, ожидая, пока Лау не окажется рядом. Мимикрия — это было здорово, это было великолепно. Можно было запросто подойти к тому же Мортимеру и дернуть за нос. Нет, с Мортимером не получилось бы, этот напичканный магией господин был большой прозорливец. Через пятнадцать минут Линб пожалел, что не пошёл вместе с Лау, на задание нужно ходить вдвоем, подстраховывая друг друга.
И тут он увидел, что из казармы выходят два резидента (Ганс и Людвиг). Они направились к воротам, при этом главный, тот, кто всеми командовал (Ганс) по-особому пошевелил пальцами, как бы разминая. Это был знак для Линба. Неужели Лау научил? Значит, сработало? Но Лау по-прежнему не было, а эти двое уже выходили из ворот и шли по тропинке мимо кустов, в которых расположился Линб. Остановились точно напротив него, невидимого.
Главный резидент сказал что-то, потом свистнул, подражая соловью. Ещё один знак.
Они направились дальше, Линб выждал немного и начал выбираться из кустов, до смерти напугав шпионившего за резидентами касимовца. Кто-то невидимый пёр на него, крадущегося по тропинке, из кустов. Ветви как положено раздвигались, уступая властному натиску, потом смыкались, а вот за кем — непонятно. Включивший функцию мимикрии Линб выбрался из кустов, подобрал палку поувесистее, швырнул в улепетывающего касимовца. И попал промеж крыльев.
Поволок охающего в кусты, начал опутывать длинной грязнющей тесьмой, перезимовавшей тут не одну зиму.
— Вот, значит, как, — сказали сзади.
Линб обернулся. На тропинке стоял главный резидент, смотрел на него, невидимого.
— Не узнал? — сказал резидент, он же «Ганс». — Скоро и тебя никто не узнает. Идем переодеваться.
Новая «одежда», а точнее оглушенный, связанный, с кляпом во рту Людвиг, ждал поблизости в укромном месте. Людвиг уже пришел в себя, дергался, мычал.
Операция заняла немного времени. По её окончании для верности новый «Людвиг» ударом твёрдой, как доска, ладони по шее послал трепыхающегося диверсанта «Линба» в нокаут. Как оказалось, ненадолго.
Глава 13. Не пойму я что-то
У въезда в воинскую часть стоял восьмиместный джип, в нем сидели трое литовцев, за рулем Сесёлкин.
— Шустрее садимся, — сказал он. — Семендяева вызывают в Москву.
«Ганс» с «Людвигом» заскочили в джип, тот немедленно тронулся.
— Эй, — недуром заорал кто-то сзади. — А я?
Все обернулись, за джипом, выбрасывая далеко вперед длинные ноги, мчался диверсант «Линб» (Людвиг).
Джип резко затормозил, «Линб» воткнулся в него носом и завял. Выскочивший из машины Сесёлкин ловко надел ему, бесчувственному, наручники, воткнул в рот пучок травы, чтобы не орал, закинул в салон под ноги литовцам. «Ганс» между тем пересел на пустующее переднее сиденье рядом с водителем.
— Не пойму я что-то, — проворчал Сесёлкин, садясь за руль и вдавливая в пол педаль газа. Джип резво, как сноровистый конь, скакнул вперед. Всех нещадно тряхнуло, кто-то, прикусив язык, зашипел от боли.
— То их днем с огнем на сыщешь, то добровольно сдаются, — сказал Сесёлкин, с сумасшедшей скоростью гоня джип по просёлку. — Что-то тут, ребята, не так.
— Gluck, — сказал «Людвиг». — Везёт.
— Но как-то по-дурацки, — добавил «Ганс».
— Всё бы вам, господа литовцы, измываться, — отозвался Сесёлкин, оттаивая.
«Линб» начал приходить в себя, заворочался, но «Людвиг» ударил его по шее, и он вновь затих. Сесёлкин этого не заметил, так как резво крутил руль, выворачивая тяжелый джип на прямую, как стрела, асфальтированную дорогу. Дорога эта, рассекающая Волшебный лес на две неравные части, вела в город. Проложили её два дня назад за каких-то пару часов. Технология известная: Архаим своим чудесным аппаратом прокладывает просеку, оттого дорога такая прямая, далее Самаэль разворачивает вдоль просеки рулоны синтетического покрытия, младший научный сотрудник включает рубильник, и под действием токов высокой частоты покрытия свариваются, вспениваются, быстро застывают. Очень похоже на асфальтовое покрытие, но гораздо прочнее, практически вечное, глубоко прорастает в грунт, бульдозером не отдерешь, и так далее, и тому подобное. Вот по такому чудо-шоссе мчался джип Сесёлкина, только ветер в ушах свистел.
Но вот и город с его прекрасными белыми домами, утопающими в зелени деревьев, город, в котором никогда не бывает зимы, сугробов, грязи, где ранним утром, самым сладким для сна, гастарбайтеры не скалывают лопатами лед с тротуаров и не шуршат метлами, мечта, а не город. Но «Гансу» с «Людвигом» этот город был поперек горла…