Он укатил на своем розовом лимузине, а Лера сказала Денису:
— Ну что, дружище, пошли в дом? Как ты там говорил? Смерть — это не страшно, это только начало настоящего, потому что сейчас мы живем в кривом зазеркалье. Как тебе теперь в кривом зазеркалье?
— Страшновато, — признался Денис. — И в прямом и в кривом зазеркалье страшновато.
Глава 23. Научный Центр
Мусатов понимал, что обленился. Стало расти пузцо, у двадцатипятилетнего-то, округлилась физиономия, но главное — ничего не хотелось делать. При зарплате в четыреста тысяч рубликов напрочь исчезла мотивация к творчеству. Ей Богу, нищему (относительно, конечно) было проще. А ведь обещал Мортимер, что будет нагружать по самую сурепицу. Где она, эта сурепица? Так, разовые поручения, симпозиумы, на которых нужно сидеть с умным видом и порою кивать головой. И ведь стало нравиться.
Но этим утром всё пошло по-другому, а началось с того, что Олег Павлович вызвал его к себе и первым делом сказал:
— Вы почему это, дорогуша, только что не поздоровались с Тамарой?
Прямо в лоб. Действительно, Мусатов, торопясь, проскочил мимо Тамары.
— Черт, — сконфуженно промямлил он. — Извините, задумался. Она что — накапала? Когда, спрашивается, успела?
Мортимер вынул из стола конфеты «Рафаэлло» в железной банке, украшенной красным бантом, и сказал:
— Идите, искупайте вину, потом ко мне. Не торопитесь.
Мусатов отсутствовал ровно пять минут. Вошел раскрасневшийся, с блуждающей улыбкой и томными глазами.
— Порядок в танковых войсках, — похвалил Мортимер. — Пора вам, любезный учёный, переходить в решительное наступление, обзаводиться, так сказать, крепким тылом. Ну, ну, не смущайтесь. Я вас вызвал вот по какому поводу. Мы тут посоветовались и решили организовать Научный Центр. Одно из перспективных направлений — детальное изучение пространства Козырева. Вы, разумеется, знаете, что с помощью зеркал можно общаться с биополем Земли?
— Это очень любопытно, — туманно сказал Мусатов. — И какова моя роль?
— Возглавить этот Центр, — ответил Мортимер. — Оставаясь моим замом. Оклад, естественно, удвоится. Будет интересно, в Знаменске уже порядочно молодых зубастых ученых, у которых сногсшибательные идеи. Нужно идеи воплощать в жизнь. Вы как?
— Олег Павлович, дорогой, вы меня просто возрождаете, — с чувством сказал Мусатов. — Разумеется, за.
— Есть у меня юный вундеркинд, — улыбнулся Мортимер. — Толковый паренек. Не возьмёте под своё крыло?
— Как я могу отказать? — ответил Мусатов…
На конференции в Праге Мортимер не врал про жилой массив в лесопарке и научно-исследовательские корпуса. Имелся такой жилмассив в той части Волшебного леса, что поближе к Порталу. Дома здесь казались изящными, легкими, хотя сделаны были из стекла и бетона и имели по тридцать этажей и выше. Но ведь это смотря как сделать.
Этот город в городе уже был процента на два заселен текущими сюда непрерывным тоненьким ручейком научными и рабочими кадрами. Метрах в пятистах от него располагались пять научно-исследовательских корпусов, а чуть подальше — семь производственных. Аккурат между ними находился тот самый Научный Центр, о котором говорил Мортимер. Он был пока закрыт, но какие-то люди в зеленой спецформе сновали по его территории, наводя последний лоск.
До шоссе номер пять, которое рассекало Волшебный лес на две неравные части, от жилья и корпусов было рукой подать. Номер шоссе присвоил Планзейгер, который себе на уме, так что нечего гадать, почему взята эта цифра.
По шоссе с интервалом в три минуты туда-сюда ходили скоростные трамваи и автобусы вполне импортного вида, хотя спроектированы и сделаны они были в Знаменске.
На трамвае от административного корпуса до Научного Центра было семь минут езды, им-то сразу после разговора с Мортимером и воспользовался Мусатов.
Пожилой усатый охранник на проходной у ворот без разговоров открыл турникет и отдал честь опешившему Мусатову.
— У меня к вам два вопроса, — сказал Мусатов усатому дядьке. — Первый: почему не потребовали пропуск? И второй: зачем честь-то отдавать?
— А вот, — ответил охранник, показав Мусатову планшет с его цветной фотографией. — У нас тут вахта, а на вахте кто чего знат? На вахте никто ничего не знат. Поэтому выдана под роспись планшетка, которая подсоединена к прибору. Прибор вас узнал, прибор не обманешь. Вы директор.
— Но у меня пока нет пропуска, — возразил Мусатов.
— Получите, — охранник протянул ему новенькую красную книжицу. — У нас не заржавеет.
— А зачем честь? — слабо спросил Мусатов, насмерть сраженный допотопным диалектом.
— На планшетке написано, что вы генерал, — ответил охранник. — Большому кораблю большое, стал быть, плавание.
Мусатов только махнул рукой и пошагал дальше, на территорию центра. Поначалу он злился на Мортимера, что тот посадил такого пня охранником, потом подумал: а что? Хороший дядька, честь отдаёт. Молодой бы изгаляться начал, а этот с уважением.
Так что не стал он подкладывать старичку свинью.
Люди в зеленой спецформе уважительно здоровались, не махали перед носом метлами, ждали, пока пройдет. Тоже откуда-то знали. Это было приятно.
Сзади раздались быстрые шаги, его догнал, вы не поверите, Сергей Степанов, тот самый, который со страшной скоростью печатал ему, Мусатову, докторскую. Был он свеж, мускулист, загорел, что подчеркивалось белой тенниской. Белозубо улыбнувшись, Степанов сказал:
— Сергей Анатольевич, дорогой, рад вас видеть. Позвольте вас сопровождать, я уже здесь не первый день и всё знаю.
— Вот сюда, пожалуйста, тут будет удобнее, — говорил он, оттирая Мусатова от спрятавшейся в густой траве канавы, но тот назло шагнул в сторону и сверзился бы прямо на строительный мусор, если бы не Степанов, ухвативший его, потерявшего равновесие, за штаны. Выдернул, поставил на ноги.
— Да что ты мне шагу не даешь ступить? — прошипел Мусатов, приводя себя в порядок. — Кто ты такой?
— Ваш заместитель по хозяйственной части, — Степанов прищелкнул каблуками кроссовок. — Степанов Сергей Витальевич.
— Ладно, веди, Сергей Витальевич, — смилостивился Мусатов, понимая, что катастрофически окружен дураками.
То, понимаешь, грамотей на вахте, то теперь Сергей Витальевич, бывший охранник. Какая уж тут научная деятельность. Где вы, умницы и умники, интеллектуалы, корифеи в мельчайших тонкостях физики, где одна крохотная ошибка может перечеркнуть многомесячный кропотливый труд. Вот где ювелирная точность и ослиное терпение. Где ваш утонченный юмор, выданный с каменным лицом, с полнейшим безразличием?
— Веди, злыдень, — добавил Мусатов и, спохватившись, добавил: — Это я не тебе, друг любезный, это я сам с собой разговариваю.
Степанов конечно же обиделся, но быстро отошел. Поводил начальника по готовым уже этажам, показал лаборатории, компьютерный центр с самым мощным в Европе компьютером, зал для лекций и семинаров показал, оранжерею, столовую. Чувствуется, всё изучил основательно.
Короче, Мусатову понравилось, и он уже не считал Степанова злодеем, пнём и самозванцем. Позвонил Мортимеру, сказал, что в принципе Научный Центр к работе готов, в связи с чем у него, Мусатова, имеются два вопроса: кто будет набирать команду и почему охранник назвал его генералом?
— Команда уже есть, — ответил Мортимер. — Ребята перспективные, работают в научно-исследовательских корпусах, претензий к ним никаких. Я отобрал двадцать лучших, завтра принимайте. Можете провести собеседование, чтобы оценить уровень.
— Простите, уже завтра? — спросил Мусатов.
— Именно, — сказал Мортимер. — Так что с утречка прямиком в Центр. Приступайте к работе.
— То есть в Управлении можно не появляться? — уточнил Мусатов.
— Если понадобитесь, я вызову, — произнес Мортимер. — Что касается второго вопроса, то указом Президента на днях вам присвоено воинское звание генерал-майора. Или вы против?
— Нет-нет, не против, — пробормотал Мусатов. — Только всё как-то неожиданно. Так сказать, награждение непричастных.
— Я завтра заеду, — предупредил Мортимер. — Тогда и поговорим. Если, конечно, хотите.
— Не хочу, — сказал Мусатов, вовремя вспомнив, что Юлий Борисович Харитон, будучи главным конструктором и руководителем КБ-11 в Сарове, имел генеральское звание.
Значит, так нужно.
Глава 24. Курьер
Лаптев рассовывал по коробкам документы и рукописи. Помочь было некому, поэтому всё делал сам. Многое нещадно рвал в клочья, нечего на новое место тащить старьё. Мортимер возвращал писателям Знаменска прежнее помещение, извинялся за перегибы, допущенные отделом культуры. На завтра был назначен переезд, только опять же коробки придется грузить самому, из действующих писателей он, Лаптев, остался один. Даже Егоровна, увы, не выдержала пресса, умерла вчерашним утром.
— Есть кто живой? — раздалось с крыльца.
Странный вопрос — дверь-то распахнута, значит есть.
В комнате приема раздались тяжелые шаги, сопровождаемые перестуком колесиков, потом в кабинет ввалился грузный человек с толстыми черными усами, в зеленой униформе и зеленой бейсболке, везущий за собой чемодан на колесиках. Поставив чемодан напротив стола, спросил: «Вы Лаптев?» Симеон кивнул.
— Велено передать, — сказал усач, приподняв бейсболку и промакнув начинающуюся лысину цветастым платком. — Распишитесь.
Раскрыл перед Лаптевым журнал, поставил галочку там, где нужно расписаться. Подождав пару секунд и не уловив никакого движения, поднял глаза на Лаптева и четко, внятно сказал:
— Чемодан принадлежал Кузьминой Анастасии Егоровне. Внутри лежит записка, сделанная её рукой, в которой написано, что чемодан с содержимым нужно передать секретарю союза писателей Знаменска Лаптеву Симеону Оскаровичу. Смерть Кузьминой вызвана естественными причинами, поэтому следствие прекращено.
Лаптев расписался, потом с любопытством спросил:
— А вы, простите, кто?
— Курьер, — отчеканил усач и вышел.