Лаптев раскрыл чемодан. Сверху лежала записка, а под нею, на папках с рукописями, толстая тетрадь в клеточку — дневник.
— Вот даже как, — вздохнув, сказал Лаптев и вынул тетрадь. — Оказывается, ты, голубушка, была не просто Егоровна, а Кузьмина Анастасия Егоровна. Прости…
Вот некоторые записи из дневника местной андеграунд поэтессы Егоровны, которые, может быть, дадут нам некоторое представление о её жизни и о бурном росте замечательного и нехилого города Знаменска. А может, и не дадут.
«Июнь, 8, 19.00. Преследует ощущение, что будто долго спала, потом вдруг проснулась. Что было раньше — ни бум-бум. Это, наверное, склероз, либо старческое слабоумие. Но была же весна, ландыши, первые стихи. Или остались только последние? Решительно ни-че-го не помню.
Сижу в маленькой комнатке в компании с десятком сонных мух, за стареньким столом. Вынула из верхнего ящика толстую тетрадь, исписанную какими-то иероглифами, но она вдруг вспыхнула бесцветным пламенем и в один миг сгорела. С блокнотом из среднего ящика случилась та же история.
Но вот новая тетрадь, совершенно чистая, в ней и пишу.
В кладовке среди дряхлой одежды нашла чемодан на колесиках, набитый рукописями. Это стихи. Между прочим, не горят!
На лестнице шаги. Открываю дверь, против своей квартиры стоит сосед, активный такой носатый семит. Обернулся. „Здорово, — говорит, — Егоровна“. Стало быть, я Егоровна, уже что-то».
«Июнь, 12, 19.50. Из окна городок у нас маленький, плохонький, а пойдешь к центру — совсем другая история.
Нашла Дом Литераторов, богатый, белый двухэтажный особняк за высокой резной решеткой. Надо показать рукописи. Судя по всему, эти стихи мои. Да много-то как! В магазинах полно водки, но нет денег. Вот пускай и выплатят гонорар».
«Июнь, 20, 13.14. Денег нет совсем, да и откуда им взяться? Дом Литераторов (ДЛ) вовсе не организация, а клуб по интересам с выпивкой и закуской. Так просто не попадешь, нужен пропуск. Где взять пропуск, чтобы хотя бы поесть? Рукописи никто рассматривать не стал, один только Язвицкий долго пялился на стих о Малой Родине, классный, между прочим, стих, потом фыркнул, как конь, и ускакал в ресторан. Тоже мне литераторы, пьют, как лошади.
На задворках ДЛ есть помойка, куда выбрасывают ресторанные объедки, а через решетку можно перелезть. Поганая, конечно, еда, но хоть что-то.
Вечером приходила девица из службы регулирования и надзора. Оказывается, эта служба разыскивает не только тунеядцев, но и людей в возрасте. Я оказалась в нужном возрасте, мне положено денежное пособие. Это называется вспомоществование. Звучит погано, но постановка вопроса очень даже приятная».
«Июль, 3, 14.59. Случилось страшное. Внезапные смерти, один за другим на кладбище таскают гробы с лучшими писателями. ДЛ катастрофически пустеет».
«Июль, 15, 23.11. Перед обедом зашел сосед. Принес бутылочку. Сам её и выпил, а выпивши, сказал, что не может больше хранить тайну. Тайна его такова.
Где-то месяц тому назад на том месте, где сейчас стоит Галерея, а тогда на пустыре, произошло сражение. Бились двое в черных плащах, под которыми угадывались крылья, с поднятыми капюшонами, под которыми ничего не было. Мечи были огненные и высекали такие искры, что вспыхивали рядом стоящие сосны. Но тут же гасли. Бились недолго, минут, может, семь. В результате один, рассеченный пополам, упал, а второй вынул из-под его плаща светящийся предмет размером с книгу и спрятал под свой плащ. Потом отсек ему руку и закопал. После чего сжег рассеченного дотла пламенем из своего меча, будто это был огнемет. Победил угадай кто? Правильно, нынешний правитель Олег Павлович Мортимер.
— А второй кто? — спросила я.
— История умалчивает, — ответил сосед. — Руку эту я откопал, она оказалась золотая. Тяжелая, килограммов на десять. А теперь спроси у меня, зачем я тебе всё это рассказываю.
— Зачем?
— Чтобы и ты помучилась над этой тайной.
После этого сосед вредно так захихикал и ушел, а я напрямик в администрацию к Мортимеру. Так, мол, и так, говорю, сосед со мной поделился важной тайной. И всё рассказала.
Мортимер сказал, что всё это брехня, нету у него никаких крыльев и не было, но спасибо за сигнал.
В тот же день нагрянула служба надзора, выломала у соседа дверь, но никого не нашла.
Мне бы эту руку, уж я бы знала, что с ней делать. Десять килограммов тянут на полмиллиона долларов. Вах-вах-вах».
«Июль, 4, 12.34. Мортимер пообещал, что скоро будет коммунизм, даже лучше, чем коммунизм. Где-то мы это уже слышали».
«Июль, 30, 18.47. ДЛ перенесли в старую хрущевку, председателем поставили приезжего. Понаехали тут. Фамилия его Лаптев. Редкостный провинциал, просто редкостный, такому золотарем служить, а он в председателях. Ну и, естественно, с таким-то кругозором разве он способен оценить мои произведения? Да куда ему в рай толкаться? Ты бы, говорит, Егоровна, Ахматову, что ли, почитала, в крайнем случае Ахмадулину. Тоже, между прочим, женщины.
Убил, лапотник. Но я правду найду, правду не зароешь.
С утра к нему, как на службу. Закурю, он этого не терпит, пых-пых в нос и права качаю. А что, имею право, я же автор.
Когда он закипит, сидит весь красный, ухожу. Ну его нафиг. Я выше этого. Хожу по городу, который не узнать. Такой стал красавец.
Да, и в деньгах теперь не нуждаюсь. Имею законную пенсию, которая вместо пособия. Между прочим, персональная, приравненная к северной. Лично Олег Павлович сделал. Добра не забывает, чудо, а не человек.
Так вот, о городе. Раньше я запросто проходила пешочком от проходной до запретной зоны за полчаса, теперь то же время трачу от проходной до администрации Института. Однако! А уж что говорить про запретную зону, которую в народе называют Порталом. Туда шлёпать и шлёпать. Это что же выходит: город растёт, что ли? Вытягивается, как резиновый?»
«Август, 20, 9.00. Что-то писать совсем не хочется. Пишется хорошо, когда жрать нечего, когда в животе урчит. Вот тогда фантазия мчит галопом. А когда всё есть, да ну её в болото. Сейчас бутербродик наверну с семгой, а второй с красной икоркой, и к Лаптеву. Душу ему мотать, чтоб не задирал нос.
На чужом месте сидишь, парень, и будет это место для тебя почище раскаленной сковородки.
А почему ещё не хочется писать даже в дневнике? Да потому что полюбила бродить по городу. В других не была, а вот покажут по телевизору Москву — наш, ей Богу, лучше. И чище, и выше, и зеленее. Покажут Париж — всё равно наш лучше. Там серый камень, у нас белоснежные дома. Всегда солнце, но жары, чтобы вся потная, нет. Жарко, как положено, на пляже, а идешь по улице — везде тень от деревьев. Про Волшебный лес молчу, это просто рай.
Особо нужно сказать про магазины, где есть всё, свежее, вкусное. Одежда любая — чего только душа пожелает, на любой вкус и цвет. По социальной карте скидка аж 80 процентов. Где, в каком городе мира это видано? Эх, всё бы это да пораньше, когда была молодая».
«Октябрь, 25, 8.01. Сердечко второй день что-то заходится. Неужели приплыли? Нет, врёшь, я до хороших времен хочу дожить, которые не за горами. Олег Павлович умница, такого бы в Президенты, тогда Россия, глядишь…»
На этом записи обрывались.
Глава 25. Помощник
Лаптев крякнул с досадой и закрыл тетрадь. Ну, Егоровна, ну, ехидна. Поперек я ей, видишь ли, горла. Лапотник, видишь ли, золотарь.
В дверь громко постучали.
Лаптев открыл.
На пороге стоял невысокий черноволосый парень, который улыбнулся и сказал:
— Я Денис Антипов. Командирован помочь вам с переездом, а-то, слышал, у вас с кадрами напряжёнка.
— Переезжать будем завтра, вот завтра и приходите, — ответил Лаптев, захлопывая дверь.
— Я живу у Васи Черемушкина, — сказал оставшийся снаружи Денис. — Можете позвонить Лере. А вообще-то, направил меня к вам Олег Павлович Мортимер. Позвоните лучше ему.
Вот зануда, подумал Лаптев.
Пропустив в коридор гостя, вновь закрыл дверь на ключ, но делал это так, чтобы Антипов всё время был под присмотром. Спиной к нему ни-ни. Бояться не боялся, потому что был крупнее и имел разряд по боксу, просто на всякий случай. Мало ли что?
— Не доверяете? — спросил Денис, заметив его настороженный взгляд. — Куда идти?
Лаптев показал пальцем.
— Постойте-ка, — сказал Денис, проходя в приемную, заваленную исчирканными бумагами, папками, журналами и книгами. — Вы же тот самый Симеон Лаптев, который каждый Божий день цапался со старухой Егоровной. Взяли бы, да помогли напечататься, вам-то что? Убыло бы? А ей, старухе, приятно.
Лаптев ногой подпихнул к нему пустую коробку и проворчал:
— Во-первых, товарищ умник, у нас, в Знаменске, нет типографии. А во-вторых, жалко бумаги. Давай, всё, что с пола, вали в коробку. Потом сожжем, не таскать же за собой всякую нуднятину. Это хорошо, что ты пришел, вдвоём таскать легче.
Денис принялся набивать коробку. Заметил как бы между прочим:
— Подпись Черемушкина ничего не значит, а ваша бы подошла. Глядишь, и вышла бы книжка Анастасии Егоровны Кузьминой.
Пошёл за новой коробкой.
— Да кто ты такой? — возмутился Лаптев, разгибаясь. — Ты что, следил за нами? Откуда всё знаешь? Вынюхивать явился?
— Стихи, конечно, сочинила не Кузьмина, — сказал Денис, споро заполняя новую коробку. — Точнее, Кузьмина и тоже Анастасия Егоровна, но не эта. Её предшественница, близняшка, прототип. Но то, что они хорошие — это факт. Читали?
И покосился на Лаптева. Тот начал багроветь.
— Не читали, — сделал вывод Денис. — Какой же вы после этого председатель правления? Вот такие, как вы, и топят молодые таланты.
— Ну, хватит, — сказал Лаптев, после чего подошел к стулу и сел. Вытер потный лоб. — Не могу вспомнить — где я тебе дорогу перешёл?