— Слышишь, Коклико! Моя воля будет именно такой песчинкой, а в остальном поможет мне моя счастливая звезда.
— Ну, и я немного помогу, да и Кадур тоже не прочь помочь, правда, Кадур?
— Да, — ответил коротко последний.
— Не обращайте внимания, граф, на краткость этого ответа: у Кадура короткий язык, но длинная рука. Он из такой породы, которая отличается большой странностью — говорить не любит. Огромный недостаток!
— Которого за тобой не водится, мой добрый Коклико.
— Надеюсь! Ну вот, пока мы едем смирненько по королевской дороге, при хорошей погоде, которая настраивает нас на веселый лад, почему бы нам не подумать, как устроить нашу предстоящую повеселей и поприятней?
— Подумаем, — ответил Югэ.
Кадур только кивнул головой в знак согласия.
— А! Что я говорил! — вскричал Коклико. — Вот Кадур сберег ещё целое слово!
— Он сберег слово, а ты разорился на целую речь.
— Ну, тут я хорошо обеспечен, не беспокойтесь.
Он уселся потверже в седле и продолжал, возвысив голос:
— Я слышал, что при дворе множество прекрасных дам, столько же, сколько было нимф на озере Калипсо, о котором я читал в одной книге, и что эти дамы особенно милостивы к военным и ещё милостивее к тем, кто близок к особе короля. Как бы мне хотелось быть гвардейским капитаном!
— Да, недурно бы, — сказал Югэ, — можно бывать на всех праздниках и участвовать во всех сражениях.
— А вам очень нужны эти сражения?
— Еще бы!
— Ну, это как кому нравится. Мне так больше нравятся праздники. С другой стороны я слышал, что у людей духовных есть сотни отличнейших привилегий: богатые приходы, жирные аббатства со вкусным столом и мягкой постелью, там не побьют и не поранят… А какая власть! Их слушают вельможи, что важно, и женщины, что ещё важней. Без них ничего не делается, их рука — повсюду. Я не говорю, разумеется о сельских священниках, что таскаются по избам в заплатанных рясах, а едят хуже своих прихожан. Нет! Я говорю о прелатах, канониках, о князьях церкви, одетых в пурпур, заседающих на королевских советах… А вы что скажете, граф, о кардинальской шляпе?
Югэ скорчил гримасу:
— Пропади она совсем! Монтестрюки все были военными.
— Ну, тогда перейдем к важным должностям и чинам придворных. Как приятно быть министром или послом! Кругом толпа людей, которые вам низко кланяются и величают вас сиятельством, что так приятно щекочет самолюбие. Вы водитесь с принцами и королями. Не говорю уж о кое-каких мелких выгодах, вроде крупного жалованья или хорошей аренды. Кроме того, мне было бы очень весело поссориться, например, сегодня с англичанами, придраться завтра к испанцам, а при случае содрать взятку с турецкого султана. Пресыщенный славой, я бы мирно окончил жизнь в расшитом мундире и в шляпе с перьями, каким-нибудь важным чином двора.
— Слишком много лести с одной стороны, — сказал Югэ, — и неправды с другой. Склоняться перед высшими и задирать голову перед другими, вечно искать окольных путей, плакать, когда властитель печалится, смеяться, когда он весел — вся эта работа не по моему характеру. К тому же я никогда не решусь заниматься чужими делами, когда и свои собственные не знаю, как уладить.
— Есть ещё кое-что получше, — продолжал Коклико. — Можно вернуться в Тестеру, где нас любят, и прожить в этой славной стороне всю жизнь, найти хорошенькую девушку порядочного рода с кое-каким приданым, жениться на ней и народить кучу детей, которые, в свою очередь, проведут там всю жизнь, сажая капусту. Так можно прожить счастливо, а это не каждому дается.
— Мы такого рода, что одного счастья нам мало, — гордо возразил Югэ.
Коклико взглянул на него и продолжал:
— Да, кстати, граф, о Монтестрюках рассказывают одну историю, которую я слышал ещё ребенком. Мне давно хочется спросить вас о некоторых подробностях. Меня всегда интересовало, откуда и вас фамилия Шарполь и девиз «Коли! Руби!», написанный у вас на гербе. Так кричат Монтестрюки в сражениях? Не объясните ли вы нам всего этого? Мне теперь это важно узнать, поскольку я принадлежу к вашей свите.
— Охотно, — ответил Югэ.
Они ехали в это время в тени, между двумя рядами деревьев, до ночлега оставалось две или три мили. Югэ стал рассказывать товарищам историю своего рода.
— Это было в то время, — начал он, — когда добрый король Генрих IY завоевывал себе королевство. За ним всегда следовала кучка славных ребят, которых он ободрял своим примером. Ездили они по горам и долам, счастье королю всегда улыбалось, он был неизменно весел и храбро встречал грозы и бури. Когда кто-нибудь из его товарищей переселялся в вечность, другие занимали его место, и вокруг короля всегда был отряд, готовый кинуться за него в огонь и воду.
— Как бы мне хотелось быть там, — прошептал Коклико.
— Случилось раз, что короля Генриха, бывшего тогда ещё для доброй половины Франции и для Парижа только королем Наваррским, окружил в Гаскони сильный отряд врагов. С ним было очень немного солдат, готовых, правда, до конца исполнить свой долг, но с такими слабыми силами нелегко было пробиться через через неприятельскую линию, охраняемую караулами. Король остановился в лесу, по краю которого протекала глубокая и широкая река, выходы из леса враги перекрыли срубленными деревьями. Враги надеялись уморить его голодом, и в самом деле, отряд уже начал испытывать недостаток продовольствия.
— Генрих бегал как лев, бросаясь то влево, то вправо, вокруг своего лагеря, отыскивая выход. Происходили небольшие стычки, всегда стоившие жизни нескольким роялистам. По всем дорогам стояли сильные караулы, а переправляться через реку, где караул был послабей, нечего было и думать: для переправы необходимы были лодки, а достать их было негде.
— Черт побери! — бормотал король. — Я не знаю, как выйти отсюда, но я все-таки выйду!
Его уверенность поддерживала надежду в солдатах.
Как-то вечером на аванпосту появился человек и заявил, что ему нужно видеть короля. На спине у него была котомка, одет он был в драный балахон, но смелый открытый взгляд говорил к его пользу.
— Кто вы такой? — спросил офицер на аванпосту.
— Я такой, что король захочет меня видеть, когда узнает, зачем я пришел.
— А мне ты не можешь объяснить? Я передам королю слово в слово.
— Извините, капитан, это невозможно.
Офицер подумал, не подослан ли этот человек неприятелем, и не знал, что ответить. Неизвестный стоял смирно, опираясь на палку.
— Дело в том, — нашелся офицер, — что с королем нельзя говорить всякому вот так запросто, как с соседом.
— Ну ладно, я подожду. Но, думаю, поговорив со мной, король Генрих пожалеет, что вы заставили меня потерять время.
У человека этого было такое честное лицо, он так спокойно сел под деревом и вынул из мешка кусок черного хлеба и луковицу, собираясь поужинать, что офицер наконец решился. Кто знает, что у этого человека есть, может быть, что-нибудь полезное для нас.
— Так и быть, пойдем со мной, — сказал он.
Человек поднял брошенную на землю котомку и палку и пошел за офицером, который привел его к капитану гвардии; этот обратился к нему с теми же вопросами и получил на них те же ответы. Незнакомцу надо было говорить с королем, и только с королем!
— Да ведь я все равно что король! — сказал капитан.
— Ну, как бы не так! Вы — капитан, он — король. Значит, не все равно.
Против этого возразить было нечего и капитан пошел доложить королю, который грустно прикидывал про себя, на сколько ещё дней можно отложить неизбежную и отчаянную вылазку.
— Ввести его! — крикнул он. — Может быть, он прислан к нам с известием, что к нам идут на помощь.
Крестьянина ввели. Это был статный молодец, на вид лет тридцати, с гордым взглядом.
— Что тебе нужно? — спросил король. — Говори, я слушаю тебя.
— Я знаю, что вы с вашими солдатами не можете отсюда выбраться… Ну, я и забил себе в голову, что могу вас отсюда вывести, потому что люблю вас.
— И за что же ты меня любишь?
— А за то, что вы сами храбрый солдат, всегда впереди всех под огнем, себя не бережете. Вот мне и сдается, что из вас выйдет славный король, милостивый к бедному народу.
— Недурно сказано! Но каким же способом ты думаешь вывести нас отсюда? Ты понимаешь, вывести надо не меня одного, а весь отряд, иначе я останусь здесь со всеми.
— Вот это по-королевски. Значит, я не ошибся, что пришел сюда со своим предложением.
— Так ты думаешь, что можешь вывести всех нас вместе из этого проклятого леса?
— Да, именно так и думаю.
— Так говори скорей. Каким путем?
— Да просто — рекой.
— Но ведь река так широка и глубока, что через неё нельзя перейти! Ты, любезный, теряешь голову.
— Голова у меня пока исправно держится на плечах… А брод через реку разве годится только для коз или овец, что-ли?
— Значит, ты знаешь брод?
— Если бы не знал, не пришел бы сюда.
Генрих чуть не обнял крестьянина.
— И ты нас проведешь?
— Да, когда прикажете. Но лучше дождаться ночи, чтобы пройти скрытно.
— А разве и на том берегу есть неприятель?
— Да, за лесом, причем, я думаю, в их отряде людей вдвое против вашего.
— Ну, это ничего, пробьемся!
— И я себе говорил то же самое.
— Живо! Снимать лагерь! — крикнул король, но спохватившись, тронул руку проводника.
— А ты не врешь? Ты не для того пришел сюда, чтобы обмануть меня и вывести отряд на засаду?
— А велите сопровождать меня двум верховым с пистолетами в руках и, как только вам покажется, что я соврал, пусть меня застрелят без разговоров! Но если я благополучно переведу вас через через брод, то, я думаю, мне можно будет попросить кое о чем.
— Проси, что хочешь. Весь кошелек высыплю тебе в руки.
— Кошелек лучше оставьте при себе, а мне велите дать коня и шпагу и позвольте сражаться вместе с вами.
— Решено! Останешься при мне.
Как только совсем стемнело, королевский отряд снялся с лагеря и выстроился, а проводник стал в голове и повел отряд через лес. Солдаты потянулись гуськом по узкой извилистой тропинке, которая через чащу вела прямо к реке. Проводник двигался уверенно, ни разу не задумавшись, хотя было темно, как в печке. Когда выходили на поляну, вдали там и сям виднелись неприятельские огни. Они огибали лес со всех сторон. Ветер доносил оттуда песни. Видно было, что там люди сыты, так весело они шумели. В королевском отряде царило глубокое молчание.