– Что там? Лекарство? – Джеймса разрывало от любопытства. – Ты ведь за ним ходила?
– Джеймс, – нервно сказала Эмма. – Это лекарство… Оно очень дорого стоит… Поэтому знахарь предложил мне другое средство… Сказал, оно тоже действует. А стоит гораздо дешевле. Всего пять шиллингов.
– Сколько? – У Джеймса округлились глаза. До сих пор он считал (не без помощи Эммы), что пять шиллингов – очень серьёзные деньги.
– Да, пять шиллингов. Зато теперь мы не будем бояться… – Эмма старалась говорить уверенным голосом. Но ей это нелегко давалось: расплатившись со знахарем, она поняла, что на всё про всё у неё осталось два шиллинга до… Трудно сказать, до какого времени. – Знахарь сказал, эту вещь нужно зарыть у порога.
Поскольку Эмма не двигалась с места, Джеймс решил действовать сам. Он вытащил маленький свёрток и содрал с него ветошь:
– Это… – Джеймса передёрнуло от отвращения. – Кошачий хвост! Это он спасёт от чумы?
– Дыхание кошек порождает чуму… – Голос Эммы был еле слышен. – Может, чума отступит, если ей напомнить про кошку?..
Крысойда чуяла: дело неладно. Многие крысы стали чесаться. Три за короткое время сдохли на чердаке. Их трупики ели черви.
А Крысойда готовилась произвести потомство. Она понимала: на старом месте оставаться опасно. Куда-то требовалось перебраться – укрыться и от чужих, и от своих. И она решилась покинуть приход на окраине Лондона. Доверившись нюху и внутреннему чутью, с наступлением темноты Крысойда двинулась в путь.
Она обнюхивала все углы и совала нос в щели, которые могла обнаружить лишь крыса. Чужой запах сразу обращал её в бегство. Пока все укрытия, всё, что могло бы стать надёжной норой для крысят, было занято или не внушало доверия. Так Крысойда пробежала две улицы, пересекла небольшую площадь, задержалась у мусорной кучи недалеко от пекарни, а потом попала во двор соседнего дома. Нет! Это всё не то.
Темнота потеряла ночную плотность. Приближался рассвет. Крысойда решила двигаться дальше. Для этого надо пересечь пространство двора. Она уже было двинулась напрямую, как вдруг почуяла запах врага. Запах ударил в ноздри, и у Крысойды заколотилось сердце. Кошка! Крысойда едва успела забиться в углубление под забором. Кошка залегла в отдалении, за рассохшейся бочкой, прислонённой к стене. Перед Крысойдой был выбор: либо пытаться удрать, либо сидеть в укрытии: вдруг у кошки лопнет терпение, и она уберётся отсюда? Крысойда проделала слишком длинный путь и порядком устала. К тому же в брюхе её шевелились ещё не родившиеся крысята, и это делало её недостаточно ловкой. Поэтому крыса прижалась к земле и замерла. Её усики сильно дрожали. Убежище было не очень надёжным. И если кошка решится сунуть сюда свою лапу… Конечно, у крысы есть зубы. Однако у кошки когти… Выбора нет. Надо ждать.
На улице между тем стало совсем светло.
– Она тут, говорю вам! Эй, Хью! Сколько ставишь? Бьюсь об заклад, мы её найдём.
– Ты, Джек, трепло. Мы в прошлый раз здесь всех уже переловили.
– Ну, так сколько ты ставишь? Шиллинг?
Ральф громко фыркнул.
– Где же она может быть? Может, вон там, под забором? Ну-ка кинь туда камень.
Камень ударился прямо над местом, где скрывалась Крысойда. Звук резанул по ушам. Крысойда ещё сильней вжалась в землю. И тут же не увидела, а почуяла тень. Тень метнулась от бочки: кошка не выдержала напряжения.
– Вот она! Вот! Лови! Окружай её! Бей!
Кошка метнулась прочь. Но ей преградили дорогу. Она бросилась прямо к забору – туда, где скрывалась крыса. В этот момент её настиг камень. Кошка мяукнула и споткнулась. Тут её и настигли.
– Ага, вот она, ведьма! Дьявольское отродье! – Тот, которого звали Хью, держал кошку за заднюю ногу. Та дёргалась и мяукала. – Ральф, ты должен мне шиллинг. Ишь ты, решил задушить. Это неинтересно. Давай-ка покажем ей, что такое шабаш. Неси её на улицу. У меня есть кремень.
Топот ног, крики и мяуканье кошки теперь слышались в отдалении.
– Поджигай! Поджигай ей хвост. Ну и дубина ты, Джек! Ты что, искру выбить не можешь? Дай мне! Вот так! Гони ведьму!
Кошка пронзительно взвизгнула. Сердце Крысойды почти перестало биться: страх и боль жертвы, за которой охотится человек, понятен любому животному. Но постепенно крики, мяуканье, визг и топот укатились в сторону площади.
К Крысойде вернулась способность соображать. И она поняла: ей больше не угрожают ни кошка, ни человек. Путь через двор был свободен. Крысойда осторожно высунула нос из укрытия, принюхалась и бросилась через двор.
Скоро она нашла то, что нужно, – дырку, ведущую в подпол маленькой бедной лачуги.
Работы у Эммы не было. В приходе ей поручили на городские деньги покупать еду для бедных из чумных домов. Чумные дома теперь метили и запирали снаружи. Выходить из них было нельзя. Джеймс разносил корзинки по адресам. Каждый раз, вручая Джеймсу корзинку, Эмма тяжко вздыхала:
– Джеймс, ничего не трогай руками у дома с алым крестом. И не дыши глубоко.
– Да не бойся ты, Эмма, – отмахивался Джеймс. – Я туда и обратно.
Иногда сторож говорил: «Всё, брат, ты опоздал. Здесь еда уже не нужна. Последние двое померли». Это было везением – корзинка оказывалась ничьей. Хотя большую часть еды всегда забирал себе сторож, Джеймсу тоже могло кое-что перепасть…
Однажды Эмма велела Джеймсу слазить на чердак. Она пыталась отвлечься от горьких мыслей. Джеймс, в конце концов, должен ей помогать. А то так и норовит улизнуть из дома. Бродит где-то по улицам. По нынешним временам это вовсе не безопасно.
Джеймс неохотно забрался по шаткой скрипучей лестнице, повертел головой в поисках нужной вещи и вдруг заметил движение у стены под дерюгой. Он подошёл поближе, откинул ветошь и обнаружил крысу.
– Вот дрянь… Уилла нет на тебя. При нём-то вы все передохли, – Джеймс поискал глазами, чем бы пристукнуть крысу. – Я те сейчас…
Та не двинулась с места. Она замерла и следила за Джеймсом – как тот шарит вокруг рукой, вот нащупал ржавый кусок каминных щипцов… Тут крыса приподнялась и села на задние лапы, по-прежнему не сводя с Джеймса бусинок-глаз.
– Ах, дьявол…
Под брюхом у крысы копошились крысята – ещё слепые, покрытые чёрными реденькими волосками. На Джеймса вдруг накатило странное чувство. Отвращение – да. Но оно было смешано с жалостью. Он что же, жалеет крысу? Из-за этих её крысят?
– Тьфу… Чтоб тебя… Думаешь, я тебя не прибью? А потом твои крысёныши притащат нам в дом чуму? Да я…
Джеймс покрепче сжал тяжёлую палку. Но он почему-то медлил – какое-то наваждение! – и не мог прибить эту крысу.
– Джеймс! Скорее! Сюда! – Испуганный голос Эммы заставил его опомниться.
– Ладно, не в этот раз, – пробурчал Джеймс себе под нос. – Но я до тебя доберусь, – он погрозил крысе кулаком. – Не думай, что я тебя пожалел. Что теперь так и будет.
Чердачная крышка хлопнула. Джеймс полез вниз и почувствовал: снизу повеяло холодом. Видно, открыли дверь.
– Джеймс! – звала его Эмма придушенным голосом.
Джеймс выскочил на крыльцо и обмер. На крыльце, тяжело опираясь на Эмму, стоял Уилл. Под глазами круги, на лбу крупные капли пота.
– Джеймс… Видишь, как оно… – Уилл покачнулся.
– Джеймс, помоги мне… – Эмма с трудом удерживала Уилла.
Джеймс подхватил его под другую руку.
– Вот так, хорошо. Пошли, – Эмма сделала маленький шаг. Уилл опять пошатнулся. – Джеймс, ты держишь? Давай, сюда.
Дверь заскрипела, пропуская их внутрь. Уилл тяжело на них навалился, Эмма с Джеймсом почти тащили его. В комнате он обмяк, тут же сполз на пол и прислонился к стене.
– Вы не думайте… Я ненадолго. Я вообще не хотел… То есть я думал… Мне сыр перепал… Головка овечьего сыра. Большая такая, пахнет… Я думал: вот подарок. Принесу вам, порадую. Вы небось позабыли, как пахнет сыр… – Пот лил с Уилла ручьём. – Ну вот, посмотрел на Эмму, и надо бы мне идти. Вот только водички…
– Джеймс, принеси воды. Что это? – Эмма с испугом смотрела на тёмное пятно, расплывшееся по одежде Уилла.
Джеймс принёс кружку с водой. Уилл протянул за ней руку, чуть было не опрокинул. Отпил, провёл языком по губам.
– А… это? Ну да… Промокло, – Уилл нащупал пятно на одежде. – Надо идти… Сейчас… сосчитаю до трёх… До пяти… Джеймс, давай считать на латыни? – Уилл попробовал улыбнуться. Улыбки не получилось. – А ну-ка, тяни меня за руку.
Уилл попытался подняться, но застонал и снова осел.
– Уилл… Это кровь?
– Уинстон, мельник… Он почти промахнулся… – Уилл опять попробовал улыбнуться.
На улице послышались громкие голоса.
– Где он? Эй! – В двери соседнего дома стучали. – Тут проходил человек, такой высокий, в плаще? Куда, говоришь, он пошёл? В ту лачугу?
В дом ввалились констебль, наблюдатель и ещё один человек, вооружённый палкой. Уилл побледнел.
От наблюдателя требовалось узнавать, кого в приходе поразила чума. Он сообщал об этом властям, и тогда констебль запирал заражённый дом и приставлял к нему сторожа.
– Ты, – констебль ткнул пальцем в Уилла. – Как твоё имя?
Уилл медлил с ответом.
– Ты что, оглох?
– Уильям Грин.
– Отметьте: пятый дом на Пудинг-лейн, – приказал констебль наблюдателю. Тот что-то пометил в своих бумагах. Констебль повернулся к Эмме. – Он вам кем приходится? Родич? (У Эммы дрогнули губы, но она ничего не ответила.) – Впрочем, не важно.
– Приятель… Я…
– Приятель? – констебль повысил голос.
– Сэр… Я здесь не живу. Я случайно сюда зашёл. Мне нужно было воды… Давайте выйдем отсюда. Я вам всё объясню.
– Нам твои объяснения не нужны. Мы тебя здесь нашли. Ясно?
– Сэр, он ранен, ему нужен доктор, – вмешалась Эмма.
– Доктор в чумном бараке. Он подойдёт сюда завтра.
– Мне не нужен доктор из чумного барака. У меня не чума!
Констебль будто не слышал Уилла:
– К нам поступили сведения, что ты заходил в чумной дом. Это запрещено. Таких объявляют чумными. Пометьте дом алым крестом, – обернулся констебль к спутникам. – Ты, Хью, останешься сторожить.