– Похоже, что ты прав. Есть тут какая-то тайна. Вот что я решил, Бельмец: пойдешь за ними и все разузнаешь. Куда они, туда и ты.
Бельмец побледнел и изумленно уставился на богатея.
– Что это ты выдумал, Карп? Я в Гиблое место не ходок. Я простой барышник и со смертью спора не веду. В Гиблом месте сразу пропаду!
– Не один пойдешь, – хмуро проговорил Крысун. – Дам тебе в провожатые надежного ходока. Такого надежного, что даже Глеб-Первоход пред ним ничто.
– А разве такие бывают?
– Бывают. Лихач! – повернулся он к молчаливому охоронцу. – Приведи сюда моего ходока.
Лихач кивнул и вышел из горницы. Бельмец сел на табурет и нахмурился. Он твердо знал, что во всем Хлынском княжестве нет ходока надежнее и сильнее, чем Глеб-Первоход.
– Кто ж такой твой ходок? – спросил Бельмец. – Я вроде всех знаю.
– И этого тоже знаешь, – с усмешкой произнес Крысун.
– Кто ж такой?
Крысун хотел ответить, но за дверью послышался топот, и в горницу вошли двое: охоронец Лихач, а с ним еще один.
Бельмец вскочил с табурета, да так резко, что тот грохнулся об пол.
– Темный ходок! – хрипло проговорил он, с изумлением уставившись на вошедшего.
На того и впрямь стоило посмотреть. Был он срединного роста, но коренаст и неизмеримо широк в плечах. Руки его, большие, широкие, были затянуты в суконные перчатки. А лицо под низко нахлобученной кожаной шапкой скрыто под тряпичную маску с тремя дырами, для глаз и рта.
Бельмец уловил ноздрями неприятный запах, исходящий от вошедшего, и поморщился. А тот мельком взглянул на перепуганного Бельмеца, перевел взгляд на Крысуна и спросил странным, ломающимся голосом:
– Зачем звал, Крысун?
– Пора тебе, ходок, за важное дело взяться, – ответил тот.
Бельмец попятился, споткнулся об табурет и едва не грохнулся на пол.
– Я думал, о тебе все выдумали! – выдохнул он, глядя на Темного ходока. – А ты, выходит, есть?
Слухи о Темном ходоке появились в Порочном граде давно. Поговаривали, что это он отбирает заказы у других ходоков, доставляя Баве Прибытку и Крысуну темных тварей по три и даже четыре штуки зараз.
Кто-то из ходоков встречал его в лесу, но особо никогда не приближался. Пошло даже поверье, что, ежели встретишь в лесу Темного ходока, удачи не будет. Да и с жизнью скоро расстанешься.
Особо пужливые утверждали, что Темный ходок – это сам леший, прикинувшийся человеком. Поэтому, дескать, и воняет от него мхом и земляной влагой.
По поводу лешего Бельмец не был уверен, а вот насчет вони рассказчики не обманули – вонь была.
Шмыгнув носом, Бельмец перевел взгляд на Крысуна и жалобно проговорил:
– Карп, не могу я с ним идти. Не мое это дело – в Гиблом месте шляться. Пересказать вести или чего достать – это я могу. Но идти в Гиблую чащобу…
– Пойдешь, – резко проронил Крысун. – А ежели не пойдешь, возьму тебя за шиворот и приволоку к Егре. Он давно тебя доискивается. Отдам тебя ему, и будут мне слава и награда.
Бельмец быстро глянул на дверь. Он страшно жалел, что пришел к Крысуну. Хотел деньгу по-легкому сбить. А оно вишь как получилось.
– На дверь-то не гляди, – с тонкой усмешечкой проговорил Крысун. – Пока я не дозволю, со двора не выберешься. И в Порочном граде от меня не скроешься. Хозяин-то этому граду – я! Только свистну, и останутся от тебя рожки да ножки!
– Карп! – загнусавил Бельмец и бухнулся на колени. – Не вели казнить! Прошу тебя сердешно – не гони ты меня в Гиблое место! Сгину ведь!
Крысун усмехнулся. Затем открыл ящик стола, достал что-то и брякнул на стол.
– Видишь это?
Единственный уцелевший глаз Бельмеца вспыхнул алчным огоньком.
– Золотой самородок… – пробормотал он и облизнул губы. – На осьмушку пуда потянет.
– Твоим будет, – сказал Крысун. – Коли выведаешь мне все про Первохода да Лагина и выгоду мою объяснишь.
Бельмец нервно усмехнулся:
– Коли мертвецом стану, так и золото мне ни к чему.
Крысун охолодел лицом.
– А ты не блажи раньше времени, белоглазый! Темный ходок с тобой пойдет. Он о тебе и позаботится.
Бельмец снова взглянул на странного человека с замотанным лицом. Тот стоял возле стены молча, широко расставив ноги и сложив на груди руки. Стоял неподвижно, как будто был сделан из камня.
Бельмец шмыгнул носом.
– Нет, Карп, уволь. Не могу я туда идти. Вокруг много справных ходоков. Вот хоть братьев Барсуковых призови, они на подъем легки, а за самородок твой башку и в огонь, и в голодную прогалину сунут!
Крысун сдвинул брови. Его длинный, тонкий нос слегка дернулся.
– Значит, не пойдешь?
– Не могу я туда пойти. Уволь.
Крысун перевел взгляд на Темного ходока и слегка качнул головой. В то же мгновение Темный ходок шагнул к Бельмецу, схватил его за плечо и резко прижал к себе.
– Пусти! – завопил Бельмец. – Пусти, гад!
Барышник отчаянно забился, пытаясь вырваться, но силы были слишком неравны. Темный ходок действовал быстро и спокойно. Одной рукой он сдавил Бельмеца, а пальцы другой запустил в его слепую глазницу. Вынул белый глаз и, продолжая держать барышника в своих железных объятьях, протянул глаз Крысуну.
Как только Крысун взял глаз, Темный ходок отшвырнул от себя Бельмеца. Отшвырнул вроде несильно, но пролетел Бельмец через всю комнату, пока не шваркнулся плечом о противоположную стену.
Отвалился от стены, шмыгнул носом и пробормотал, потирая ушибленное плечо:
– Пусть обрушится кара богов на твою голову, Темный ходок!
Крысун повертел круглый белый камушек в руке. Потом взглянул на Бельмеца и с усмешкой спросил:
– Нешто и впрямь видит?
Бельмец не ответил. Тогда Крысун положил камушек на ладонь и приказал:
– А ну, белый глаз, покажь, где тут чудны́е вещи!
Белый камушек завертелся на ладони Крысуна. Потом резко остановился и воззрился темным пятнышком на сундук, стоявший в углу горницы.
– Верно глаз показывает! – улыбнулся Крысун. Он перевел взгляд на хнычущего Бельмеца. – Так вот оно откуда, твое чутье на волшебные амулеты. Пока он в твоей башке, ты видишь, чем набиты карманы и сумки ходоков!
Бельмец всхлипнул:
– Отдай глаз… Я без него пропаду.
Крысун прищурился, несколько секунд что-то обдумывал, затем открыл ящик стола и швырнул туда белый камушек.
– Глаз тебе верну, – сухо сказал он. – Но только когда обратно воротишься и расскажешь, как золото делать. Не воротишься – станет глаз моим.
Бельмец потер плечо, болезненно скривился и сказал:
– Ладно, пойду. Хорошо бы амулетами разжиться, Карп.
– Нешто у тебя своих нет? В карманах-то поройся.
– У меня ежели и есть, то на продажу, – хмуро возразил Бельмец. – Ты человек торговый, должон понимать.
Крысун изогнул тонкие губы в усмешку.
– Что ж… Дам я тебе амулетов. На все случаи дам. Но коли утеряешь или испортишь – из своего кармана со мной расплатишься. А не расплатишься, так расплачешься. На том и порешим.
…На улице было по-осеннему мрачно. Небо затянули мороки. Ветер тянул холодком.
Почуяв приближение Темного ходока, лошади, впряженные в телегу, заволновались. Однако Темный ходок поднял руку, пробормотал что-то на непонятном языке, и лошади мгновенно успокоились.
Про себя Бельмец окрестил Темного ходока «Пугачом». Он и был пугачом, пугалом. Только не для птиц, а для людей.
«Чтоб тебя духи болотные в трясину утянули», – мысленно пожелал ему Бельмец.
Запах, исходивший от Темного ходока, бил Бельмецу в нос. Но, странное дело, чем больше Бельмец привыкал к этому запаху, тем приятней он ему становился. То ли запах менялся, то ли в носу у Бельмеца что-то менялось – непонятно.
Взяв в руки вожжи и тронув телегу с места, Бельмец поинтересовался:
– Слышь-ка. А правду говорят, что тебя даже темные твари боятся?
Темный ходок ничего не ответил. Он сидел прямо и глядел перед собой. Плохо, конечно, но по крайней мере ничего дурного он Бельмецу не делал, и барышник еще больше осмелел.
– Позволь спросить: откуда ты взялся, ходок? Ведь не было тебя раньше. Чтобы ходоком стать, нужно Гиблое место как свои пять пальцев знать. И даже это от беды не спасает. Откуда твои знания?
Пугач ничего не ответил. Бельмец подождал немного, вздохнул и сказал:
– Молчишь… Значит, беседа у нас с тобой не получится. Ладно. Одного не понимаю: как мы Глеба-Первохода найдем? Может, он уже в Гиблое место подался?
– Найдем, – проскрежетал вдруг Темный ходок своим страшным голосом. – Я его чую.
– Ну, коли так… – Бельмец повернулся к лошадям и хлестнул их вожжами по задкам. – А ну, шевели копытами, собачий ужин!
Глава третья
Прошка сидел у костра и, вытянув руки, грел над рыжими языками пламени озябшие ладони. Лицо его было покрыто багровыми рубцами и едва затянувшимися ссадинами. Коломец постарался. Гад. Был бы Прошка взрослым, убил бы гада на месте, а так – приходилось терпеть. Что мальчишка против взрослого мужика? Все одно что цыпленок.
Прошка хотел было по привычке задуматься о своей горькой судьбине, но тут из темноты его кто-то негромко окликнул:
– Эй, пострел!
Прошка повернулся и испуганно уставился в темноту.
– Кто это меня зовет? – спросил он.
– Это я, Коломец!
Мальчик вскочил на ноги и бросился бежать, но чернобородый разбойник перекрыл ему дорогу.
– Не боись, не обижу. – Разбойник усмехнулся. – Я тебе рожу не со зла попортил, а для дела.
Прошка продолжал пятиться, испуганно глядя на разбойника.
– Говорю тебе: для дела, – продолжил Коломец, медленно наступая. – Да ты не боись, царапины заживут. А что шрамы останутся, так тебе же лучше. Девки таких любят.
При упоминании о девках мальчишка остановился.
– Правду говоришь? – недоверчиво спросил он.
– А то. У моего бати на роже живого места не было. И девки ему прохода не давали.
Прошка было расслабился, но снова сдвинул брови.
– А огнем пошто меня жег? – угрюмо спросил он.